- Начало
На Красную горку, под венчальный звон, из церкви на Селивановой горке вышла свадебная процессия. Впереди шли жених и невеста: он, седовласый сухопарый старик в расшитом золотыми галунами камзоле и и стройная дева, дрожащая как лист на ветру, с лицом, едва ли не белее свадебного наряда.
По обе стороны от ковровой дорожки, которая вела к ожидавшей новобрачных карете, стояли многочисленные гости. Жениха и невесту по обычаю осыпАли лепестками роз и зерном.
Вдруг невеста подвернула ногу, и упала бы, если бы её не подхватил один из гостей, в скромном, но дорогом сюртуке и модной шляпе. Он поднял невесту на руки и замер, не в силах оторвать влюблённого взгляда от её лица. Невеста же, обхватила незнакомца за шею. Её бледное лицо порозовело и она никоим образом не пыталась освободиться от объятий чужака.
Это, конечно, не понравилось сановному жениху. Он взмахнул тростью, и тут же трое здоровенных парней вырвали невесту из рук наглого незнакомца, которым был никто иной, как Иван Нестеров.
Напоследок, один из холопов замахнулся на него хлыстом, намереваясь ударить, но Иван Парамонович перехватил хлыст и выдернув его из холопских рук, бросил на землю и сломал деревянную ручку каблуком.
Это событие не осталось незамеченным, и знать с наслаждением строила предположения, как поведет себя Кушинский. Дело в том, что князь снискал себе славу человека, который никогда не забывал обид и почти всегда добивался сатисфакции, уничтожая если не самого обидчика, то его репутацию.
Свадебный бал был в самом разгаре, когда гости хватились невесты. Покои, которые князь отвёл для Марии в своём роскошном доме, были заперты, окна зашторены.
Когда замок сломали, обнаружили Марию Михайловну на кровати, без чувств. Рядом с кроватью, на ковре, лежал кубок, на дне которого обнаружили белые кристаллы. Графиня мать сразу догадалась, что дочь взяла её сонный порошок и выпила в большом количестве. Изабелла хлестала дочь по щекам, но та не просыпалась.
Прибыл лекарь и тут же распорядился промыть Марии желудок. Князь этого дожидаться не стал, пожал плечами и приказав челяди молчать, пошёл к гостям, праздновать дальше. Мать осталась с дочерью. Графиня была сильно напугана, и вспомнив о Боге, молилась, чтобы тот не дал Маше стать самоубийцею.
Как не старался князь сохранить сию выходку молодой жены в тайне, весь двор только и говорил об этом. Князь счёл себя оскорблённым, он дённо и нощно думал, как отомстить. И как консумировать брак, если жена к себе не подпускает!
Мария приходила в себя после отравления. Она похудела и подурнела за последние дни. Постоянно при ней находились слуги князя, и дважды в день докладывали ему её состоянии. Матушка также была при ней.
— Доченька, ну зачем себя так изводить? — шептала она, взяв руку дочери в свои, — ты так напугала всех нас!
— Простите, матушка, я не хотела вас пугать, — ответила Мария, — но я не хочу, не могу! Прошу вас, поговорите с князем, пусть отпустит меня. Я готова куда угодно, хоть в монастырь!
— Тс! Ты что мелешь, глупая, опомнись! — графиня испуганно оглянулась на слуг, находившихся в этой комнате для того, чтобы каждое сказанное слово стало известно князю.
— Я не вижу в этом ничего постыдного, — опустила ресницы Маша, — если я не могу быть с любимым, я буду молиться за него!
Мать в ужасе смотрела на бледное лицо дочери.
— Ты что говоришь, доченька? А о нас ты подумала?! Кем ты выставишь нас, твою семью? У тебя могущественный муж, и лучшее, что ты можешь сделать и для себя и для être aimé — это покориться. Противодействием ты только навлечёшь на тех, кого любишь, погибель и разорение! — прошептала Изабелла.
— Но вы, матушка, обещали мне совсем другое, а я-то вам поверила... так что это я всамделишная дурочка, а не Его жена! — слёзы брызнули у неё из глаз.
— Да, говорила! И не отказываюсь,— гладя руку дочери, нашёптывала Изабелла, — веди себя умно, Машенька. Зачем ты обижаешь своего законного мужа? Моли его о прощении, задобри его, пусть старый фавн пресытится и потеряет бдительность. А там ты будешь сама себе хозяйка!
— Прямо как вы, маменька? — намекнула Мария на внебрачные связи Изабеллы, и мать тотчас отвесила ей звонкую пощёчину. Но отвесив, тут же стала целовать ручку и просить прощения.
После матери пришёл священник, исповедовал рабу Божью Марию и причастил. После его ухода, Маша долго плакала. Она не получила благословения на уход в монастырь, а получила наставление, которое уже слышала от матушки: покориться своей судьбе и благодарить Бога за всё.
Князь совсем не навещал Марию, будучи глубоко оскорблённым её брезгливостью по отношению к семейным обязанностям. Думая о свадьбе, он мечтал получить от молодой жены наследника, а получил насмешки, они мерещились ему на каждом шагу. Ему казалось, что все смеются над ним.
Дождавшись, когда жене стало лучше, он приставил к ней свою тётку, графиню Зарецкую, которая мастерски стала подпаивать Машу каждый вечер, якобы для здорового сна. Однажды старая бестия поднесла Маше вино. Выпив его, Мария повалилась на кровать и не могла двинуть ни рукой, ни ногой.
В этот момент в спальне появился князь. Он щёлкнул пальцами и все слуги вышли, бесшумно закрыв за собою двери. Кушинский разорвал на жене рубашку, и провел тыльной стороной ладони по её юному, упругому телу. Потом припал к девственной груди. Она лежала, как кукла, не в силах пошевелиться, а князь упивался своей властью. Вообще он не был последователем маркиза де Сада, но сейчас ему хотелось сделать жене больно, чтобы хоть как-то компенсировать своё унижение.
Он кусал и щипал, бил наотмашь и обзывал её самыми грязными ругательствами. Наконец взял её грубо, как вражеский солдат, озверевший от крови, насилующий а потом забивающий штыком. До штыка дело не дошло.
Вдоволь поиздевавшись, князь поправил одежду, придирчиво оглядел себя в зеркале и вышел, насвистывая мотивчик новой пьесы, в которой главную роль играла, не без его протекции, блистательная мадемуазель Кокур.
Брак был консумирован и князь сразу же потерял к своей супруге всякий интерес. Хочет в монастырь? Будет ей монастырь. Хотела выставить князя Кушинского дураком? Какова дурочка!
***
Тем временем Иван Парамонович старался развлечь себя, целыми днями пропадая на охоте. Зверей уже не бил, просто ходил по лесу с ружьём.
Иван гнал от себя мысли о Марии, потому что был бессилен что либо предпринять. До него доходили слухи, что княгиня несчастна, что её престарелый муж прекрасно осведомлён о её неприязни к нему, которую та была не в силах скрыть.
Сентябрьским утром, Марию посадили в карету и она с десятком слуг отправилась в дальнюю вотчину князя, в его имение под Тулой. Там неподалёку находился монастырь.
Нестеров узнав об этом, тотчас помчался туда, забыв обо всём на свете. Ехал с одною мыслию: только бы увидеть свою голубку, Марию Михайловну! Только бы успеть!
На восемнадцатый день Нестеров, с верным человеком добрался до в Тулы, откуда до имения князя намеревался отправится один, пешком. С ним был преданный ему помощник, Александр Долгой.
Иван купил в лавке простую одежду, картуз, грубый фартук и ящик, который перекинул через плечо.
— Вылитый точильщик, ремесленная душа! — восхитился Долгой. Только руки у вас, извиняюсь, слишком чистые. И осанка выдаёт!
Нестеров опустил плечи, вымазал руки землёй, потом стряхнул, вытер о фартук.
— Ну как?
— Вот, тепереча один в один — Ванька-точильщик. Али даже сапожник! Когда идём, Иван Парамоныч?
— Ты, Саша, оставайся ждать меня здесь. Коли не вернусь, возьмёшь мои бумаги в городском доме, в тайнике у камина. Я показывал. Там есть конверт для Вальда, и для Семёна Петровича, управляющего ближним прииском. У Самсона Давидовича моё завещание. Ну, и за Аней пригляди. Одна она, бедняжка. Ясно?
— Как это не вернётесь? Если там опасно, я с вами! Почто обижаете, Иван Парамоныч? Я просто мечтаю размять кулаки, засиделся.
— Нет, не могу. Я надеюсь, что вернусь не один. Со мной будет... ну, в общем, приготовь трёх лошадей. Поедем через Казань. Всё.
Нестеров оставил помощника и пошёл в направлении имения князя. Попутной телегой он добрался до села Спасово, а оттуда по пролеску добрёл до усадьбы. Осторожно пробирался Иван Парамонович, стараясь избегать открытых участков. Но скоро его почуяли собаки, которые охраняли господский дом, и во двор выскочили мужики с факелами и дрынами. Они не спешили отгонять собак, но те отчего-то не особо усердствовали.
— Кто таков? — спросил Ивана всклокоченный мужик, тыча ему огнём в лицо.
— Заплутал я, — отозвался золотопромышленник, — шёл в Спасово, там одна вдовица живёт, я ей крышу подрядился править!
— Сам-то откудова? Что ж в Спасово своих мастеров нема? — не унимался всклокоченный.
Иван Парамонович не знал, что сказать, и мужики смотрели на него настороженно.
— Дозвольте мне остаться, боюсь потемну не пустит меня заказчица, — подмигнул он, открыл свой ящик и достал штоф водки, — Свечеряем, братцы?
— Ну, это другое дело, — сразу сменили гнев на милость мужики, — только у нас так: ты сперва скажи, кто ты таков, как звать тебя?
— Я Ванька, Парамонов сын, — сказал он, достаточно громко, и засмеялся.
— Тихо ты! Хозяйку разбудишь! — погрозил ему кулаком всклокоченный, но было поздно.
— Эй, Микита, кто там? — послышался голос, от которого у Ивана закружилось всё вокруг.
— Да тут один, приблудился! Ночлега просит! — отозвался Микита, — Ванька, Парамонов сын, в Спасово ему надобно.
Было слышно, как открылось ближнее окно. Хозяйка молчала.
— Прогнать, что ли? — снова взялся за дрын всклокоченный.
— Не по-христиански это! — наконец молвила хозяйка, — ты его в старой бане размести, подальше от дома. И накорми, слышишь?!
— Будет сделано! — крикнул всклокоченный, и отбросив дрын, оборотился к Ивану, — молись за Марью Михалну, благодетельницу!
По приказанию княжны, Ивана разместили в старой бане, в крепком пятистеночке, находящимся в некотором отдалении от других построек. Оставив гостю кусок хлеба, пару варёных яиц и чарку квасу, мужики ушли, предупредив, что ночью тут, бывает, шастают дикие звери.
— Мы же и тебя поначалу за медведя приняли, — хохотнул рябой мужичонка, — ты уж закройся, дядя, на засов, чтоб живым-то проснуться!
Конечно, ни на какой засов Иван закрываться не стал. Ждал, считая удары своего сердца.
Он почуял её приближение, ещё до того, как скрипнул деревянный порожек. Наконец, дверь открылась и он увидел Марию, в простом сарафане и платке. Он встал ей на встречу. Так они стояли и смотрели друг на друга.
— Голубушка, Мария Михайловна! — наконец, сказал он хриплым от волнения голосом, — боялся не застать вас!
— Иван Парамонович, — сказала она, опустив глаза, — вы здесь! Неужто ради меня?
— Вот, приехал чтобы повидать вас, Мария... Михайловна... и...
Она коснулась кончиками пальцев его губ, и он перецеловал каждый пальчик.
— Уедем, уедем сейчас, — шептал он, словно в бреду, — я спрячу вас, Маша, я никому не позволю вас обидеть!
— Но вы женаты, Иван... Парамонович, в каком качестве вы предлагаете мне своё покровительство? — горько усмехнулась она.
— Видит Бог, я об этом размышлял с той минуты, как увидел вас! Это правда, я связан обязательствами и проклинаю тот день, когда взял их на себя. Моя жена — малолетняя девочка, заключенная в теле взрослой женщины, я обещал её отцу не бросать её. Если бы я только мог знать...
— Молчите...
Луна смотрела в маленькое оконце и свет её, преломляясь, серебрил странную фигуру — влюбленные слились в поцелуе и стали одним целым.
Пока не закричал первый петух, они сидели обнявшись, и молчали.
— Мне надобно идти, не то хватятся, — грустно сказала она вставая.
— Маша, умоляю! — Нестеров рухнул перед ней на колени, — едем со мной, я увезу тебя, хочешь в Екатеринбург, али в Пермь — будешь жить, как царица!
— Нет, — сказала она, — в содержанки я не пойду. Отсюда мне одна дорога — в монастырь! Жду вот, благословения.
— Мария, прошу, подумай. Если боишься дурной молвы, я не стану докучать тебе. Мне будет достаточно знать, что ты в безопасности... что ты рядом!
— Князь очень щепетилен в вопросах чести, обидчив и злопамятен. Он не успокоится, пока не уничтожит нас, — Мария накинула платок, и обернувшись, грустно посмотрела на Ивана:
— Прощай, Иван Парамонович! Бог даст, свидимся. Я буду молиться за тебя!
— Маша, постой! — крикнул он, но дверь уже хлопнула и послышался лай собак.
Утром к нему зашёл рябой, и вывел его на Спасово, как хозяйка велела. И передал от неё на память образок.
— Вот, добрая душа, Мария Михайловна, жалует тебе, — сказал рябой на прощанье,— Ступай с богом!
Иван Парамонович надел образок и пошёл в Тулу, где дожидался его Сашка Долгой, а оттуда они поехали домой. Сашка его ни о чём не расспрашивал, в таком мрачном настроении он видел Нестерова впервые.
Через две недели, когда подъезжали к дому, заметили солдат.
— Чегой-то? — удивился Сашка.
— Да пёс их знает, может беглых ищут? — предположил Иван Парамонович. Навстречу им вышел улыбающийся фельдфебель, и дождавшись, когда Нестеров с Долгим спешатся, сообщил, что Иван Парамонович арестован.
— Вот, ознакомьтесь, — протянул он бумагу с печатью, — вас, Иван Парамонович, приказано арестовать и препроводить для дознания. Карета ждёт!
— Что случилось? Что? — страшное предчувствие сжало его сердце.
— Вас подозревают в убийстве вашей жены, — ответил фельдфебель, следуйте за мной!
— Где она? — глухим голосом спросил Нестеров.
— Мы надеемся, что вы скажете нам, — услышал он знакомый голос. Это был статский советник Шульц из Екатеринбурга. Он разделял страсть Нестерова к охоте, и на этой почве они дружили с давних пор.
— Виктор Генрихович, ради бога! Где Анна? — умоляюще спросил Нестеров.
— Иван Парамонович, — Шульц высморкался в идеально белый платок с монограммой, — для вас дело плохо. С женой уехали вместе, а вернулись вы один. На болоте нашли её шляпку, ленты на кустарнике. Я удивлён, сударь, признаться, не ожидал.
Нестеров набрал в лёгкие воздуха и медленно выдохнул. Ему хотелось кричать и плакать, было жаль бедную дурочку, но он понимал, что обстоятельства против него, и говорить что-либо сейчас в своё оправдание — бессмысленно.
— Скажите мне, господин советник, кто за вами послал? Ну, кто заявил об исчезновении Анны Платоновны?
— Я не могу вам это сказать, Иван Парамонович.
— Вальд? Он, старый лис! Вижу по твоему лицу! Аню ведь не нашли?
— Не волнуйтесь, найдём, — махнул рукой чиновник, — найдём.
— Тогда я хочу возглавить поиски! Я знаю, где искать! — уверенно заявил Иван Парамонович.
— Согласен, — кивнул Шульц, — выступаем с рассветом.
— Нельзя с рассветом, Витя, — прошептал в немецкое ухо Нестеров, — каждая минута на счету!
Окончание
...