Через три часа Вера уже сидела перед своей полной тезкой и, запинаясь от волнения, рассказывала о том, что случилось в ее жизни. Дальняя родственница, внимательно выслушав гостью, не смогла сдержать эмоций.
— А я уже надежду потеряла, что вообще когда-нибудь найду ее, — плача, ответила хозяйка квартиры. — Значит, Измайлова она?
Все-таки Панасюк тогда родила дочь. Несмотря на бурное прошлое, судя по обстановке и чистоте в жилище, Вера жила, хоть и скромно, но по-человечески, однако в одиночестве. Видимо, в свое время все же взялась за голову.
— Вы извините меня, пожалуйста, а как так получилось, что вы оставили девочку в родильном доме?
— Понимаете...
— Ой, Вера, давай на «ты» перейдем, а? Так легче разговаривать, — предложила Докучаева. — Тем более мы же вроде как сестры, да?
— Давай, — согласилась дальняя родственница, продолжая плакать. — Понимаешь, я... я девчонка очень красивая была, и поклонников... табунами за мной ходили. Естественно, я крутила, вертела ими как хотела. Ну и довертелась — забеременела... Испугалась, конечно, того, что все пальцем показывать начнут, и мама тоже в восторге не будет. Ну и... сбежала, короче, я к бабке в деревню. Там и родила в местном роддоме девочку. А ночью убежала, оставила малышку.
— Погоди, ты что, даже не посмотрела на нее? — серьезно так возмутилась Докучаева.
— Нет, — чуть слышно ответила Панасюк, — не посмотрела. Просто ночью из окна выпрыгнула — там невысоко было.
— М-да, такое, конечно, только возрастом можно оправдать, — сказала по этому поводу Вера. — Извини, я не хотела тебя в чем-то обвинять.
— Знаешь, я ведь даже сначала какое-то облегчение почувствовала, — хозяйка продолжила свой рассказ, — что никто ничего не узнал. А потом сама заболела, простыла здорово. Видно, продуло меня, когда я в рубашке из роддома шла. Началось воспаление легких и по-женски там все воспалилось у меня — еле выкарабкалась, короче. Ну, врачи, конечно все поняли и матери рассказали, что я уже рожала. А что, у нас здесь городок маленький... Ох, проклинала же она меня, мои гулянки, — с эмоциями вспоминала Панасюк.
— Подожди, подожди, Вера, ну, а мать-то твоя — она-то куда смотрела? Чего она? Разве у нее даже мысли не возникло ребенка забрать? — взволнованно поинтересовалась Докучаева.
— О чем ты говоришь? Да у нее без меня — еще трое. И ведь младшие все были. Куда ей еще-то одного, нагулянного?
— Понятно. Не повезло девчонке твоей, — Вера положила руку на плечо хозяйки в знак сочувствия и сострадания.
— И мне не повезло. Меня Бог наказал за то, что я сделала. Я ведь после того как выздоровела, детей своих больше заиметь не смогла. Врачи сказали, спайки какие-то нашли. А школу бросить пришлось — пропустила же много. Вот пошла в вечернюю... В общем, так я и прожила свою первую половину жизни — ни образования, ни мужа, ни детей. Единственное, только эту квартиру мне, как дворнику, дали. И это все, что у меня есть.
— Погоди, Вера, ты же теперь не одна, — резонно подчеркнула факт Докучаева. — Смотри, мы дочку твою, считай, нашли, я у тебя появилась...
— Да как я дочери в глаза смотреть буду, после того, что я с ней сделала? — завопила хозяйка. — Ты же сама говорила, что она меня ненавидит.
— Я думаю, что если ты ей все это расскажешь, она же поменяет свое отношение к тебе. — Возникла пауза. — Да точно поменяет, говорю тебе.
— Не знаю, ох, не знаю... Мне так стыдно перед ней.
— Верочка, милая, но ты ей очень нужна, поверь мне. Я же видела ее, разговаривала. Ты ей нужна. Она бы даже мстить не стала, если бы было иначе.
— Пожалуй, ты права, — задумчиво ответила дальняя родственница. — Ты знаешь, я даже хочу ее увидеть.
— Хочешь увидеть? Поехали. Собирайся. Правда, поехали со мной.
— Поехали, — решилась наконец Панасюк, — и пусть будет, что будет.
Докучаева посмотрела на сестру и увидела две загубленные жизни. И ее жизнь чуть не стала третьей. А все потому что в свое время рядом с Надей Измайловой не было матери, которая бы поддержала ее, когда этого так требовала жизнь.
В конце концов, случилось то, что случилось. Оставалось расхлебывать ту кашу, которую заварила Вера Панасюк двадцать два года назад.