Кирилл Аваев
Полетов нет уже вторую неделю. Сперва несколько дней лил дождь, а потом установилась отличная погода, но вся вода стекла на аэродром, и теперь вместо него – огромное озеро. Дело в том, что сопло у «Элки» направлено не горизонтально, а немного вниз, и когда она рулит или взлетает, струя двигателя поднимает в воздух тучу пыли. За годы полетов с аэродрома было выдуто такое количество грунта, что некогда ровная поверхность превратилась в огромную чашу, и в ней после долгих дождей образовалось озеро по колено глубиной. Теперь целыми днями приходится таскать «волокуши» – пятиметровые обрезки рельсов с привязанными по краям длинными тросами. Несколько человек берутся за тросы и рельсом растаскивают воду и грязь из озера на уже сухое место – так аэродром быстрей просохнет.
Чуть не убили Саню Павловского: он шел по летному полю и зашел в тучу пыли, поднятую проезжающим грузовиком. Откуда ему было знать, что к грузовику была прицеплена «волокуша»… Обычно, когда работала машина с «волокушей», рядом находился замкомандира батальона обеспечения и следил за безопасностью:
– Этот трос обрывается и смертельно бьет по ногам! Возможен даже летательный исход!
Но в этот раз он почему-то отсутствовал, и Пава получил и тросом, и рельсом, но отделался царапинами – даже удивительно. Хотя такие приключения с ним не впервой: как-то во время вращения на лопинге у Шуры лопнули оба ремня, крепящие руки, так он с нескольких метров высоты въехал головой в землю. У всех, кто это видел, не было сомнений: «Готов!». Он лежал прямо под лопингом на животе, ноги оставались привязанными к платформе, а платформа эта застряла у него на спине – практически поза циркачки, лежащей на животе и поставившей ноги по обе стороны своего лица, – и не подавал признаков жизни. Пока отвязывали ноги и стаскивали со спины платформу, Шура под ней намертво застрял – он начал приходить в себя, отлежался день в лазарете и назавтра как ни в чем не бывало пришел на занятия, правда, весь заклеенный пластырем, и сколько его потом медики ни пытали – а не было ли потери сознания? – нипочем не сознался.
Порядком устав от «волокуш», курсанты возвращаются в казарму и видят посреди нее огромную кучу всякого барахла, рядом с кучей – комэск Кубловский. Пока сушили аэродром, он предпринял шмон по тумбочкам и выкинул из них на пол все, с его точки зрения, лишнее:
– Чего только у вас нет!.. У каждого по паре вшивников, вас что, не одевают?! Барахольщики какие-то! Гусев, вот это я нашел в твоей тумбочке, что это?
– Фига…
Комэск смотрит на кусок свинца величиной с кулак – действительно, отлитая из свинца фига.
– Где взял?
– Сам отлил.
– Зачем?
– Не знаю…
– Хм… Я ее, пожалуй, себе возьму. Тараскин, расскажи всем, зачем ты в свою тумбочку наклеил голых баб?
– Просто…
– Да нет, не просто! Тараскин, вместо того, чтобы думать о полетах, открывает свою тумбочку, смотрит на голых баб и получает ЭСТЕТИЧЕСКОЕ удовлетворение! Вот что еще я нашел у будущих краснозвездных соколов! – Кубик вынимает из кучи большой полиэтиленовый мешок, полный таблеток и мазей. – От чего вы лечитесь, ведь все вы прошли медкомиссию и абсолютно здоровы! Да этим мешком можно целый батальон отравить! Среди вас что, есть желающие посадить себе печень?.. Пылюк!
– Среди меня - нет!
– Да я уже не о том! Твой блокнот?
– Мой.
– Сам почитаешь свои стишки, или мне?
– Товарищ командир, не надо читать, отдайте блокнот, пожалуйста!
– Во! – комэск показал Игорю свинцовую фигу, отобранную у Гуся, – ладно, сам почитаю…:
Однажды утром, в ясную погоду,
Борис проснулся, поглядел в окно,
Зевнул многозначительно и гордо,
Одел штаны и вышел на крыльцо.
Подрыгав в судорогах левою ногою
И, встрепенувшись от ночного мора,
Направился в спасительный сортир,
Стоявший у высокого забора.
Но вот несчастье, с ним везде оно.
Он оступился и упал в говно…
Получилась премьера Пылюковых стихов про Борю, которые он писал от нечего делать и никому до сих пор не показывал. Инструкторы, заслышав стихи, подтянулись из своего кубрика и хихикали в сторонке.
– Но все-таки в душе он был доволен… – продолжал Кубик чтение наиболее понравившихся мест…:
…Присев под тополем возле большого камня,
Смочив водярой подорожника листок,
Приложил к ране, выпил водочки чуток
И начал размышлять о предстоящем плане…
Это была поэма «Борис на рыбалке»…:
…На голову Бориса шмякнулось крыло,
И лишь когда открылись оба глаза,
Он увидал, что по реке плыло
Два окунька, три ельчика и восемь водолазов…
Кубик так увлекся, что не замечал, как курсанты выуживали из кучи свои пожитки. Дочитав выборочно про «рыбалку», он принялся за «Первый самостоятельный полет Бориса Ели-на»:
…Но вот уж скоро двадцать пять,
Убрал шасси, доклад.
Из живота вернулся вспять Вчерашний шоколад…
…Вдруг самолет, создавши крен,
Стремглав рванулся вниз:
Вчера был праздник у Элен,
Не хило набрались
…Борис в башке наводит шмон,
Все перепутались слова,
На жопу съехал шлемофон,
Ужасно взмокла голова…
…Да, перегрузка – это вещь,
Особенно – с похмелья…
…Было видно, что Кубик читает с удовольствием. Инструкторы хихикали, курсанты ржали, Пылюк воспринимал происходящее как бурные, несмолкающие аплодисменты себе. А Боря, которому стихи в общем-то нравились, не мог понять, над чем смеются: над стихами, над Пылюком, над Кубиком или над ним.
(Продолжение следует)
