- Лиза, я сяду с тобой? Ты не будешь сердиться? Скажу немного, надо сказать.
Лиза очень не хотела сейчас ни с кем говорить. Она, встав пораньше, пока еще сад тонул в раннеавгустовском грустном тумане, еще не предсказывающем, но уже предчувствующем осень, как будто от кого-то прячась выскользнула из дома, спустилась по узкой, вымощенной выпуклой плитке тропке к небольшому оврагу. Перешла по гнутому мостику на другую сторону и затерялась в небольшой апельсиновой рощице, полной звенящих от росы, зеленых, но уже ароматных мячиков, выглядывающих из кожистой, плотной листвы. Нашла скамеечку в зарослях вереска, откинулась на высокую спинку, закрыла глаза. Ей многое надо было перелопатить в своей голове, многое передумать и принять, а для этого необходимо одиночество, которого в последнее время ей явно не предоставляли. Вот и сейчас. Амит (имя индуса сразу врезалось в память Лизы, как будто его выгравировали ей прямо в мозгах каленым железом) мостился рядом, без всякого стеснения толкая ее худым, каменным бедром, и Лизе пришлось подвинуться, дать ему возможность сесть. Но вытерпела она это соседство недолго, пару секунд, вскочила и уселась напротив на низкую, опустившуюся до земли, как будто ее давно сломали, но она выжила, ветку апельсинового дерева. Помолчав и поглядев в бесстрастное, как будто высеченное из темного камня лицо индуса, Лиза вздохнула
- Хорошо. Говорите. Я и сама хотела к вам идти, правда чуть позже.
Амит потер виски, запустив морщинистые тонкие пальцы под тюрбан, помолчал, странно улыбнулся, как будто на том месте, где в складках кожи прятался его узкий тонкогубый рот вдруг треснула кора дерева и начал говорить медленно, тягуче, вроде во сне.
- У них у всех сломан щит. Тело мешается с астралом, как масло с водой - и смешаться не может и разделиться не может, так и пенится пузырьками, ломая судьбу. Они хотели ребенка спасти, сунув семя в здоровое тело, думали наладить щит, и, если бы ребенок был один - то шанс бы имел. А они жадные, рисковать не стали, сделали, как им сказали и родилась двойня. Вот сил и не хватило на двоих. Девочка - саттва, мальчик - тамас, и нет равновесия. А это потому, что из единого возникло раздвоенное, гуны разделились неравномерно, и сделать ничего нельзя. Тамас уснет, саттва сгорит в своем собственном пламени, и лишь после смерти они станут едины. Я не допущу этого. Но я буду править только девочку. А ты не должна ее волновать. Ты должна не мешать. Исчезнуть.
Лиза внимательно смотрела, как шевелятся тонкие губы, и видела слова, которые они исторгали. Эти слова были похожи на мутные, белесые комки то ли змей, то ли червей, и от их шевеления было тошнотно под сердцем.
- Что значит - исчезнуть… Алиса моя дочь!
Амит вздрогнул, как будто проснулся, уже легко, просто глянул Лизе в глаза, тихонько сказал
- Ты сосуд! Алиса в тебе была в гостях, теперь она вернулась домой, к матери. А мать - хитрая кошка, съела тамаринд, когда в доме была рыба. Вот ты и попалась. Думай так, и тебе будет легче. Алису она тебе все равно никогда не отдаст.
Амит встал и разом исчез, как будто растворился в до сих пор не развеявшемся тумане, и Лизе все стало окончательно ясно. Ираида заманила их сюда, чтобы отнять Алису. А Лиза не чувствовала в себе сил бороться за дочь. Но самое страшное в этом, что нет и желания. Пуповина, связывающая мать и дочь все эти годы вдруг порвалась…
- Вот ты где! Ири носится по всему дому, ищет тебя, орет, как бешеная кошка, а ты прячешься. Она, прямо, шагу без тебя не хочет ступить, как сбесилась. Пошли, завтрак скоро.
Виктор возник из тумана так же неожиданно, как в нем растворился индус, и Лиза вдруг подумала, что этот туман - не просто взвесь капелек - он живой и недобрый. Может поглотить, может исторгнуть, может, наверное, сожрать, как болотная трясина, того, кто зазевается. Она опасливо отошла от туманной стены, попав в лучик поднявшегося солнца и вдруг разом согрелась, страх и наваждение исчезли. Виктор был необыкновенно хорош - в узких не по возрасту джинсах, в расстегнутой до пупа светлой рубахе, небритый и веселый. И Лизе вдруг до боли захотелось в его объятия, что она и сделала, бросившись в них, как в омут. Виктор принял ее, бросил в заросли мягкой травы, и сделал то, чего она от него так страстно захотела…
Возвращались они неспешно, Лиза шла впереди, молчала и думала. И вдруг, остановившись так резко, что Виктор налетел на нее сзади, развернулась и выкрикнула ему в лицо
- Она говорит, что это ты ее спас! Что ты сделал? Как спас? Она же уже умирала!
Виктор отодвинулся, вприщур медленно оглядел Лизино лицо, потом опустил глаза и процедил
- Как? Просто. Я спал с ней. Долго спал, Лиза. Целых полгода, и она от меня забеременела. А потом я привел Амита. Ему нужен был этот ребенок, чтобы отвести болезнь.
Виктор мог бы не продолжать, она уже догадалась обо всем, что он ей скажет. И страшная тяжесть, идущая от этих людей, подобно свинцовым тучам, придавила ее к земле.
…
Ири сегодня опять прекрасно выглядела. Вчерашний морок рассеялся, яркое солнечное утро окрасило в живой розоватый оттенок ее кожу, зазолотило волосы, и Лиза почувствовала насколько она рядом с теткой серая Ради нее никто и никогда не совершал безумств, и даже слова о любви, которые она услышала первый и, похоже, последний раз в жизни оказались просто словами. И жить стало незачем. Просто не имело смысла. Почувствовав, как у нее внутри сомкнулись какие-то створки, как у речной улитки, она медленно пошла к столу, уселась, положила себе ложку каши, обжигаясь отпила кофе. Ираида цепко оглядела женщину, бросила
- Хватит кукситься. Есть цель - вылечить дочь. Все остальное - хрень. Вот и помни это. А Витька… Так это был мой препарат. Лекарство от смерти. И оно помогло.
Завтракали молча, вернее что-то пытались съесть только Лиза и Виктор, Ираида только пила теплую воду, Амит и сиделка к завтраку не вышли вообще. Стояла мертвая натужная тишина, прерываемая лишь постукиванием приборов, звяканьем бокалов с соком, и другими звуками, совершенно обыденными. Но тишину прервали резко и страшно - в столовую ворвалась Мила, и от белого цвета ее лица можно было заледенеть.
- Ираида! Лиза! Алиса исчезла! Ее нигде нет!!!