«Русские сезоны» известны сегодня во всем мире в первую очередь балетами, но началось все не с балетов и не в 1909 году. А двумя годами раньше, когда Сергей Дягилев организовал в Париже Пять исторических русских концертов (1907), на которых представил Парижу шедевры современной русской музыки. В этих концертах участвовали выдающиеся русские композиторы и певцы, прославленные дирижеры из трех стран (Россия, Франция, Венгрия) и были они так успешны, что парижская Гранд-Опера всерьез заинтересовалась русской оперой, и Дягилев начал готовить второй «Русский сезон» 1908 года, на котором хотел представить два полноценных оперных спектакля.
Дягилев планировал показать оперу Мусоргского «Борис Годунов» на русском языке и «Садко» на французском, но Николай Римский-Корсаков не согласился на купюры в «Садко» и Дягилев отменил ее постановку, сосредоточив все свое внимание на «Борисе». Его фрагменты в исполнении Федора Шаляпина уже успели покорить парижскую публику и теперь этот бриллиант русской оперной сцены должен был засиять во всю силу в будущей грандиозной постановке.
С Гранд-Опера было заключено соглашение, согласно которому дирекция бесплатно выделяла зал и оркестр на семь показов оперы, а взамен получала после окончания сезона все декорации и костюмы, чтобы сразу ввести «Бориса» в постоянный репертуар на французском языке. Контракт был исполнен всеми сторонами, но в Париже опера тогда так и не пошла. Дирекция театра продала в 1913 году постановку Метрополитен опере в Нью-Йорке, а они ее реализовали, причем с большим успехом. Так началась американская слава «Бориса Годунова».
Но вернемся назад. Первое, что сделал Дягилев, начиная подготовку сезона – это убедил своего главного покровителя великого князя Владимира Александровича в том, что оперу необходимо оформить «наивозможно богаче», но при этом максимально сохранить историческую достоверность. Буквально «воссоздать подлинную Русь» времен Годунова.
В своих мемуарах Дягилев описал немало интересных подробностей организации оперы.
Так, например, он пишет: «Для того, чтобы дать особый блеск костюмам, я снарядил ряд экспедиций в северные губернии России, а именно – в Архангельскую и Вологодскую, во главе этой экспедиции встал художник и, главное, большой знаток И.Я.Билибин. Он лично объехал целый ряд деревень и скупил у крестьян целый ряд старинных превосходных тканных сарафанов, вышивок, головных уборов и прочее, хранившихся у баб в этих губерниях. Он привез груду вещей и из них А.Я.Головин комбинировал костюмы. Вещи эти были настолько ценны и красивы, что я устроил по желанию великого князя Владимира Александровича из них выставку в Императорском Эрмитаже. Известная фирма [братьев] Сапожниковых в Москве ткала для нас особую парчу по указаниям Головина, словом – не было границ заботам и фантазии, которыми окружали эту постановку».
Любопытно, что экспедиция 1908 года есть только в воспоминаниях Дягилева и не находит подтверждения в других источниках, где сообщается, что последней экспедицией Ивана Билибина на север стала его поездка в те же самые губернии в 1904 году, по итогам которой он опубликовал эссе «Народное творчество Севера» в журнале «Мир искусства».
Кроме эссе, Билибин создал целую серию графических работ с архитектурными памятниками и образами женщин тех губерний, где он побывал.
Так или иначе, впечатления от ранних экспедиций Билибина нашли отражение в работе над костюмами к опере «Борис Годунов», их эскизы Билибин оформил их в том же стиле, что и графические работы 1904-1905 годов.
Костюм же самого Бориса Годунова создавал не Билибин, а Александр Головин. Правда его эскиз 1908 года мне пока обнаружить не удалось, но авторство Головина подтверждает обложка номера журнала LE THEATRE за июль 1908 года, посвященного парижской премьере оперы и еще одна фотография Шаляпина в костюме Бориса Годунова с тем же самым студийным задником.
Сам костюм и даже сапожки к нему находятся сегодня в собрании Музея Виктории и Альберта в Лондоне.
Парижский успех оперы побудил директора Императорских театров Теляковского воспроизвести дягилевскую постановку в 1911 году в Мариинском театре. По его заказу Головин повторил созданные для Дягилева декорации и костюмы, а режиссером оперы стал Всеволод Мейерхольд.
Постановка не имела успеха, но благодаря ей мы сегодня имеем огромное количество хороших студийных фотографий Шаляпина в головинском костюме Бориса и его восхитительный портрет, созданный Головиным сразу же после одного из показов оперы в 1912 году. Художнику прекрасно удалось передать блеск драгоценных камней и мерцание тяжелой золотой парчи с помощью кусочков фольги, которые он приклеивал к живописной поверхности. Сегодня портрет находится в собрании Русского музея.
Но вернемся к парижской премьере. Как уже было упомянуо выше, большинство декораций оперы создал Александр Головин, еще часть – Константин Юон.
Александру Бенуа, как признанному знатоку европейской культуры, была поручена разработка декораций и костюмов польского акта.
Царские регалии, троны, иконы, хоругви, интерьерную обстановку и др. делали по рисункам Дмитрия Стеллецкого. Некоторые сцены Дягилев обсуждал с выдающимся историком Никодимом Кондаковым, чтобы все было, как можно более достоверно. Кондаков же в свою очередь настолько загорелся постановкой, что разыскал в Новгороде аутентичную лампаду XV века, послужившую моделью для келейной лампады в опере.
В то же время Дягилев с Нувелем занялись изучением авторского клавира и партитуры 1896 года в редакции Римского-Корсакова. Дягилев выстроил собственную концепцию оперы, изменив акценты и усилив главное сопоставление исторической драмы – царь Борис и народ. Новую редакцию вновь сделал Римский-Корсаков, который согласно пожеланиям Дягилева, сочинил дополнения и оркестровал знаменитую ныне вставку с курантами, которой не было в прежних версиях, поставленных в Москве и Санкт-Петербурге. В письме Римскому-Корсакову Дягилев писал: «…сцену венчания на царство надо поставить так, чтобы французы рехнулись от её величия, значит, кроме декораций, надо установить на сцене не меньше 300 человек». Вот уж воистину колоссальный размах.
Для парижской премьеры Дягилев пригласил дирижёра Феликса Блуменфельда, хормейстера Ульриха Авранека, возглавлявшего московский хор Большого театра и режиссёра Александра Санина.
Поставленные Саниным массовые сцены публика Гранд-Опера оценила очень высоко. Он и сам в них участвовал, преображаясь по ходу то в боярина, то в пристава. Смешивался с толпой и «руководил ею, поправляя позы и группы, незаметно давал сигнал для общих движений, подстрекая вялых и нерадивых…», как вспоминал Александр Бенуа.
Премьера оперы состоялась в Гранд-Опера 19 мая 1908 года и произвела настоящий фурор.
«После первой же картины публика начала радоваться. Сцена в келье с закулисным хором всех изумила. После сцены коронования уже начался триумф. Этой картины я почти не видел, потому что сам выпускал за сценой всю процессию статистов. В антракте машинисты были поражены успехом, и когда я во фраке и белых перчатках переносил заборы и устраивал скамейку, бросились мне помогать. В сцене у фонтана мне было отказано в воде для фонтана из-за пожарных соображений, так как, если бы, как мне объяснили, вспыхнул бы пожар, то вся вода должна была бы быть в распоряжении пожарников, а не для нужд сцены! Это, впрочем, не помешало успеху картины» – писал Дягилев.
Но главной парижской сенсацией стал Федор Шаляпин. В «Борисе» он развернулся во всей своей потрясающей мощи и эта партия стала его лучшей во всем русском оперном репертуаре. «Он выявлял самую суть того, что пел, причём было ясно, что он и сам глубоко этим наслаждался» – писал после премьеры Александр Бенуа. А Дягилев отмечал: «Смерть Бориса убила всю залу. Когда появились схимники со свечами, и Борис сказал свои последние слова, обращённые к детям – судьба русской оперы за границей была обеспечена».
Шаляпин в свою очередь был искренне восхищён гением Мусоргского, что выразилось в его ярком и экспрессивном высказывании:
– У нас вот – Мусоргский! Так это…музыкант! Какое там, это всё человеческие чувства, пейзажи, климат… Стихия, словом. Тут весь народный эпос, могущественное, наше! А Дебюсси, это так себе, господинчик! У него всё на месте – и цилиндр, и лаковые башмачки, всё, как надо. Словом, не придерёшься! А у нас – Мусоргский! Понимаешь, Мусоргский! Пусть у него мурло, но на нём лежит печать гения. Он в незастёгнутой косоворотке, распоясан, на нём сапожищи, но ему нечего из себя господинчика строить. Он рукавом махнёт, и у него под ногами царства вырастают… Тут-то понимаешь и вся штучка, вся разница. На то – мы русские! Нам чуждо совершенство в посредственности <…> Русский гений неповторяем, и ежели мы за что берёмся, так уж в мировом масштабе!
Французское правительство отметило выдающиеся заслуги Федора Шаляпина, присвоив ему звание кавалера ордена Почётного легиона, правда, как говорят, для этого ему пришлось на другом концерте спеть «Марсельезу» дуэтом с Сарой Бернар.
На премьере оперы в Париже не было покровителя Дягилева Великого князя Владимира Александровича. Дягилев в воспоминаниях пишет:
«Только после того, что он был покрыт депешами из Парижа о триумфе «Бориса», он с великой княгиней [Марией Павловной] взял первый Nord Express и приехал, так сказать, прямо в театр. Он был искренне рад и горд, что идея, к которой он отнёсся (почти единственный) с таким доверием и дал ей возможность осуществиться, привела к столь исключительному результату. Он был в восторге от исполнителей и, собрав у себя в отеле «Continental» всех артистов, хористов и плотников, сказал им с искренностью: «Не мне и не Дягилеву ‘Борис’ обязан своим успехом, а вам всем – мы приготовили, а вы осуществили».
Это был истинный триумф Сергея Дягилева. Публику покорило историческое правдоподобие оперы и роскошное, но вместе с тем гармоничное оформление. А кроме того Дягилев подготовил зрителям чудесный подарок – богато оформленную программу с подробными описаниями и многочисленными иллюстрациями (дизайн обложки придумал Иван Билибин). Опыт Дягилева, как редактора журнала «Мир Искусства» пришелся здесь очень кстати и позволил создать роскошное сувенирное издание.
«Борис Годунов» стал первой русской оперой, вошедшей в иностранный репертуар и перевернувшей взгляд иностранцев на русскую музыку. Ну а парижская публика после двух фантастических оперно-музыкальных «Русских сезонов» оказалась готова к тому, чтобы быть покоренной русским балетом, которому предстоит царствовать на европейских сценах в течение 20 следующих лет.
Дорогой читатель, я искренне благодарна Вам, что дочитали до конца эту статью. Если статья Вам понравилась, поддержите ее лайком и подписывайтесь на мой канал.
С уважением, искусствовед Екатерина Илюшкина!
