Помимо того, что любопытство противопоказано кошкам, оно нередко приводит к мало мотивированному, но в общем понятному всплеску агрессии в отношении длинных носов. Подмеченному в первую очередь на различных базарах практически любой страны, где появлялись навязчиво дотошные Варвары. Во всяком случае, о подобных инцидентах поучительно рассуждают в самых разнообразных ситуациях.
С другой стороны, явно просматривается особенность, связывающая зудящий интерес со страхами и запретами, с одной стороны, и торжественным триумфом человеческого интеллекта - с другой.
Каких бы опасений не вызывало влияние католической Европы, какие бы ограничения и запреты на общение не вводились церковными и секулярными властями Московского государства, любопытство как среднестатистического, так и человека чиновного преодолевало все преграды.
Преграды, которые в XV веке казались незыблемыми, понятными, а порою спасительными, со временем становились менее необходимыми. Желание заглянуть “за бугор” и ознакомиться с запретным приводило в беспокойство тех, кто по долгу службы должен был огораживать православных от скверны приезжего европейца.
Областные правители, уполномоченные московской властью обеспечивать прием и временное проживание иностранных послов, сами все чаще нарушали запреты на общение с фрязями и сурожанами. К XVII веку общение воевод с приезжими стало почти обычным.
Известны случаи, когда провинциальные руководители приглашали задержавшихся в подведомственных им городах послов в свои дома. И даже иногда лично демонстрировали окормляемые ими города, а порой и оберегаемые крепости.
Доходило до немыслимого: воеводы показывали иностранцам своих жен. Ничтоже сумняшеся, хозяйки оказывали знаки традиционного гостеприимства типа выноса хлеба да соли. Вот что делает любопытство с людьми. Куда уже дальше.
Ключевский рассказывает историю смоленского воеводы, которого любопытство уподобило Гаруну Аль Рашиду. При въезде некоего иностранного посольства в город он, заранее переодевшись в простого мещанина, смешался с толпой и наблюдал за проезжавшими иностранцами. Дошло до того, что, когда одна из карет перевернулась на повороте, он вместе с другими поднимал и устанавливал ее на колеса.
Да что там, если Сами были грешны, что уж тут. Так, в 1664 году Алексей Михайлович, поддавшись на уговоры жены, а тогда это была Мария Милославская, решил организовать для нее просмотр прибытия в Москву английского посланника Первого графа Карлайла Чарльза.
Для этого недалеко от ворот, через которые иностранцы должны были въезжать в столицу, возле каменной стены для скрытого наблюдения царем, царицей и наследниками было оборудовано место.
Более того, в связи с тем, что событие должно было состояться ночью, на зданиях вдоль улицы, по которой должны были следовать англичане, установили факелы. Это была единственная освещенная улица в Москве на тот момент.
Следующая царица, Наталья Кирилловна Нарышкина, от прежней отличалась многим, но только не любопытством и не степенью влияния на мужа. А потому в 1675 году она упросила Алексея Михайловича организовать для нее нечто подобное, что было сделано для предшественницы. А как иначе. Ведь если той да, то и ей, конечно, тоже.
В селе Коломенском она наблюдала за прибытием делегации посла Священной Римской Империи де Ботони. При этом маршрут и темп движения колонны был просторен таким образом, чтобы царица со всем любопытством ознакомилась с невиданными подробностями кавалькады, скрытно наблюдая из засады.
Кроме того, произошел курьезный случай, а именно для Натальи Кирилловны было организованно место в одной из палат Коломенского дворца для наблюдения за соседним помещением, в котором расположились иностранцы в ожидании царской аудиенции.
Трехлетний Петр, играя в том же помещении, где его мать подсматривала за посольской делегацией, случайно отворил дверь, и иностранцы смогли лицезреть не только царевича и царицу, но само женское любопытство.
Настороженность, с которой относились к приезжим вообще, а уж тем более к европейцам, диктовала необходимость селить посольства не просто вне Кремля, а как можно дальше. Более того, фрязи, уже поселившиеся в Москве, вызывали больше доверия и меньше брезгливости, нежели те, что только приехали.
Так, посол Венецианской республики Амброджо Контарини, посетивший Московию в 1476 году, поселился сначала у своего знакомого по имени Аристотель. Однако вскоре специальные приставы, в обязанности которых был надзор за иностранными послами, переселили его и сопровождающих на специальную квартиру, расположенную также в Посаде, но дальше, то есть на более значительном удалении от Кремля. Он должен был осознавать свое место в этой стране. Расстояние между ним и царем должно было ощущаться физически.
В 1517 году посол Священной Римской империи Сигизмунд фон Герберштейн, представлявший в Москве интересы Великого княжества Литовского, указывал на то, что его поселили в квартиры, где не было предусмотрено не то, что постельных принадлежностей, а даже мебели.
На все запросы приставы отвечали тем, что они не обязаны снабжать посольство иностранного государства подобным инвентарем. Дело в том, что отношение и, соответственно, снабжение зависело от уровня миссии, а главное, от того, кого они представляли.
Если Герберштейн представлял государство враждебное, то и прием его был подчеркнуто неприятельским. Все это несмотря на то, что в целом отношение к Священной Римской империи было очень вежливым.
Отсюда Почести оказаны были, но постельного белья не выдали. Приставы приходили каждый день и постоянно интересовались потребностями членов миссии, но на запросы мебели и хотя бы матрасов неизменно отвечали отказом.
Адам Олеарий, посетивший Москву в 1634 году в составе Гольштейн - Готторпского посольства фон Крузенштерна, отмечал, что их поселили в двух обывательских домах в Белом городе, то есть в Большом Посаде, что свидетельствует о большем доверии к иностранным миссиям, чем раньше.
В царствование Алексея Михайловича уже в Китай-городе было завершено строительство Посольского подворья, предназначенного для проживания зарубежных миссий. Сейчас на этом месте здание по адресу: ул. Ильинка, 8.
В 1678 году в этом здании без каких-либо стеснений с экипажами и лошадьми расселили польское посольство в количестве полутора тысяч человек. Каменное трехэтажное здание имело по углам четыре башенки.
Над подъездом возвели пятую, вокруг которой выстроили в три ряда один над другим балконы, кои именовались гульбищами. Жилые и хозяйственные помещения были выстроены квадратом. Посередине располагалась небольшая площадка, в центре которой находился колодец.
В некоторых палатах посередине стояли длинные столы с такими же длинными скамьями, как в других помещениях, лавки, расположенные вдоль стен. И те, и другие покрывались красным сукном.
Таким же, как была обита нижняя часть стены, поднимавшаяся до уровня спины сидящего человека. Остальная половина обивалась разноцветными матерчатыми обоями с различным орнаментом.
При особняке присутствовали три большие кухни, с соответствующими хозяйственными помещениями. Кроме того, наличествовали погреба, склады и конюшни. Окна в доме были достаточно узкими. Они имели железные решетки с внешней стороны и такие же ставни.
Московское государство, неожиданно для соседей построившее собственный дом и однажды прорубившее в нем первые окна во внешний мир, постепенно их расширяло. Со временем, снимая железные ставни и решетки, оно все больше запускало в свое пространство новые ветра, веяния и даже сквозняки.
Как и в любом другом случае, свежий воздух как освежал помещение, так иногда и простужал присутствующих. Примерно туже особенность имеет и любопытство. С одной стороны, расширяет границы познания, с другой - отрывает слишком дотошные носы. Если вы не царь с царицею, конечно.