62
Вокруг бушевали пожары, и густой дым окутывал пораженную бомбежкой местность. Часовые в страхе разбежались в разные стороны. Альфред появился около меня, как приведение. Его грязное, закопченное лицо с выразительными глазами было напряжено до предела. Задыхаясь от дыма и волнения, он сдержанно крикнул: "Бежим быстрей с этого ада, другого такого случая не будет!"
Побег из концлагеря карался виселицей.
Мгновенье поразмыслив, презрев страх, я сорвался с места и устремился за ним. До наступления темноты мы укрылись в небольшом лесу. Убежищем нам оказалась старая баржа, лежавшая на боку на берегу канала. Я знал, что у Альфреда были друзья в Берлине, которые по его словам, должны были помочь ему и мне скрываться от гестапо... В каюте старой баржи он посвятил меня в дальнейшие планы. Под покровом ночной тьмы мы удачно добрались до фашистской столицы, запрыгнув в кузов грузовика, медленно ехавшего с погашенными фарами в направлении Берлина. Это был мой третий побег. Я скрывался в окрестностях Берлина у товарищей Альфреда до середины марта сорок пятого и мне посчастливилось быть в составе тех антифашистов-берлинцев, которые первыми с ликованием встретили солдат Красной Армии.
На следующий день я сразу попытался еще до выхода на работу договориться с кем-нибудь из заключенных нашего барака поменяться местами. Однако, как на зло ни до работы, ни после мне не удалось этого сделать: к кому бы я не обращался, мотивируя свое желание стремлением избавиться от храпа соседа, никто не соглашался. Наконец, я решил смириться со своим местом, но возвращаться на нары лишь тогда, когда Гурский заснет. Вечером я долго упражнялся на трубе, общаясь с другими заключенными — музыкантами, находясь в противоположной стороне от нар, где я ночевал. Я вернулся на место ночлега лишь после того, как разглядел, что Гурский с головой укрылся одеялом и, кажется, меня уже не ждал.
Глубокой ночью раздался громкий голос дневального: — Подъем, мужики... Вставайте быстрей... Сейчас начнется шмон. — Два надзирателя ходили по бараку, готовые приступить к своим обязанностям. Я встал около нар, пытаясь догадаться: зачем этот ночной обыск?
Надзиратели начали переворачивать матрацы и подушки, внимательно все осматривая. Довольно быстро они добрались и до наших нар. Когда очередь дошла до Гурского, то один из надзирателей, сержант по званию, незаметно сунул ему под матрац финский нож и тут же спросил:
— Откуда у тебя здесь холодное оружие? В блатные, наверно, уже записался? — Сержант придерживал матрац с таким расчетом, чтобы лежащий на голых досках нож был виден многим присутствующим в бараке. Гурский был ошеломлен.
— Я не знаю, как мог попасть этот тесак на мои нары, — заикаясь ответил он, поглядывая подозрительно на меня.
— А кто же будет знать? Я, что ли? — строго спросил сержант, поворачивая нож в руках с разноцветным набором на рукоятке и хромированными усиками по бокам.
— Штучка весьма забавная, — произнес он ехидно, и сунул нож в свой карман.
—Я абсолютно ничего не знаю, — продолжал оправдываться Гурский. — Впервые вижу собственными глазами эту опасную штуковину. Поверьте моему честному слову, гражданин сержант.
— Теперь оперуполномоченный с тобою будет разбираться. Может, он тебе поверит. А я пока нет, — ответил, краснея, сержант и сразу приказал: — Сейчас быстро собирайся, пойдешь с нами на вахту.
Просим оказать помощь авторскому каналу. Реквизиты карты Сбербанка: 2202 2005 7189 5752
Рекомендуемое пожертвование за одну публикацию – 10 руб.
Гурского увели. Полный недоумения, он несколько раз оглянулся назад. Наши взгляды встретились. Кроме недоумения и страха его взгляд, казалось, нечего больше не выражал. После этого ночного происшествия Гурский исчез из лагеря.
Позднее я понял, что наш разговор очевидно кто-то подслушал и первой жертвой стал Гурский, но тучи уже сгущались и надо мной. Утром ко мне на разводе подошел надзиратель и сообщил, что отныне я буду работать в другой бригаде на Магаданской электростанции, сокращенно МЭС. Я не стал задавать лишних вопросов, отчетливо понимая причину случившегося. Я молча встал в строй новой бригады и бригадир записал мои данные, что касалось срока, статьи и фамилии, в специальный список. Незаметно ко мне подошел заключенный... Ему сразу покорно уступили место рядом со мной другие зеки. Он был высокого роста, с большими черными глазами и смуглым лицом. Одет он был в черную шинель с позолоченными пуговицами, — такие шинели обычно носили железнодорожники, — и совсем не напоминал арестанта. Надменно окинув меня проницательным взглядом, он резко спросил: — Как ты попал в нашу бригаду? — Я внимательно посмотрел на него и убедившись окончательно, что это кто-то из воров «в законе» спокойно ответил: — Я недавно прибыл этапом с побережья, где в поселках находятся женские лагеря.
Незнакомец вновь окинул меня внимательным взглядом.
— Тебе, мужик, просто чертовски повезло. От баб, значит, прибыл к нам. Лоб здоровый, не одну, наверно, там заставил страдать в разлуке.
— Да, было дело и все прошло, как дивный сон, — улыбнувшись, промолвил я.
— Скажи, а воры там были, в этом гареме?
— Воров я не видел. Возможно, они просто замаскировались под фрайеров.
— Вряд ли настоящий блатной станет выдавать себя за черта, — ответил мне с дерзким выражением незнакомец. — А если такое произойдет с каким-нибудь паскудником, то это будет не вор, а настоящий лагерный шакал. Блатной должен быть везде блатным. Такой железный закон у нас. Надеюсь, ты, как бывалый фрайер, понял меня. Как зовут тебя, бабский посланник?
Я послушно назвал себя. Незнакомец сдержанно улыбнулся.
— Ну, Григорий Распутин, будем знакомы. Я, вот, Андрей. Имен и фамилий у меня в лагерях столько было, что я, признаться, не все помню, ну а сейчас я Андрей, а фамилия моя Трубицын.
К этому времени бригада вышла за ворота зоны. Начальник конвоя несколько раз пересчитал заключенных и, как заупокойную молитву, громко пробормотал инструкцию ГУЛАГа: как в пути следования, так и на работе выполнять все требования конвоя. За невыполнение этих требований конвой будет применять оружие без предупреждения. В рабочей зоне Трубицын заявил бригадиру, что я буду работать с ним вместе по ремонту электромоторов. Эта работа была мне знакома, в поселке Талон я имел дело с подобными моторами на электростанции.
Сразу с утра прямо в ремонтном цехе Трубицын организовал пьянку, в которой участвовал также и бригадир. Вольнонаемные, работавшие на электростанции, принесли спирт, и «дело» пошло. Трубицын, подымая кверху стакан, обратился дружески ко мне:
— Ну ты, Гришка Распутин, иди-ка, засоси чарку.
Я махнул рукой, отвечая, что вообще непьющий.
— Тогда ты не Распутин, а дешевка в юбке. Вот я тебе вшивую кличку дам. А сейчас иди, упирайся рогом в цех. Я повеселюсь, потом приду.
Что касалось Трубицына, то у него, как потом выяснилось, были просто золотые руки. За что бы он ни брался, работа, казалось, делалась сама собой. Впоследствии я узнал, что он был вором-медвежатником и взломал ни один сейф.
Вечером после десятичасового трудового дня, по дороге в лагерь, на городском стадионе произошло трагическое событие. В это время наша колонна проходила мимо этого спортивного сооружения. Его недавно выстроили арестанты, хотя плакаты вокруг гласили, что это была Всесоюзная комсомольская стройка. Зеки привыкли к этой пропагандистской лжи и молча иронически улыбались, глядя на изображения комсомольцев и красивые крикливые надписи вокруг. Итак, стадион был построен, оставалось только произвести на нем уборку строительных отходов. Этим занималась бригада заключенных женщин. Подвыпившие конвоиры — их было трое — пошатываясь, блуждали вокруг них. Вдруг начальник конвоя старший сержант по званию подозвал к себе женщину — бригадира:
— Ты, красавица, почисть-ка мне сапоги. Да быстрей. Не води своей рожей, как гадюка жалом. — В этот момент он присел на ступеньке трибуны, вытянув вперед ноги и кирзовых сапогах. Была большая оттепель, и он временно заменил валенки на «модельную обувь». Бригадир, молодая и упрямая женщина, отказалась подчиниться.
Продолжение следует.
Сердечно благодарим всех, кто оказывает помощь нашему каналу. Да не оскудеет рука дающего!!!
