В районе балки Журавка Санька случайно встретился с батей. Отец оглянулся, подошёл к Саньке, будто и не очень удивился, что увидел сына – в обычной камуфляжной форме, здесь, на позициях, где только что наступило кратковременное затишье. Поздоровались за руку, потом обнялись. Санька перевёл дыхание: батя не ругался, не расспрашивал про учёбу… не грозился отправить домой. Просто сидели на земле, под дубами, курили. Теперь батя, как с равным, разговаривал с Санькой про войну – про то, как удерживали участок на трассе Сватово-Кременная, про полевые укрепления, про десятки километров траншей. Минут через десять прозвучала команда: батино подразделение выдвигалось дальше, к Серебрянскому лесничеству. Батя задержал Санькину руку в своей ладони. Саня понял:
- Дома всё в порядке, бать.
Батя кивнул.
-Бать! А у нас с Мариной… В общем, Марина беременна. У нас ребёнок будет. – Санька преодолел застенчивость – потому что батя должен знать об этом. Может, ещё совсем по-мальчишески, но Санька был уверен, что вот эта тайна про их с Маришкой любовь сбережёт и его, и батю – в любом бою. И отец это подтвердил. Ещё раз обнял Саньку:
- Будем жить.
На войне у Саньки всё получалось. В артиллерийском расчёте он был помощником заряжающего. Хмурый, скупой на слова командир расчёта, сержант с неожиданно ласковым позывным Журавлёнок, иногда молча кивал Саньке, – это означало, что Санька всё делает правильно.
Нравилась Саньке полевая кухня, – поесть он любил. И вполне был согласен с Денисом Черниковым, наводчиком их расчёта. Денис часто повторял:
- Поесть, мужики, – хорошо… А хорошо поесть – ещё лучше.
В подразделении было несколько пацанов, примерно Санькиных ровесников. Вспоминали школу, учителей… Многое совпадало: как с уроков убегали… курили, – как правило, за кочегаркой, спортзалом или трансформаторной будкой. Понятно, – часто разговаривали про девчонок. В этих откровенных разговорах Санька не участвовал. Прикрывал глаза… и сразу видел, как темнели от слёз Маринкины карие глаза, голос Маришкин слышал:
- Оой, Саанечка!.. Как мы будем тебя ждать! Каждый день, каждую минуточку будем ждать тебя…
В такие минуты Санька особенно чувствовал обиду – такую горькую обиду на войну… Обида эта вдруг захлёстывала, сжимала сердце, будто тисками… Дышать не давала. Не только потому, что невыносимо хотелось ласкать Маришку. Просто ему надо было видеть её, – каждый день. Как все мальчишки, он совсем не разбирался в беременности: а вдруг у Маришки уже заметен животик!.. Откуда Саньке было знать, что на третьем месяце беременности животика ещё не видно…
Ему представлялась… а часто и снилась совсем крошечная девочка. Такая крошечная, что – Санька понимал это – Маринка должна беречь её в какой-то своей тайной, непостижимой, нежной и тёплой сокровенности… Под своим сердечком, стук которого Санька так любил слушать. А он, Санька, должен беречь и Маринку, и крошечную девочку. Во сне он всегда видел девочку над землёй… Почему-то просыпался в неосознанной тревоге. Доставал пачку сигарет, долго смотрел на осенние созвездия. Отгадчик снов из Саньки был никакой, и он просто думал, что девочка совсем крошечная… поэтому – вот так, над землёй…
А имя для девочки он пока не выбрал. На ум приходило единственное имя – Маринка…
Пацаны замечали Санькино молчание, объясняли его по-своему. Пересмеивались:
-А оно и лучше, Санёк. Лучше, что ты вот пока не вляпался по уши… А то страдал бы сейчас, – вон, как Димка. Спит и видит Ленку свою. Да ну, на фиг! Успеешь.
Заряжающий, Валерка Кудинов, хлопал Саньку по плечу:
- В твои годы это вообще ни к чему. – Подмигивал Димке Санникову: – Да, Дим?.. Когда ночь напролёт… А ты, Санёк, пока не знаешь, как это… ну, и не знаешь. Меньше знаешь – крепче спишь!
… Животика ещё не было видно, но Маринке очень хотелось, чтобы Санька положил свои ладони ей на живот – туда, где была крошечная девочка. Ей казалось, что девочка почувствует его ладони и обрадуется. Маринка вязала ей пинетки и кофточки, сама потом потихоньку любовалась, как красиво получается… и прятала их в свой шкаф, под кипу летних футболок. Как-то в спешке Маришка не заметила, что из-под футболок виднеются беленькие шарики на завязках пинеток. И совсем не догадывалась, что тётя Люба тоже подолгу рассматривает пинеточки с кофточками и плачет…
Саня звонил, – очень редко. Почти всегда слова его прерывались, и он спешил сказать самое главное: я люблю тебя… Лишь однажды Маринка расслышала:
-Мариш… А мне она снилась… девочка.
Маринка на секунду затаила дыхание: Санькин голос вздрогнул от нежности. А потом с интересом спросила Саню:
- Да?.. А какая она, расскажи.
- Маленькая… И… лёгкая. Очень красивая. Самая красивая.
- Лёгкая?..
Санька растерялся: почему-то не решился сказать Маринке, что всегда видит девочку над землёй… Объяснил просто:
- Ну… она же маленькая совсем. – Забеспокоился: – Тебе не тяжело, Мариш?
Связь прервалась. А Маринке хотелось пожаловаться Сане… Стеснялась очень, и всё же хотелось сказать ему, что грудь болит, соски особенно. Что хочется… Пальцы у Саньки сильные и грубоватые, вечно в ссадинах… а ещё – бесстыдные, но всё равно – такие ласковые. И Маришке сейчас очень надо было, чтобы он прикоснулся к её соскам…
… Перед парами было время, и Маринка забежала в общежитие, к Полине с Ксюшкой: готовились к практическому занятию по санитарии. Вопросов и заданий много, а втроём всё же легче разобраться. Правда, Ксюха с Полинкой ещё сладко и безмятежно потягивались в постелях, – будто всего через час под сверлящим взглядом Людмилы Евгеньевны, преподавательницы санитарии, не придётся рассказывать о санитарно-гигиенических требованиях к инвентарю, оборудованию и посуде…
Продолжение следует…
Навигация по каналу «Полевые цветы»