Махидевран, оставаясь на месте, посмотрела Хюррем в глаза и начала говорить:
- Хюррем, ты мать, как и я, поэтому я рассчитываю на твоё понимание. Как ты уже наверняка знаешь, повелитель решил отправить меня в Старый дворец. Я готова к этому, и сборы уже начались.
Говоря эти слова, Махидевран отметила радостный огонёк в глазах Хюррем и более уверенно продолжила:
- Хюррем, повелитель, вопреки законам гарема, запретил мне забрать с собой мою дочь. Причины мне неведомы, да и какой прок знать их, султан вправе менять законы. Более того, я в замешательстве. У него есть любимая дочь Михримах от любимой женщины. Зачем оставлять мою Разие?
Хюррем, только тебе под силу изменить решение повелителя. Всем в этом дворце известно, что ты умеешь поговорить с ним так, как никто не умеет. Даже среди десятка кричащих людей он слышит лишь твой шёпот. Прошу, поговори с ним, пусть он отдаст мне мою дочь.
Благодарю, что выслушала меня, и смею надеяться, что услышала голос страдающей матери, не желающей отрывать от себя своё дитя.
Стоящая напротив Махидевран Хюррем уже не выглядела высокомерной. Во-первых, ей польстили искренне сказанные слова султанши, во-вторых она увидела перед собой не острую на язык соперницу с огнями ярости в чёрных, как смоль, глазах. Сейчас в Махидевран она видела лишь переживающую мать, которую лишали её дитя. Хюррем было очень понятно это переживание. Не было дня и ночи, когда бы она не думала о судьбе своих детей. Даже, перед сном, сомкнув глаза, она не могла расстаться с мыслями о детях.
- Хорошо, Махидевран, я попробую. Но только ведь, как я поняла, взывать к жалости султана бесполезно, ты попробовала сделать это, и он тебя не услышал. Видимо, его мало волнуют твои страдания, - не выдержав, Хюррем всё же уколола Махидевран, в глубине души затаив на неё злобу за рождение ребёнка сразу после своих родов.
- Хюррем, я не знаю, какими словами или действиями ты станешь убеждать повелителя, но я верю, что ты сможешь это сделать. Ведь ты, Хюррем, если захочешь, сможешь убедить в чём угодно и самого дьявола, - хитро прищурилась Махидевран.
Эти слова султанши пришлись по душе Хюррем, и она рассмеялась своим заливистым смехом. Заулыбалась и Махидевран. Задержавшись на несколько секунд в покоях Хюррем, она, поклонившись, вышла.
Как только за Махидевран-султан закрылась дверь, в комнату вошла Михримах, обняла мать и стала уговаривать её:
- Мамочка, ну пожалуйста, сделай так, чтобы Разие уехала. Прошу тебя.
Махидевран возвращалась к себе не с опущенной от безысходности головой, а в хорошем расположении духа. Теперь в положительном исходе вопроса она не сомневалась.
Когда женщина вошла в покои, дети и Гюльшах, не сговариваясь, вскочили со своих мест. Поспешив их успокоить, Махидевран с улыбкой сказала:
- Я надеюсь, что повелитель изменит своё решение. Давайте, наберёмся терпения и подождём вестей от него.
Вести не заставили себя ждать. На следующее утро в покои Махидевран-султан постучали, служанки открыли дверь и впустили Сюмбюля-агу. Он вошёл и почтительно поклонился. Затем поднял вверх указательный палец правой руки, показывая этим жестом, что ни в этом подлунном мире, ни на небесах нет никакого другого Господа, кроме Аллаха, и распевно произнёс:
- Махидевран-султан, повелитель приказал передать Вам своё решение. Вы можете взять с собой в Старый дворец Разие-султан. Шехзаде Мустафа, как и ранее было сказано, останется во дворце Топкапы.
Поклонившись ещё раз, Сюмбюль-ага покинул покои госпожи.
Махидевран с облегчением вздохнула, Мустафа улыбнулся, посмотрев на мать, Гюльшах вознесла благодарственные слова Аллаху. И лишь личико Разие не выражало никаких эмоций. Более того, она приложила ручки к глазам и тихонько заплакала.
Все в недоумении посмотрели на неё. Лицо Махидевран накрыла тень разочарования. Подойдя к дочери, она погладила её по голове и спросила:
- Доченька моя, что так расстроило тебя? Ты хотела остаться во дворце с отцом?
Разие перестала плакать и, посмотрев покрасневшими от слёз глазами на мать, ответила:
- Нет, мама, просто мне стало очень грустно. Я самая несчастная девочка на свете. Конечно, я люблю отца, нашего повелителя, но я бы никогда не хотела расставаться ни с тобой, ни с братиком. Как я смогу жить без Мустафы?
Эти проникновенные слова девочки отнюдь не были манипуляцией с её стороны, она искренне говорила то, что чувствовала.
Махидевран уже начала подбирать слова, желая успокоить дочь, а Мустафа резко встал и вышел из комнаты.
Госпожа и Гюльшах тревожно переглянулись и, догадавшись, куда направился шехзаде, подбежали к двери, пытаясь вернуть его. Но было поздно. Мустафа быстрым и решительным шагом шёл по коридорам дворца в направлении султанских покоев.
Султан Сулейман и Ибрагим-паша обсуждали тему заседания следующего совета Дивана. Услышав слова охранника, что шехзаде желает видеть повелителя, Ибрагим-паша поклонился и попросил разрешения удалиться, но султан Сулейман велел ему остаться, чтобы продолжить важный разговор:
- Останься, паша, мы не закончили, у меня остался очень важный вопрос. Я поздороваюсь с сыном, и продолжим, видно, мой шехзаде соскучился и захотел пообщаться, - снисходительно улыбаясь, сказал он.
Ибрагим-паша согласно кивнул и отошёл в сторону, чтобы не мешать разговору отца с сыном.
- Заходи, сынок, - сказал Сулейман Мустафе, как только увидел сына, ну рассказывай, что привело тебя ко мне, в чём обстоит дело?
Мустафа подошёл к отцу, поприветствовал его по всем правилам, приосанился и коротко ответил:
- Дело в маме.
- Что ты имеешь в виду, Мустафа, если ты о наказании, то она получила его заслуженно, - начал сердиться султан.
- Повелитель, я признаю, что мама поступила неправильно, подняв руку на Хюррем-султан, но я понимаю её несдержанность. Матушка все эти годы с почтением и уважением относилась к Вам и всем членам Вашей семьи. Не вправе ли и она требовать к себе такого же уважения к себе и своим детям?
- Ты хоть понимаешь, о чём говоришь, Мустафа, следи за своим языком, о каком уважении ты говоришь, никто не смеет выносить требования султану, - грозно проговорил Сулейман.
- Повелитель, прошу простить меня, если я выразил свои мысли неверно. Я ни в коем случае не имел в виду Вас, отец, - говорил, сильно волнуясь, Мустафа.
- Объясни тогда, что же ты имел в виду, - нетерпеливо произнёс султан.
- Повелитель, простите, просто я думал, что Вы знаете, из-за чего мама пришла в состояние, граничащее с потерей рассудка, и напала на султаншу. Хюррем-султан оскорбила нашу Разие, назвав её очень обидным словом, - отвечал раскрасневшийся Мустафа.
- И каким же? - уже без злобы спросил Сулейман.
- Простите, повелитель, она назвала Разие-султан черкесским хвостом, - тихо промолвил Мустафа.
У султана Сулеймана заходили на щеках желваки. Он схватил со стола какой-то предмет, попавшийся под руку, и со всего размаха кинул его на пол. Увидев в тот день у себя в покоях окровавленную плачущую Хюррем, он и не подумал спросить её о причинах нападения Махидевран, слепо поверил в её рассказ и молниеносно вынес приговор напавшей на свою любимицу женщине.
Растерянность появилась во взгляде султана, он впервые не знал, как поступить. Отменить наказание означало признать своё решение ошибочным, а главное, он не хотел озвучивать гнусный поступок Хюррем. Он её, безусловно, накажет, но по-своему, тихо, но очень чувствительно для неё.
- Сынок, твои слова дошли до моего сердца и разума, однако, я не могу отменить наказание, всё же твоя мама совершила плохой проступок, изувечив Хюррем-султан. А что же задумал ты, о чём хочешь просить меня? – слабым голосом промолвил Сулейман.
- Отец, я согласен, что мама не должна была причинять физические страдания султанше, но раз Вы не можете отменить своё решение о наказании, позвольте просить Вас отправить меня вместе с мамой и Разие в Старый дворец. Я стану им там надёжной защитой, - смело ответил Мустафа, поняв, что отец не сердится на него, но наказание не отменит.
- Хорошо, Мустафа, ты можешь собираться в дорогу. Я надеюсь, наша разлука не будет долгой, - обрадовался султан неожиданному выходу из сложной ситуации и разрешил сыну покинуть покои.
Наблюдавший эту сцену Ибрагим-паша испытал восторг и одновременно тревогу за своего любимца, шехзаде Мустафу, храбро бросившегося на защиту матери. “Шехзаде Мустафе следует быть более осмотрительным и осторожным, ведь Хюррем-султан в глазах повелителя всегда будет невиновной”, - подумал он.
- Мой сын подрос, Ибрагим, а я -то всё считал его ребёнком, - прервал размышления паши султан.
- Повелитель, блестящий шехзаде, как и Вы, руководствуется совестью, - ответил Ибрагим-паша султану.
Мустафа открыл дверь покоев, где все сходили с ума от неизвестности, и гордо произнёс:
- Собирайся в дорогу, мама, и мои вещи не забудь, я еду в Старый дворец с вами!
Разие тут же запрыгала и захлопала в ладоши, а Махидевран с Гюльшах сидели неподвижно, ошеломлённые сказанными Мустафой словами. У Махидевран в голове вдруг пронеслась мысль: “Это не мой сынок Мустафа, это шехзаде Мустафа, будущий наследник престола”.
Когда смятение прошло, рассказ Мустафы о визите к султану был внимательно и с интересом выслушан, все принялись собираться в дорогу с таким чувством, как будто отправлялись не в ссылку, а на праздник.
Приходила прощаться валиде-султан, долго не выпускала из своих объятий Разие и Мустафу. Махидевран не держала на неё зла, хотя догадывалась, кто заставил султана оставить Разие в Топкапы. Валиде-султан была сильной женщиной, но ведь и сильным хочется искреннего душевного тепла, которого она не чувствовала в гареме. Пожалуй, лишь её верная Дайе-хатун по-настоящему жалела её.
Разие-султан попросила Мустафу отвести её в сад, чтобы проститься с Шахином. Погладив и поговорив по душам со своим пернатым другом, девочка обратилась к Ибрагиму-паше:
- Ибрагим-паша, я могу Вас попросить, чтобы Вы брали с собой Шахина, когда будете навещать шехзаде Мустафу?
- Конечно, Разие-султан, я обязательно буду его привозить, да он и сам, скучая по Вам, не позволит мне уехать одному, - пообещал паша. Когда обрадованная согласием Ибрагима-паши Разие убежала к матери, он обратился к своему соколу:
- Ну что, Шахин, (Ибрагим улыбнулся, назвав так птицу), теперь я за тебя спокоен. Если со мной что-нибудь случится, ты не будешь одинок.
Сокол, словно поняв слова человека, ответил ему своим птичьим вокалом:”Кеек-кеек”.
Когда Махидевран-султан выходила из дворца, её окликнула Хюррем.
- Махидевран, да будет твоя дорога лёгкой, - сказала она, - вот и не пригодилась тебе моя помощь. Оказывается, у тебя появился защитник, способный стать сильным соперником кому угодно. А ведь он ещё мальчик. Что же будет, когда он вырастет? Гордись, Махидевран, своим сыном!
Ничего плохого в словах Хюррем-султан не прозвучало, но Махидевран услышала в них скрытый смысл, заставивший её беспокойно вздрогнуть. Не желая подавать виду, Махидевран-султан нарочито беззаботно произнесла:
- Благодарю, Хюррем-султан, за добрые слова, они как сладким целебным бальзамом льются на сердце матери. Да у тебя самой такие богатыри растут, что глаз радуется. А за то, что не отказала в помощи, спасибо большое. Да ведь, Хюррем, всё же тебе удалось изменить решение султана Сулеймана, интересно, как ты это сделала? – улыбнулась, хитро прищурившись Махидевран.
Хюррем-султан от этих слов весело рассмеялась своим звонким смехом.
Когда процессия, увозящая Махидевран с детьми, в сопровождении служанок, тронулась в путь, на балконе дворца Топкапы осталась стоять одинокая, немного осунувшаяся, фигура, задумчиво смотревшая им в след. Это был султан Сулейман. Никто не мог знать, о чём думал в это время повелитель, но взгляд его был далеко не весёлым.
А Махидевран в дороге никак не могла отделаться от тревожных мыслей после слов Хюррем. Сидя в карете, увозящей её далеко от дворца династии османов, она осознала, какая опасность вскоре будет грозить её сыну. Лишь возблагодарив Аллаха за то, что открыл ей глаза, она позволила беспокойству отпустить её.
