(«Не в свои сани не садись»)
Рассказывая об успехе «Своих людей» у слушателей, я привела отзыв В.Ф.Одоевского, сказавшего, что он ставит «нумер четвёртый» на этой комедии. И тут же получила отклик, что Островский - «нумер первый всей русской драматургии». Несомненно. Но хочу напомнить, что Одоевский писал это, когда ещё никому не было известно, как дальше будет развиваться творчество молодого совсем в те годы писателя (Островскому в момент её написания было 26 лет) – правда, это незнание не помешало Е.П.Ростопчиной воскликнуть: «Ура! у нас рождается своя театральная литература». В дальнейшем же Александра Николаевича не зря будут называть «отцом русского театра» - из написанных им сорока семи пьес добрая половина не сходит со сцены.
«Свои люди» ждали сценического воплощения двенадцать лет. А что было до этого? В «Автобиографической заметке» Островский писал: «Мои пьесы долго не появлялись на сцене. В бенефис Л.П.Косицкой, 14 января 1853 г, я испытал первые авторские тревоги и первый успех. Шла моя комедия "Не в свои сани не садись", она первая из всех моих пьес удостоилась попасть на театральные подмостки». Да, в этот день в Малом театре поднялся занавес на премьере шестой пьесы драматурга, но первой, увидевшей свет рампы. Через месяц, 19 февраля, состоялась премьера её в Александринском театре. А.И.Вольф, составивший «Хронику Петербургских театров с конца 1826 до начала 1881 года», сравнивал день премьеры с другим 19 февраля – днём отмены крепостного права, утверждая: «С этого дня риторика, фальшь, галломания начали потихоньку исчезать из русской драмы. Действующие лица заговорили на сцене тем самым языком, каким они действительно говорят в жизни. Целый новый мир начал открываться для зрителей, мир с его особыми понятиями, с его особыми ветхозаветными обычаями. Явились вдруг и артисты, способные изображать просто и естественного простого русского человека. Оказалось, что можно проявить истинное чувство и тронуть массу, не становясь на ходули и оставаясь верным простонародному типу».
Сохранилась масса восторженных отзывов. Так, В.П.Боткин писал И.С.Тургеневу о «действительно превосходной комедии»: «Я видел её три раза — и каждый раз не выходил из театра без слезы на глазах… Театр, — вот уже 9-ое представление — каждый раз полон, шумит, смеётся, плачет, хлопает». Актёр и писатель И.Ф.Горбунов, впоследствии сам сыгравший немало ролей в пьесах Островского, вспоминал о премьере: «Взвился занавес, и со сцены послышались новые слова, новый язык, до того не слыханный со сцены… Посреди глубокой тишины публика прослушала первый акт и восторженно, по нескольку раз, вызывала исполнителей. В коридорах, в фойе, в буфете пошли толки о пьесе. Восторгу не было конца!»
Сохранились воспоминания о прекрасных исполнителях – в частности, упомянутая уже Косицкая (тогда уже Никулина-Косицкая), игравшая главную роль, готовила её под руководством самого драматурга. О влюблённости в неё драматурга написано довольно много, но позвольте не касаться этого, тем более что точных сведений очень мало, а вот играла свою роль она так, что четверть века спустя писатель П.Д.Боборыкин вспоминал, как «вся Москва бегала смотреть на Косицкую».
И, чтобы завершить разговор об успехе пьесы, хочу сказать, что практически сразу появились сведения о переводе её на немецкий и французский язык.
Чем же так привлекла зрителей эта комедия?
В ней не поставлены животрепещущие вопросы времени. Нет бичевания пороков общества. Сюжет её может показаться даже водевильным, хотя слово «комедия» в её подзаголовке, как и во многих других пьесах драматурга, весьма условно.
Действие пьесы происходит «в уездном городе Черёмухине», которого, как и Калинова и Бряхимова, на карте не отыщешь.
Автор рисует нам историю купеческой дочери Дуни Русаковой, без ума влюбившейся в отставного кавалериста Вихорева и не видящей, что её «героя» интересует лишь богатое приданое: «Я услыхал, что у Русакова много денег; ну, и приехал сюда из деревни нарочно; думаю, рискну!.. Мне нужно жениться на богатой во что бы то ни стало; это единственное средство». Любопытно, что Островский написал для К.А.Зедергольма, предполагаемого переводчика комедии на немецкий язык, нечто вроде гоголевских «Замечаний для господ актёров», где охарактеризовал Дуню как «девушку неопытную, воспитанную в строгих правилах, но с сердцем чувствительным и любящим», а Вихорева – как человека «развратного и холодного», который «хочет поправить своё состояние выгодной женитьбой и считает все средства дозволенными».
Комедия едва не переросла в трагедию: Вихорев силой увозит девушку, пошедшую якобы в церковь, рассчитывая, что отец её «посердится, да и перестанет», но, услышав от той, которой только что пылко клялся в любви: «Он у нас что сказал, то и свято. Опять же он на меня теперь в сердцах, что я его не послушала; он ни за что не даст», - её же и упрекает: «Вам только влюбляться, да как бы замуж выйти за благородного, чтобы барыней быть!.. Кому нужно даром-то вас брать! Можно было, я думаю, догадаться, не маленькая!» - доходя до оскорблений: «Видимое дело, что человеку деньги нужны, коли он на купчихе хочет жениться! Влюбиться-то бы я и в Москве нашёл в двадцать раз лучше, а то всякая дура думает, что в неё влюблены без памяти».
Дуня, видимо, пешком возвращается к отцу. И хотя пробыла она наедине с Вихиревым, судя по всему, очень недолго (прося отпустить её к отцу, она скажет: «Я ещё теперь приду вовремя»), в глазах всего города она опозорена навеки.
Драматург милостив к героине: с детства влюблённый в неё купец Бородкин (а она и сама «сначала» его любила, «хотя и не давала себе в том отчёта»), человек «хорошего сердца и хорошего поведения», который «любит Авдотью Максимовну и знает, что с ним она будет счастлива», стоит выше общественных предрассудков и собирается жениться на ней: «Что это значит худая слава! Коли я люблю Авдотью Максимовну, так это для меня всё одно». Он готов защищать её ото всех: «Авдотья Максимовна, не плачьте, перестаньте-с. Теперь вас никто обидеть не смеет-с. Никому не позволю… самому Максиму Федотычу, провалиться на этом месте!..» И это даёт силы и самой Дунюшке пережить случившееся: «Я честная девушка, Иван Петрович — я вас обманывать не стану. Скажите вы это всем и тятеньке».
Концовка действительно может показаться водевильной: свадьба слажена (Дуня, конечно, ещё не пришла в себя, пока она испытывает к жениху лишь благодарность: «Я всё на свете для вас сделаю, только бы тятенька не гневался на меня», - но, думается, скоро оценит и вновь полюбит его), Русаков на радостях не только прощает сестру, всячески помогавшую роману Дуни с «барином» («Ну, прости меня!.. Теперь, на радости, не ссорятся!»), но даже не хочет преследовать обидчика дочери и платит за него долг трактирщику («Ну, уж я за него заплачу, только чтоб он убирался поскорей»).
Но зрители, по их свидетельствам, увидели на сцене живых людей, с их страстями и переживаниями, которым они искренне сочувствовали. Позвольте ещё раз процитировать уже упомянутые мной воспоминания Горбунова: «Во втором акте, когда Бородкин поёт песню, а Дунюшка останавливает его:
— Не пой ты, не терзай мою душу, — а тот отвечает ей:
— Помни, Дуня, как любит тебя Ваня Бородкин… — театр зашумел, раздались аплодисменты, в ложах и креслах замелькали платки».
Сейчас, скорее всего платки уже не замелькают, но сочувствие героям останется…
Но значит ли это, что в пьесе идеализируется купеческий мир и осуждается безнравственное дворянство, как может показаться с первого взгляда?
До следующего раза!
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
"Путеводитель" по пьесам Островского здесь
