Первое свидетельство о феномене Янган-Тау
* * *
Сегодня на Земном шаре есть несколько мест, которые надо посетить в первую очередь. Конечно, каждый сам выбирает себе маршрут, но в разные периоды истории разные географические точки приобретают особую значимость – прибыв туда, путешественник понимает: того, что он видит, нет больше нигде. Во втором десятилетии ХХI века одно из интереснейших мест на Земле – это Янган-Тау – Горящая, или Горелая, гора.
Когда-то здесь жили беркуты, – гора издавна была уникальна, но люди ещё не знали об этом, а птицы, наверное, чуяли. Могучие пернатые охотники ощущали силу, идущую из сокровенных глубин нашей планеты, – Кара-тау, частью которой является Янган-Тау, стоит поперёк основного хребта, простирающегося с севера на юг: 286–248 миллионов лет назад здесь столкнулись два материка – Европа и Азия, и немыслимая судорога выдавила из земного чрева гору, возникшую на стыке четырёх тектонических плит.
Она сразу родилась особенной – её пронизывает множество трещин: по ним, как по жилам, поднимается жар из самого сердца Земли, а внутрь легко проникает воздух. Слоистые битуминозные сланцы, составляющие тело Янган-Тау, расположены под углом – как дрова в громадной печи. И вот такая – пронизанная воздухом, хрупкая – гора, с мощным тектоническим узлом в глубине, миллионы лет ждала мгновения первого вдоха, терпеливо ждала чуда.
И оно случилось – в 1758 году в неё сошёл небесный огонь.
Загорелся камень. Гора задышала и ожила. И живёт с той поры – обменяв, как в старинной сказке, безучастность бессмертия на жадное, но животворное пламя. Живёт – как все мы живём на Земле, окисляясь с каждым вдохом, сгорая в атмосфере, наполненной кислородом. Не удивительно, что дыхание каменного исполина целебно, – ведь все стихии сплетаются в нём: воздух и камень, огонь и вода. Воздух – чистейший, процеженный сквозь кроны столетних деревьев и сквозь толщу земли. Камень – особенный, способный к горению. Огонь – с неба, и огонь из сердцевины планеты. И конечно – вода: источник Кургазак у подножия Янган-Тау выносит на поверхность ювенальные воды, прошедшие к людям через многослойную ткань земной огрубелой от времени шкуры.
Об удивительной горе много писали и много будут писать. Этот очерк – ещё одна частица той дани, что восхищённые люди всегда приносят в благодарном поклонении чуду.
Петер Симон Паллас
Две странницы вечных – Любовь и Наука…
Поначалу, когда Петербургская императорская Академия наук избрала своим действительным членом и профессором натуральной истории, он отказался от неожиданной чести. Член Лондонского королевского общества и академии в Риме, Петер Паллас мечтал о путешествиях в Южную Америку, в Юго-Восточную Азию, и Россия не была ему интересна. Но вмешалась любовь – молодой учёный, в девятнадцать лет получивший докторскую степень по медицине, автор заметных научных работ по биологии, потерял голову от прелестной жены немецкого генерала.
История не сохранила имени этой женщины, а ведь жизнь её поистине удивительна – кроткая религиозная фрау внезапно бежала от блестящего мужа, увезла их малютку-дочь в российскую глушь: всё из-за штафирки Палласа. Вместе с возлюбленным юная немка проехала всю Россию – от Новгорода до Забайкалья: тряслась с младенцем в тарантасе, куталась в шубу в санях, скакала верхом по лесам, лазала на уральские скалы, переходила по льду Байкал… Она пятнадцать лет была верной спутницей своему одержимому наукой мужчине, в бесконечных экспедициях родила ему дочку – Альбертину; когда девочке исполнилось девять, обвенчалась с Петром Симоном и ровно через три дня после венчания умерла.
Паллас потом ещё дважды женится – неудачно. Его именем назовут корабль, вулкан, горы, риф, полуостров, города, улицы, десятки видов растений и животных – моллюсков, насекомых, млекопитающих, птиц… Но сейчас – 30 июля 1767 года – ему всего двадцать шесть, он прибыл в Санкт-Петербург, официально – чтобы вступить в должность адъюнкта Академии наук с хорошим годовым окладом в 800 рублей. Неофициально – чтобы скрыться от гнева обманутого генерала. Молодые не хотят задерживаться в российской столице – Германия слишком близко, и влюблённый академик спешно готовит экспедицию.
На сборы ушёл год, наконец 21 июня 1768-го Петер Симон Паллас с бывшей генеральшей и её маленькой дочкой отправляется в путь. В его отряд входят также: двадцатидвухлетний капитан Николай Петрович Рычков, гимназисты Никита Соколов и Василий Зуев – будущие академики, их товарищ – тоже гимназист – Антон Вальтер, рисовальщик Николай Дмитриев и чучельник Павел Шумский. В этой ватаге молодёжи царит романтический дух служения Науке, Прекрасной Даме и просвещённой императрице.
Екатерина II активно интересовалась устройством и богатствами своей империи, продолжая политику Петра Великого, который в 1720 году решил составить точнейшую карту России и создал первую Оренбургскую экспедицию. Примечательно, что личным секретарём начальника петровской экспедиции был отец Николая Рычкова – Пётр Иванович.
В 1767 году императрица совершила путешествие по Волге от Твери до Симбирска и распорядилась организовать новые экспедиции, состоящие из нескольких «астрономических» и «физических» отрядов. В задачу шести астрономических отрядов входило вычисление солнечного параллакса при прохождении Венеры через диск Солнца в июле 1769 года (тем самым предоставлялась возможность более точно определить расстояние между Землёй и Солнцем). Физическая же экспедиция включала в себя пять небольших отрядов: три – в Оренбургскую губернию, и два – в Астраханскую; Паллас руководил основным отрядом Оренбургской экспедиции.
Предприятие было сенсационным – в России не затевалось ещё ничего подобного по масштабу и сложности. То, что Петр I только наметил, Екатерина II взялась выполнить, соединив немецкую педантичность с русским размахом. Такой проект и сегодня выглядел бы трудно выполнимым, а в XVIII веке требовал настоящего героизма. Как замечает сам Паллас в конце описания своего путешествия, он вернулся в столицу с обессиленным организмом и седеющими волосами на тридцать третьем году жизни. Во время путешествия академик неоднократно болел, отморозил пятки, у него было хроническое воспаление глаз. Ночевать приходилось и в заброшенных зимовьях, и в землянках, а иногда и под открытым небом. Много неприятностей доставляли чудовищные дороги, трудно было достать хороших лошадей. Зимой ехали на санях, а летом – на телегах, плыли на лодках. Попадались и неспокойные районы, где народы, недавно вошедшие в состав России, не чурались грабежей и разбоя. Так, к примеру, руководитель другого отряда – тридцатилетний немецкий натуралист, профессор ботаники академик Самуил Готлиб Гмелин-младший – в Дагестане попал в плен к горцам и погиб.
От звёздного семени
В конце весны 1770 года Паллас отправился в путь из Уфы после утомительной зимовки. Он долго ждал погоды, и вот, как учёный запишет позже: «Первого мая был гром в сих странах, а третьяго начала в реке вода убывать. Осмаго и девятаго при холодном северо-восточном ветре выпал снег, а потом последовали ветры и буря. Теперь мог я надеяться, что предпринятая мною поездка через Уральские горы в Исетскую провинцию не будет более иметь остановки от прибытия воды в реках. Я послал туда 10 числа солдата с приказанием чинить дороги и делать мосты и выехал из Уфы 16 мая при сильном северо-западном ветре и облачном небе, причём попеременно шёл град и снег…».
Это сейчас от башкирской столицы до Янган-Тау можно доехать часа за три, а в то время экспедиции понадобилось десять дней. Конечно, целью путников была не дорога как таковая, а подробное исследование края – и природы, и обычаев, и нравов… Паллас описывал и отдельные растения, и людей – похоже, не делая различий между ними: весь мир был для него равно прекрасен и интересен. Его время не было расписано по минутам, как у нас, сегодняшних, – у молодого ученого вся жизнь была впереди.
«Слышав уже несколько раз о некоторой горящей горе, в соседственном погосте Музаларских Башкир лежащей, вознамерился я осмотреть оную, – пишет Петер Симон в своей знаменитой книге «Путешествие по разным провинциям Российской империи». – Я туда отправился 26-го числа по утру, провождаем холодноватою погодою, которая вчерашняго вечера после выпавшаго граду наступала».
Нечасто учёный идёт буквально по горячим следам явления, которому ещё только предстоит стать легендой. Когда экспедиция Палласа добралась до Каракоштау – Беркутовой горы, – её уже многие называли Янган-Тау, и лишь старожилы по привычке упоминали прежнее имя.
Редко когда рождение имени горы можно проследить с такой точностью – часть горного хребта над Юрюзанью получила название Янган-Тау после 1758 года, когда, по словам Палласа, «ударил гром в большую сосну», вспыхнувшую тотчас до самых корней. Впоследствии учёные будут более двух с половиной столетий спорить о сущности тепловых явлений в горе, высказывать различные гипотезы. К примеру, в 1958 году В. В. Штильмарк полагал и всерьёз обосновывал своё предположение о том, что процесс горения начался в недрах Янган-Тау 20–25 тысяч лет назад. Между тем у Палласа не было никаких вопросов к наблюдаемому им явлению, он просто тщательно записал всё, что видел своими глазами. Тем более ценно его свидетельство – не сказка неграмотного мужика, но скрупулезный труд учёного-натуралиста.
С учётом разгоревшихся впоследствии вокруг Горящей горы споров имеет смысл процитировать как можно более полно самое первое письменное описание феномена Янган-Тау.
Паллас ясно видит утёс Каракоштау, разделённый «глубокими буераками». «В трёх самых высших отделениях видны большие обнажённые от растущего по прочим горам лесу красноватые места, – пишет он, – которые собственно горят и к коим мы не без опасности по проложенной на стороне горы тропинке достигли. Всё было здесь в полном цвете, и травы росли гораздо обильнее, нежели в других местах, чему бесспорно способствует горение сей горы и распространяющаяся оттого вокруг теплота»[1].
Учёный точно описывает положение трёх горящих участков горы, указывая на изначальную динамичность процесса: «Из сих трёх горы отделений, действительно горящих, южное всех выше, и кажется, что прямая его вышина более нежели на сто сажень простирается; тому оно загорелось назад три года, и горит не так сильно, как средняя, которая южная часть совсем выгорела, и уже двенадцать лет как подземный огонь в ней питается».
Петер Симон не испытывает никаких сомнений по поводу начала горения, передавая «сказку», т. е. рассказ «старожилых башкирцев» об ударившей в сосну молнии. «Пламя сие сообщилось горе, – продолжает Паллас, – и с того времени горит она внутри беспрестанно, однако так, что при подошве оное уже угасло, а до верху ещё очень далеко не добралося. Вся сия ныне до гола обгорелая южная горы сторона имела так же как и в прочих местах по ей большие деревья и кусты, однако огонь ныне распространился до тех мест и истребил вовсе; а именно в окружности, которая самый меньший поперечник от низу к верху горы на семьдесят сажен простирается, а самой большой более ста сажен имеет. Подле оной к югу на находящемся холму огонь также на немалое пространство распространился, однако ж тут ныне погас, и теперь там цвели всякие травы между коими и изрядная благовонная ночная фиалка (Hefperis Sibirica), пятилистник (Lu pinaftr), сирский горошек (Aftragulus). Восточна же сторона, к коей огонь года за три пред сим узким берёзами обросшим и ныне опять позеленевшим прошейком пробрался, горит ещё и теперь очень сильно, и на ней почти столь же горелого места, как и на среднем отделении». Показательно, что Паллас – единственный из учёных, наблюдавший термальный процесс в трёх отделениях горы: следующие исследователи выделяли лишь два.
Читая далее рассказ Палласа, можно представить, что его экспедиция высадилась на незнакомой планете, – настолько экзотично описание куска ландшафта, расположенного в привычных для нас средних широтах. Если мы сейчас, следуя книге Петера Симона, пройдём его маршрутом, мы уже не застанем показанной им картины. Тем ценнее это свидетельство из прошлого: «Камень, из коего гора, а особливо выгорелые места состоят, отчасти красноватый плитняк, который крепко выжжен и звонок, однако ж известковат, а отчасти мягкий перегорелый и в тонкие пластинки расщепляющийся камень, у которого промеж слоёв кажется был какой-нибудь другой состав от коего теперь остался один только пепел. На восточном горы отделении, где я велел рыть в глубину, сколько жар мог позволить, камень состоял из крупных и твёрдых плит; но чем глубже, тем они становились тоньше и рыхлее; слои, кажется, клонятся от запада к востоку, хотя по причине обвалившихся выгорелых мест нельзя приметить настоящего их положения. По многим местам попадался мягкий вохрожёлтый жжёный сошняк мулмь, а при подошве восточной горы лежит между камнем везде красная рыхлая рухляковая земля. Погорелые места наполнены расщелинами и ямами, по коим ходить весьма опасно. Инде можно по колено провалиться в перегорелую землю, отколь нельзя выкарабкаться не почувствовав жару. Из открытых расщелин подымается беспрестанно тонкий противу солнца дрожащий жаркий пар, к которому рукой прикоснуться невозможно: вброшенная туда берёзовая кора или сухие щепы в одну минуту пламенем загорались; в непогоди и темные ночи кажется он тонким красным пламенем или огненным паром на несколько аршин вышиною».
Так и видишь склонившихся над ямой ребят двадцати с небольшим лет, которые под невозмутимыми взглядами проводника возбуждённо обсуждают феномен, бросая в расщелины кусочки коры и щепки. Следующая научная экспедиция прибыла сюда лишь более столетия спустя – в 1881 году, и возглавлявший её академик Феодосий Николаевич Чернышёв наблюдал на поверхности почвы температуру всего в 37о. Далее – в 1883 и 1884 годах – им была зафиксирована уже температура выделявшегося на поверхности газа выше 70о. После Чернышёва термальные явления Янган-Тау изучал С. Петров – в 1907, 1908, 1909 годах – и при измерении температуры тоже получал данные от 60о до 75оС. Он писал, что, зарывши в этом месте два куриных яйца, испёк их всмятку в течение 15 минут. Но горения такой интенсивности, чтобы вспыхивали щепки, уже не отмечалось. Это дало основание уже Чернышёву усомниться в свидетельстве Палласа, хотя репутация Петера Симона как учёного в высшей степени добросовестного и педантичного отметает такие сомнения.
Боле того, если Паллас не сомневался в том, что причина наблюдаемых им явлений – подземный пожар, многие исследователи впоследствии выдвигали иные версии, обосновывая их в том числе и тем, что в местах выхода пара не чувствуется запаха горения. Отмечал это и дотошный Петер Симон: «Но за всем тем нигде на горе не слышно серного или угляного запаху, и пар из ям выходящий не имеет в себе никакого телесного или пахучего свойства… Коль глубоко мы ни рылись, однако никакого духу обонять не могли, хотя камни на конце так были горячи, что всякая мокрота весьма скоро на них исчезала, а деревянные лопаты обжигались». Впрочем, в отсутствии запаха Паллас не видит никакой загадки, просто пар от сгорающих веществ проходит через каменистые слои почвы, очищается и выходит на поверхность «так, как заглушенный пар из жарко натопленной, однако без чаду, печки бывает», пишет он.
С момента возгорания горы до появления на ней экспедиции Палалса прошло всего двенадцать лет, между тем процесс уже ушёл далеко вглубь. «Не только в окрестности, но и в середине горелых гор сыскиваются инде места, которые уже совсем простыли, и на которых опять поросли травы, а особливо обыкновенная лебеда, наименьше жару боязливая, в великом множестве тут находилась. При подошве средней горы всё пообрастало лозою, коея по сказкам Башкирцев прежде пожару здесь не бывало; между оной расплодился простой сладкогорький подсолнечник, чернобыльник и тому подобные. Ужей в горе весьма много, кои и прежде тут находились. Башкирцы сказывают, что на сих горелых местах не только зимою, как сие и свойственно, снегу не бывает, но что так же все окрестности беспрестанно зеленеют, и не редко уже после снегопадения цветущие сыскиваются произрастания».
Для Палласа в термальных явлениях на Янган-Тау не было загадки – чрезвычайно редкое стечение обстоятельств, и только. Ну, ударила в сосну молния, ну, загорелись и тлеют горные породы… Но гора преподносит и преподносит сюрпризы учёным, и нет им числа. Так, в сентябре 1985 года при рытье котлована под строительство плавательного бассейна на территории санатория «Янган-Тау» на глубине 4–5 метров от поверхности земли было обнаружено металлическое тело неизвестного происхождения. Оно, по рассказам очевидцев находки, имело форму, близкую к эллипсоиду. «По нашему мнению, – сказал в своём интервью корреспонденту районной газеты Рашит Шагабутдинович Акбашев, бывший главврачом санатория с 1962 по 1994 год, – единственно возможным объяснением его происхождения является космическое. Этот железный метеорит с большой вероятностью можно отнести к редким ископаемым метеоритам необычного состава (по содержанию кобальта и никеля). Находка метеорита на горе вблизи существующего термального ядра (расстояние до термально-тепловых площадок 150–200 метров) может пролить свет и на загадку тёплой горы».
Так что ударившая в гору «молния», которую видели местные жители, с большой долей вероятности могла оказаться метеоритом, и тогда удивительная быль о красавице-горе и оживившем её звёздной посланце становится ещё интереснее.
Занимательная ономастика
Как всё-таки точно переводится на русский язык башкирское название «Янган-Тау»? Разные авторы называют её по-разному: Тёплая гора, Горящая гора, Горелая гора… Иштимер Шагалиевич Хурамшин, возглавлявший санаторий «Янган-Тау» в 1994–2001 гг., в своей книге «Формирование теплогенеративного процесса и лечебных факторов курорта “Янган-Тау”» уделяет целую страницу этому вопросу. Казалось бы, зачем нужен подобный ономастический этюд в научном исследовании? Оказывается, не просто нужен, а очень важен, ведь любое название – своего рода социальный знак. «Слова языка – как фотоплёнка», – говорил известный языковед и знаток топонимики Михаил Горбаневский. И название, данное горе местными жителями, – это, по сути, документ, рассказывающий, как же возник её феномен.
Иштимер Шагалиевич сам родился и вырос в Салаватском районе, впоследствии много времени и сил уделил изучению необычных явлений Янган-Тау, так что его рассуждение заслуживает всяческого доверия.
«Янган-Тау в переводе с башкирского означает “сгоревшая гора“, – пишет Хурамшин. – В прежних справочниках, методических пособиях по курортам Башкирии написано: “Янган-Тау – башкирское слово, переводится на русский язык как Горелая гора” [Фархутдинов Р. Г., 1981]. Однако теплогенеративный процесс продолжается и сегодня, тогда “Янган-Тау” следует правильнее назвать как “Яныусы-Тау“ или “Янып торган тау”, то есть “Горящая гора”. Что же, получается название горы неправильное? Скорее, всё правильно. Янган-Тау действительно означает “сгоревшая гора”. Дело в том, что после удара молнии в 1758 году сгорела не только сосна, куда ударила молния, а также все деревья и кустарники, растущие на южном склоне горы. Вполне очевидно, что после “пожара” местные жители так и назвали эту гору Янган-Тау как “сгоревшая гора”, что ещё раз подтверждает, что это было открытое горение после удара молнии, о чём писал Паллас П. С. Если бы не было этого, а теплогенеративный процесс был бы таким же, как сегодня, о чём утверждают некоторые учёные, то можно было бы утверждать, что этот процесс продолжается много тысячелетий. В таком случае первые поселенцы-башкиры, увидев и заметив на горе тепло, так бы и назвали её “Йылы-Тау”, то есть “Тёплая гора”, илы “Дымлы-Тау”, “Баулы-Тау”, “Парлы-Тау”, то есть как гора с паром, в крайнем случае могли назвать “Быскак-Тау”, что означает “тлеющая гора”. Поэтому нужно считать, что название горы отражает те отдалённые события, которые произошли 250 лет тому назад, то есть в 1758 году».
* * *
Петер Симон Паллас со свойственной ему педантичностью описал Янган-Тау, не оставив без внимания даже крошечные фиалки у себя под ногами. Он расспрашивал башкир, какие травы росли на склонах до пожара и какие животные там водились, но ни словом не обмолвился о том, что выходящим из горы паром можно лечиться. Очевидно, если бы целебные свойства пара Янган-Тау уже были замечены местными жителями, дотошному немцу стало бы об этом известно, и он обязательно написал бы о случаях излечения в своей книге. Кстати, отсутствие свидетельств о практическом применении уникальных явлений на Янган-Тау в XVIII веке подтверждает версию о недавнем происхождении феномена. Ведь если бы, как утверждал тот же Штильмарк, тепловой процесс в горе продолжался тысячелетия, башкиры наверняка уже издавна начали бы использовать его в лечебных целях.
Между тем первое достоверное свидетельство о целебности паров Янган-Тау относится уже к ХХ веку. «Выделяющимся из расщелин паром башкиры иногда лечатся от ревматизма, усаживаясь над расщелиной и закрывшись сверху шубой, пока станет уже невтерпёж», – писал С. Петров в 1914 году. Так склоны горящей горы стали курортом – сначала самодеятельным, а потом – не просто официальным, но и одним из лучших в мире.
[1] Отрывок приводится в современной орфографии.
Из архива: июль 2012г.
Оригинал публикации находится на сайте журнала "Бельские просторы"
Автор: Светлана Чураева
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого!
