Помимо комнат Ткачихи, как мысленно прозвал Раэ побежденную врагиню Мурчин, успел он побывать и в других частях дома. Там он убедился, что их владельцы исчезли в разное время. Разницу можно было измерять, может быть, месяцами или годами. Так, в одних комнатах ничего не было, кроме разваленной от старости мебели, заколоченных окон, в других кое-что оставалось – картины, покрытые плесенью так, что не разглядишь, что на них изображено, старинная поношенная одежда, рассыпавшаяся в руках, мусор по углам – черепки да ветошь. Одни комнаты были еще ничего, в других на Раэ накатывало тревожное чувство, будто кто-то за ним наблюдает или винит в том, что он сунул сюда свой нос.
Больше всего он боялся в этих комнатах напороться на покои магистра ковена. Почему-то ему казалось, что там будет страшнее всего. А еще - на домашнее капище колдунов. Он знал, что они должны быть в ковенах. Должно быть, это страшные места.
Лазил по дому он еще и с простой целью чем-нибудь разжиться – не одной же формой ведьмобойцы доволен не будешь. Заметив у него тот или иной предмет обихода Мурчин фыркала, усмехалась, но при этом замечала:
-Ну пусть так. Пусть уж служит тебе, а не прежнему владельцу.
Раэ обзавелся тазом и кувшином для умывания, туфлями почти по ноге, - не в сапогах же ходить по дому, - несколькими нижними и верхними рубашками, копоушками, перочинными ножиками, светцом, жаровней, обнаружил залежи нетронутого полотна на подштанники и обмотки, не траченного молью, которая в Кнее не водилась. Нашел моток шелкового шнура и хорошую чепрачную кожу, что помогло ему восстановить опаленный доспех. Не на глазах Мурчин, конечно же, чтобы та не вставляла ядовитые замечания, когда видела, как Раэ что-то предпринимает для того, чтобы выбраться из замкнутой Кнеи. Еще он нашел сумку из неубиваемой драконьей кожи с чуть опаленными шнурами и клочками бумаги внутри. Записи на этих обрывках было трудно разобрать, но, судя по всему, это был ваграмонский, потому, как сделаны они были тушью и кистью, а не пером, как в Семикняжии. Эту сумку Раэ припрятал понадежней от глаз ведьмы. Уж слишком она выдавала его намерения бежать. Хотя ведьма о них и так знала.
Когда Мурчин бывала в хорошем расположении духа, а возиться с Раэ ей надоедало, она отпускала его охотиться на оленей в гнилом лесу, в тем более, что пленник мог притащить на ужин парной оленинки - зря, что ли, Мурчин подарила Раэ лук и сулицы. Ведьма соглашалась ради удачной охоты перестать хлебать свои бесконечные сливки и наворачивала оленину, запеченную на угольях.
Она знала, что во время охоты ее пленник продолжает обследовать местность и посмеивалась над его тщетными попытками выбраться. Ну дойдет он до определенной черты, ну начнет топтаться на одном месте, а если попытается разбежаться – то его одним рывком вынесет к дому, и пленник в очередной раз вывалится из кустов на лужайку под насмешки Мурчин.
-Твое счастье, что ты не можешь вырваться из Кнеи, - сказала как-то раз ведьма, - ты прямо как птичка в клетке не понимаешь, что там за сытной оградой...
Да уж! Еще и припугнула внешним миром! Словно тут, в Кнее было спокойно и уютно. Раэ оставалось только радоваться тому, что у него все в порядке со сном и стараться не пить много воды вечером, чтобы не покидать ночью намоленную комнату. Да и чтобы в лишний раз не просыпаться. Ночью дом жил своей жизнью: скрипел, шуршал, потрескивал. Несколько раз сквозь сон Раэ слыхал, что по комнатам в ночи кто-то ходит. Казалось? А если бы и казалось! Он начинал молиться и проваливался в сон. Утром не сразу вспоминал о ночи, но ближе к вечеру... Как-то ему не то приснилось, не то привиделось, что над ним спящим кто-то склонился. Какая-то фигура в черном платье, похожем на погребальное. Может, охотник от этого и проснулся - сильно уж потянуло у него под грудиной. Или это ощущение ему все-таки приснилось? Наутро Раэ убедил себя, что это был просто нехороший сон, который он тогда отогнал краткой молитвой прежде, чем уснуть без сновидений. Но как-то раз Раэ все же встал среди ночи и ему показалось, что он успел на краткий миг заметить в щель своей перекошенной незакрываемой двери, как кто-то проскользнул в лунном свете, шелестнув черным шелком, и скрипнула половица в коридоре, как будто под торопливой ногой. И снова предупреждающе потянуло под грудиной. За завтраком Раэ, вопреки своим привычкам, попытался расспросить Мурчин, не спускалась ли она ночью на его этаж. Та ответила пленнику удивленным взглядом. Может, удивилась его разговорчивости. Может, между ними завязался бы разговор, может, Раэ получил какое-то объяснение, но надо было именно в это утро в окно влететь вороне с письмом в клюве. О, Раэ до этого уже видел эту магическую почтовую ворону и пережил первое удивление колдовской диковинкой. Она уже по утрам несколько раз нарушала уединение ведьмы и охотника, неизменно принося с собой небольшой свиток письма, в который бывала вложена гардения. При виде этого пернатого нарочного Мурчин злилась и даже пыталась его поймать, но ворона вела себя как раз так, чтобы этого не получилось. Она бросала письмо в окно, как горячий уголек, и тотчас улетала под брань ведьмы, у которой в тот миг бесповоротно портилось настроение. Вслед вороне летели проклятия, письмо нераспечатанным тотчас сжигалось в прах одним движением когтя ведьмы - хоть на полу, хоть на столе. Некоторое время Мурчин становилась мрачнее тучи и могла отыграться на Раэ. Что ж, надо было такому случиться, что и в тот раз их прервали, а потом у охотника не было желания расспросить Мурчин о своих странных снах.
После он и вовсе выкинул воспоминания об этом из головы. Не до этого. Надо было искать, как выбраться из Кнеи. И конечно искать подсказки не только в доме, но и в лесу.
И хоть ведьма не без оснований полагала, что Раэ деваться было некуда, тот не сдавался. Может, ведьма что-то упустила? Раэ припоминал рассказы ведьмобойц о том, что ведьмы порой допускают нелепейшие просчеты.
Так, Раэ пришлось чуть ли не с первых дней скрывать от Мурчин, что одну из двух стрел из ее подарка он потерял. И что ее стоит искать за пределами Кнеи, потому, что унесла ее в своем боку ланка, когда охотник ту подранил. Раэ пошел по кровавым следам, надеясь, что эта почти добытая коза свалится в ближайших кустах, и обнаружил, что и цепочка кровавых брызг, и отпечатки копыт внезапно оборвались на небольшой прогалине. Прямо посреди Кнеи, даже не у границы! Получается, тут мог быть выход! Раэ в этом удостоверился, когда в следующий раз высмотрел, как рядом с этой прогалиной из ниоткуда выскочил олень. Да так внезапно, что охотник промахнулся.
Что ж... Раэ додумался, что предпринять... Ему удалось пройтись по нескольким кухням в заброшенных покоях и повытряхивать из солонок и из заброшенных кладовых приличное количество застарелой слежавшейся соли, накопился небольшой мешок… Только для замысла Раэ ее было впритык…
И он стал понемногу посыпать солью поваленное дерево рядом с прогалиной… Олени, для которых замкнутых пространств не существовало, свободно ходили лакомиться солью. А еще Раэ сделал на этом месте помост на дереве для засады, ради одного удачного выстрела, который мог бы решить все…
В тот вечер, сидя на дне колодца, Раэ понял, что время для этого одного единственного выстрела пришло...
Обычно он выбирался из колодца несколько часов спустя после вспышки тюремщицы, подгадав, когда та остынет. Поступил он так и в этот раз. Но сейчас, выкарабкавшись в дышащий вечерней сыростью лес, окинув взглядом замшелый фасад дома с темными нежилыми окнами, Раэ с удовольствием убедился, что ведьма усвистала в Аву на праздник. Отлично! Терять последние светлые часы дня не хотелось.
Раэ шустро сменил туфли на сапоги, чтоб ходить по лесу, накинул плащ, который ему пожаловала сама Мурчин, захватил остатки соли, лук с оставшейся единственной стрелой и клубок грубой гобеленной пряжи из корзинки Ткачихи.
Ему не пришлось долго ждать в засаде на помосте, когда к поваленному дереву проберется осторожный, но шустрый олень, почуявший соль на прикормленном месте. Ранить! Не убить, но ранить! Раэ тщательно прицелился и попал оленю меж ребер, так чтобы стрела прочно засела в его теле… Уж он позаботился, чтобы ее ничем нельзя было выдернуть, нанес на наконечник зубцы, чтобы при выдергивании стрелы она только еще сильнее впилась в тело. Олень заверещал от внезапной боли на весь лес, вскинулся, метнулся в сторону дома Мурчин, но тотчас отпрянул: Раэ сиганул с помоста и напугал его криком, чтоб тот бежал в нужную сторону. И олень скакнул через прогалину и исчез, унося за собой стрелу. К концу которой была привязана нить гобеленной пряжи...
Клубок стал стремительно разматываться, от этого он свалился с помоста едва ли не на голову охотнику, заскакал по земле, увлекаемый рывками нити. Раэ его поспешно подхватил в обе ладони, и клубок закрутился в его руках, как живой, затем резко замер. Уж конечно нить там, в неведомом месте, за что-то зацепилась и оборвалась. Ну и хорошо. Раэ было достаточно того, что часть нити была здесь, а часть там. Вот тогда он и стал идти вдоль нее, перебирая пряжу подрагивающими руками, и дошел до того места, где она натянуто висела в воздухе над прогалиной как оборванная. Но оборванной она не была!
Раэ оглядел нить с разных сторон, удивляясь тому, что видит, и осторожно коснулся пальцем ее конца, повел его дальше, и понял, что просто как дурак водит пальцем по воздуху! Как так? Нитка там, а он вслед за ней попасть не может! Ну уж нет, он сейчас ее прощупает вершок за вершком… Раэ зажмурился и стал вести пальцы вдоль нити. Он чувствовал ее на ощупь. Открыл глаза и обнаружил, что его кисть наполовину исчезла! Раэ поспешно отдернул руку, осмотрел ее и удостоверился, что с ней все в порядке. Значит, глаза мешают? Так-так… все равно как-то боязно… Он присел на корточки рядом с ниткой. Поколебавшись, он еще раз зажмурился и провел пальцами по нити… и тут она дрогнула, дернулась и стремительно поползла, а затем замоталась из стороны в сторону!
Раэ поспешно отдернул руку из ниоткуда.
И тут внезапно из пустоты выскочило что-то красное, окатило его чем-то теплым и мокрым, перелетело через него и стукнуло при этом по лбу. Раэ вскрикнул от неожиданности, схватился за голову, резко развернулся в ту сторону, куда прыгнуло то самое непонятное красное. В глазах у него потемнело, он ощутил, что его руки в чем-то мокром и липком. Запахло кровью.
Раэ тряхнул головой, глянул прояснившимся взглядом на то, что вывалилось из запределья. И не смог сдержать внезапного выкрика. Позади него шатался на трех подогнутых ногах олень. Точнее, то, что осталось от оленя. У него не было не только ноги, но и целого места на шкуре. Да вообще-то у него уже и шкуры-то не было. Олень был не просто зверски истерзан, он был словно заживо обглодан. Из под выдранного мяса торчали ребра и вывороченные ломаные кости, на траву вываливались внутренности из разодранного в нескольких местах живота. Странно, что олень вообще был еще жив… Он сделал несколько дерганных шагов и рухнул в кровавую лужу, которая стала под ним собираться еще ранее.
Раэ зажал рот испачканной ладонью, замотал головой, сообразил, что олень окатил его кровью и шарахнул по голове копытом, и его счастье, что вскользь, однако лоб ему все-таки разбил, и попробуй угадай, в чьей он крови больше – своей или оленьей. Раэ ошалелыми глазами посмотрел на окровавленную нить в траве… Да что ж там такое-то за пределами Кнеи?
Неизвестно сколько времени Раэ стоял и приходил в себя. Когда же он смог собраться с мыслями, то понял, что ему лучше сейчас подумать о том, как замести следы своей неудачной попытки выбраться. Мурчин, конечно, задаст вопросы, куда он дел обе стрелы, и пока у Раэ не получалось выдумать какие-то объяснения. И надо сделать так, чтобы его точно в этом месте не было... Оленя оставить, как есть, нить перерезать.
Раэ вымылся в лесном ручье и простирал окровавленную одежду. Мурчин могла танцевать всю ночь, а могла вернуться к темноте – смотря как ей там в Аве понравится. Раэ должен быть готов к любому ее решению.
Возвращался к дому ведьмы он уже в сумерках, уговаривая себя не отчаиваться после такой неудачи. Лес опять загорался к ночи гнилушками и грибами, но краше от этого все равно не становился. Хотя надо радоваться тому, что в надвигающемся сумраке можно видеть дорогу…
Внезапно позади себя незадачливый охотник услыхал четкий тяжелый треск сучьев, словно кто-то нарочно ломал ногой дерево. А затем еще и еще. Кто-то проламывался сквозь чащобу не разбирая дороги. Это у кого столько дури в голове и силы в теле? Раэ тяжело встал. Прислушался к беспокойно стукнувшему сердцу. Двинулся прочь от этого странного треска.
Чуть в стороне от Раэ раздался похожий тяжелый трескучий звук. Сердце опять тревожно стукнуло и тревога продолжила расти. Стремительно темнело. Что ж, он припустит трусцой, раз так подсказывает чутье, которому стоило доверять. Еще чуть-чуть, и он выйдет на дом Мурчин. Тем временем затрещало с другой стороны, да еще немного спереди. Да, кто-то шел по следам Раэ, медленно, но верно, а еще кто-то – окружал его. Среди деревьев мелькнула какая-то изломанная тень. Показалось? Если бы.
Позади опять затрещали сучья… и раздалось неприятное, но знакомое всякому охотнику на нечисть мычание: следом за Раэ шел ходячий мертвец. А если судить по звукам справа и слева, через лес шел не один. Откуда они тут? Это как-то связано с тем, куда полез Раэ?
Гадать было некогда да и незачем. Главное, что это именно они, шатуны, а не что-то иное. Ну конечно же, чья это еще может быть мерная поступь, если не того, кому все равно куда ставить ногу?
И Раэ перешел на бег, хотя понимал, что не успеет. Ходячий мертвец только в балаганных представлениях эдакий увалень. На самом деле он ходит гораздо быстрее живого человека и двигается напролом – ему же не надо беречься и не надо отдыхать.
Нет, не успеет.
А если и добежит до дома Мурчин, то что?
Мычание неотвратимо приблизилось...
Все, что мог теперь сделать Раэ, это добраться до удачно подвернувшейся безлесой залысины на опушке, обратиться лицом к преследователю и заслониться кибитью лука.
...Мертвец даже не вышел на него, а выпрыгнул, выломался из кустов немыслимым для живого мощного прыжка. Высокий воин в древних изношенных доспехах, замахнувшийся мечом. Лук хрястнул пополам от удара мертвеца, но спас своего владельца. Раэ скользнул в сторону не дожидаясь, когда мертвый воин приземлится рядом с ним, выхватил нож из-за голенища сапога и зацепил мертвеца под коленом, кажется, подрезал связку. Тот резко осел, развернулся в приседе и едва не подсек ноги Раэ ржавым мечом. Клинок не попал в цель и взрыл землю: охотник отскочил в длинном высоком прыжке, спасшего не одного титанобойцу, а затем, едва приземлившись, сумел сделать проносной удар охотничьим ножом и резануть незащищенную шею воина, у которого сбился шлем и нагрудник. Да, сбитые доспехи были едва ли не единственным слабым местом ходячих мертвецов. Тот, кто их поднимал, мог только обрядить понадежней, но уже не поправить им ни шнурка, ни пряжки, если шатун ушел в бой. Голова мертвеца склонилась на бок, открыв бескровную рану. Он дернулся к Раэ на одном колене. Следующим тычком в лицо тот умудрился попасть шатуну в глаз и пробить мертвый мозг – везучий удар. Мертвец свалился – и вовремя: еще меньше чем с ходячим мертвецом Раэ хотелось бы биться с двумя ходячими мертвецами одновременно...
Он поспешно подхватил ржавый меч, вонзенный мертвой рукой в землю.
"Булаву бы мне сейчас" - пронеслось в голове у Раэ.
Продолжение следует. Ведьма и охотник. 28 глава.
