Наблюдая на новогоднем застольем за Борисом, задумчиво шевелящим губами, Кларисса Олеговна вспомнила «хроники своего бабского счастья», иначе эту область её жизни и не назовёшь. Уж как о семье и детях мечтала – так нет, не судьба. Еще во время работы официанткой в ресторане на Калининском проспекте, оформляла в очередной раз медицинскую книжку для работников общепита. Обойдя всех врачей, гинеколога оставила напоследок.
На вопрос врача:
- Живёте ли вы половой жизнью? – неопределенно кивнула.
К двадцати четырем годам у неё был один единственный любовный опыт со старшим смены в ресторане. И можно ли это назвать «половой жизнью» - она не знала. Неприятный, весь какой-то скользкий, как слизняк, тридцатипятилетний «начальник» никак не соглашался брать её на работу, пока она его «тепло не отблагодарит». Кларисса краснела, бледнела, отнекивалась, но Поле пожаловаться тогда так и не решилась.
«Зажечь факел страсти» он пригласил её в подсобку. Было неловко и больно, а еще и противно от того, что мужчина был груб, жаден, похотлив до чёртиков. Настолько настойчиво её всю щупал, слюнявил языком, мял сильными пальцами грудь и ягодицы, что к её горлу постоянно подкатывала тошнота.
Так что девственность она потеряла среди ящиков с водкой, шампанским и уже начинающими подгнивать овощами. После «тепла и ласки» долго брезгливо отмывалась в служебной душевой комнате. Слово своё мнимый великий «шеф» сдержал. О том, что между ними произошло - никому ни-ни. Да и на «подсобные свидания» приглашать худенькую, нескладную девушку больше не стал. Расстались «по обоюдному согласию».
Сквозь горькие воспоминания Кларисса даже не сразу обратила внимания на то, что ей сказала пожилая врач-гинеколог. А та, увидев, что пациентка смотрит сквозь неё какими-то стеклянными глазами, еще раз отчеканила:
- У меня для вас не очень хорошие новости, — она замялась, подбирая слова, – у вас были какие-нибудь психологические травмы в пубертатном возрасте?
Кларисса непонимающе на неё уставилась.
- Были ли у вас серьёзные душевные травмы с двенадцати до шестнадцати лет? – уточнила доктор.
- Да, в этот момент предположительно погибли мои родители, я до сих пор ничего не знаю об их судьбе.
- Возможно, под воздействием этой трагедии ваш мозг дал команду половому развитию остановиться. Детородные органы не сумели достичь своих стандартных размеров. У вас никогда не будет детей, деточка!
Из кабинета гинеколога с последней отметкой в медицинской книжке Кларисса вышла, как застывший в анабиозе истукан. Не слышала голосов вокруг, не идентифицировала звуки, чуть не попала под машину, переходя дорогу.
Дома весь вечер молчала, не на шутку перепугав уже решившую вызывать врача Полину. А потом плотину прорвало. Она кричала дико, во весь голос, хорошо, что в старых московских домах шумоизоляция отменная. Иначе на её крик собралось бы пол-Москвы. Вся чёрная от свалившейся на голову беды, от воспоминаний о родителях, проплакалась только к утру, а потом обернулась к Полине и твёрдо сказала:
- У меня будут свои дети, только я пока не знаю, каким образом! Посвящу им всю свою нерастраченную нежность и ласку, всё своё тепло, всю свою душу и сердце.
***
Нет-нет, счастливый любовный период в копилке Клариссы Олеговны тоже присутствовал. Совпало это сладкое времечко с годами её заочной учёбы в ростовском университете на отделении психологии. Поступила туда она после учёбы на рабфаке. Дневное отделение отмела сразу, где ей было разорваться между идущей стройкой её «сказочного домика» и сидением на лекциях. Еще на рабочем факультете познакомилась с симпатичным молодым человеком из Новошахтинска. Роман закрутился яркий, страстный, горячий. Тогда-то Кларисса и узнала, что заниматься любовью можно с удовольствием, даря себя партнёру искренне, без остатка, так, чтобы казалось, что сердце пропускает удары от чувства того, что ты паришь на небесах.
Недостаток у её Егора был только один. Он был женат, имел двоих разнополых детей, домой после жарких свиданий с Клариссой возвращался исправно.
Любимой «студенческой» жене шептал:
- Не кори меня, пожалуйста, я и тебя люблю так, что дышать без тебя не умею, и её жалею. Сирота она у меня, поженились рано по залёту, наша семья крепко держится на искусстве выживать в нелегкие времена. Она со мной столько всего прошла. Вот учиться заставила. Сердце и так разрывается от боли. С ней тебя предаю, с тобой ей изменяю. Но пока идёт сессия – я твой всецело. Не могу я этот гордиев узел разрубить, не могу ни на что решиться.
После защиты дипломных работ, оба знали, что это конец. Но Кларисса через полгода всё-таки не выдержала. Поехала в Новошахтинск и вызвонила любимого на встречу. Свидание в гостинице было нервным и скомканным. Это был не тот Егор, который щедро дарил ей себя на сессиях. Тогда она окончательно поняла: на чужом несчастье – счастья не построишь, и отпустила мужчину из своей жизни навсегда.
Нашёлся у неё «жених» и в нынешней жизни. За ней уже три года после смерти жены исподволь ухаживал сосед-фермер Денис Фёдорович Сологуб. Познакомились они в бытность её первых приездов в родные края предков. Денис с женой тогда еще робко начинали первые эксперименты с фермерством. Между участком родителей Олега, который она отвоевала у районной администрации под пансионат, и «полями» семейства Сологуб было всего три километра.
За годы жизни дома престарелых Денис Фёдорович еще землицы прикупил, да подсолнечником засеял. Вот уже пару лет, как за забором «Пепла увядающей розы» располагалась его маленькая маслобойня. Так что просыпались и засыпали обитатели пансионата не только под пение птиц и щёлканье цикад, но и под запахи того самого вкусного «жареного» подсолнечного масла.
Как будто в ответ на её мысли во дворе раздался знакомый шум мотора чёрного джипа Дениса:
- Костик, не лови ворон – ворота закрой. Полина, принимай мясо, вчера кабанчика резали, – раздался его звонкий голос, – а где хозяюшка ваша, зайду, поздороваюсь!
Кларисса Олеговна тихо улыбнулась и пошла в столовую ставить чайник. Полина как раз сегодня пирожков с капустой, с картошкой, с Надеждиным повидлом напекла, есть чем угостить дорогого гостя.
Проходя мимо их малюсенького «компьютерного» зала с двумя урчащими машинами, директор пансионата заметила в нём чем-то озабоченного Бориса.
- Надо будет потом посмотреть поисковые запросы, чтобы наш Ромео чего не натворил, – подумала она и поспешила навстречу Денису Фёдоровичу.
***
Уже второй день Аделаида Альбертовна металась в горячечном бреду. Виновницей жара стала ангина. Вот ведь знала, что не переносит холодные напитки, а шампанским ледяным в новогоднюю ночь соблазнилась. Перед праздничным застольем Полина так закрутилась с готовкой, что забыла вытащить бутылки с «шипучкей» из морозильника. Так и получилось: президент уже страну поздравлял, а шампанское - только что инеем не покрылось.
Обитатели пансионата, коим было разрешено пропустить по бокальчику «этой прелести с пузырьками», клятвенно обещали Поле и Клариссе Олеговне, что глотать ледяную жидкость сразу не будут. Да и сама Ада вроде бы тоже погрела шампанское во рту, но случилось в результате то, что случилось.
К вечеру первого января температура у Пата подскочила до сорока с хвостиком, дали о себе знать её давние враги-гланды. Ни пить, ни есть она не могла совсем, как бы Ирина Николаевна, сидевшая у изголовья её кровати, не старалась. Более того, строго-настрого запретила Иринке-Малинке говорить кому-нибудь о своём состоянии.
- Праздник у людей, ты уж мне помоги, дорогая, а остальных не зови.
Временами больная проваливалась в один и тот же настойчивый сон: её пустая квартира, накрытый стол ломится от яств и напитков, но как она не молит гостей зайти к ней – никто не идёт. Да и не может прийти. Она – одна как перст на всей Земле. Ада бродит из комнаты в комнату. У стен только призраки: лучшая подруга, ушедшая на небеса, сын Димка с детьми разговаривает на футбольной площадке, но её не замечает, музыканты из оркестров что-то наигрывают на настроенных ею когда-то инструментах.
Смутные сновидения прерывает образ Паташона. Он трясёт её за плечи и кричит:
- Сейчас ты вернёшься туда, где должна быть. Твоё время придёт нескоро, вот тогда я встречу тебя здесь и снова покажу тебе новые места.
***
- Ну вот, очнулась, температура, наконец, начала спадать, – Аделаида вырывается из объятий дурного сна и понимает, что за плечи её трясёт спасительница Ирина Николаевна.
- Не пропьёшь горький опыт, как ни старайся, – ворчит Малинка. Она вручает Аде большую чашку с чаем, мёдом и лимоном и говорит:
- Мудрёной была моя школа жизни, а ведь спасает и помогает по-прежнему.
- Расскажешь? – заинтересованно спрашивает больная, явно чувствующая себя намного легче.
- Почему нет, – отвечает Ирина Николаевна, – слушайте!
***
Мать Иришки, Татьяна, была «богиней гальваники». Ходила в резиновом халате и высоких резиновых сапогах с тельфером вдоль внушительных по размеру ванн с серной кислотой и «двухромовокислым» калием. Купала в них нанизанные на огромный крюк детали будущего вертолёта. Вредность в цеху – по самому высшему разряду. Зато платили с лихвой. Идти на «химическую каторгу» добровольно - желающих находилось немного. Конкуренция была низкая, да и на пенсию отсюда уходили на пять лет раньше. Так что пахала, не жаловалась.
Отец Николай бригадиром строителей работал, вахтовым методом. Зарабатывал по тем меркам, как бог, но и выпивал после смен как дьявол. Чтобы тоску по жене Таньке и маленькой Иринке заглушить. Дома-то почти не бывал месяцами. Когда понял, что остановиться не может, было поздно, спиваться начал молниеносно. Со счётов бравого бригадира списали быстро. И потянула лямку дальше работящая Татьяна одна – куда деваться, семья – святое.
Дом – полная чаша. Иришка в школе – первая красавица, ни в чём отказа не знала. Всё, что было модно: от босоножек джинсовых на огромной танкетке до батников и коротких кожаных юбок, всё ей - кровинушке любимой. Старший брат Ирины Николаевны военное училище закончил, ракетчик – опять в семье гордость. Только погиб в дальних краях, интернациональный долг выполняя. Ничего после себя не оставил, ни жены, детей, ни внуков потом, естественно.
Юность Малинки была настоящим существованием попрыгуньи-стрекозы. Хороша внешне, она была как точеная статуэтка. Тонкая-звонкая талия, не хуже, чем у Людмилы Гурченко в «Карнавальной ночи». В меру пышный округлый бюст, который и поддерживать ничем не надо было. Упругая попка без всяких ухищрений в фитнес-зале. Натуральная блондинка с длинными светлыми, похожими на блеск платины, волосами. Большие карие глаза с длинными пушистыми ресницами. Яркий румянец на щеках. Мужчины, особенно горячие кавказские парни, с восхищением цокали вслед:
- Эх, это не девушка, а спелая малинка!
Так это прозвище её и сопровождает всю жизнь, как приклеенный навсегда ярлык.
Ириша попробовала лоб Аделаиды и облегчённо вздохнула. Температура больше не «летела» вверх, хотя антибиотик она назначила Аде сама, на свой страх и риск. Их фельдшер на новогодние каникулы к семье отпросилась, вот она и порылась в шкафчиках с лекарственными запасами.
Ходили вокруг Ирины ухажеры толпами, но жениться никто из них не спешил. Так... «поматросят, да забросят». Бегай за этакой женой-красавицей, да ревнуй вечно, кому такая участь нужна? О дальнейшем рассказала Аде скомкано, не любила вспоминать.
Замуж её взял пожилой армянин, когда Малинке было уже под тридцать. Детей им бог не дал, муж был из уважаемых сидельцев. Мужскую силу свою еще на зонах подрастерял, да Ира уже и нахлебалась вдоволь к тому времени утех постельных.
Жил супруг на два дома. То с какими-то криминальными товарищами в потаенной гостинице-приюте для только что откинувшихся зеков, то к жене наезжал. Родители уходили мучительно. Мать и отца она, как под копирку, по семь лет досматривала. Только не одновременно, а друг за дружкой. Всё умела: уколы, капельницы, перевязки ран любой сложности, борьба с пролежнями, массажи – не вопрос. Отдышавшись пару месяцев после вторых похорон, узнала, что муж безнадёжно болен и «умирать» решил у неё на руках. Так четыре года с ним, капризным, да желчным от болей и промыкалась.
В наследство ей достались квартира родителей и та гостиница, которой муж командовал. На неё он отписал это «богатство, а «авторитеты» оспаривать его решение не стали.
Их разговор прервал громкий крик Костика во дворе:
- Кларисса Олеговна, к вам приехали опять по поводу картин, мне впускать их или не надо?
---
Елена Рязанцева