Первую часть публикации читайте здесь.
Настойчивое желание служить именно в Художественном театре и работать именно со Станиславским было неожиданно для выпускницы школы Малого театра, да ещё с таким успешным началом сценической карьеры — Гзовская, несмотря на молодость, уже была одной из самых высокооплачиваемых актрис Москвы. Станиславский в свою очередь не на шутку увлёкся идеей перевоспитания артистки старой школы, обращения её в свою театральную веру.
В. И. Немирович-Данченко его энтузиазма не разделял, и его опасения отчасти оправдались. С появлением Гзовской моментально вспыхнуло соперничество между "новенькой" — и Марией Германовой, которая считалась его любимицей. К тому же, Немирович-Данченко счёл неэтичным поступок Гзовской, которая решила покинуть своего учителя Ленского в самом начале сезона, будучи занятой во множестве спектаклей. И с этим можно согласиться: Александр Павлович рассчитывал на дарование Гзовской, поручив ей сразу три главные роли в премьерных спектаклях... В письме к жене Немирович-Данченко жалуется: "... я написал Константину письмо, объяснив ему, что он горячится, что наш театр был всегда чист и процветал не отниманием у других театров нужных артистов... Трудно, ох как трудно!"
Ольга Владимировна умоляла Станиславского взять её в Художественный театр на любых условиях, пусть даже статисткой в массовых сценах. Она уверяла, что ни дня больше не сможет оставаться в Малом театре. Но не всё зависело только от Станиславского, — ей всё же пришлось отыграть в Малом ещё один сезон, а потом гастролировать по провинции в ожидании решения пайщиков... Упорная и волевая, Гзовская не сдавалась: продолжала брать уроки у своего нового кумира (причём уже не дома у Станиславского, а в помещениях театра, куда так страстно желала попасть), присутствовала на репетициях, готовилась к поступлению, ни на минуту не допуская мысли о провале и не обращая внимания на злословие. Её не останавливало ни настороженное отношение со стороны будущих коллег, ни неприязнь Германовой, ни разгоревшийся из-за неё скандал между двумя основателями театра.
В итоге цели своей молодая актриса достигла — в 1910 году её приняли в труппу. "Поздравляю вас с началом, — писал ей Станиславский, — Дай Бог нам никогда не разлучаться!"
Из комедии в драму
К началу 1910-х годов талант Ольги Гзовской как блестящей комедийной актрисы был в самом расцвете. Некоторые исследователи называют её лучшей Мирандолиной ("Хозяйка гостиницы" Гольдони) за всю историю русского театра. Однако в Художественном театре ей предстояло играть не только привычные роли — и это тоже её не смутило и не испугало. Она изучала на практике "систему" Станиславского, не боялась экспериментов и бросалась с головой в самые сложные задачи, которые перед ней ставил театр её мечты.
Катерина Ивановна в «Карамазовых», Тина в «Miserere» и, наконец, Офелия — прямо противоречили подавляющему большинству ее предшествующих ролей. Там, где прежде бил ключом комедийный темперамент, надлежало обнаружиться драматическим глубинам... (Из сборника Павла Маркова "Театральные портреты")
Несмотря на то, что внешне Ольга Владимировна была как будто создана для роли гордой аристократки Катерины Ивановны, с этим материалом у неё, что называется, не сложилось. "Бездны Достоевского" были интересны, но органически чужды этой актрисе — с её отточенной комедийной техникой и европейским шармом. Сцена с Грушенькой, которую играла её соперница Германова, вызвала восторг у поклонников Художественного театра, но для самой актрисы "Братья Карамазовы" так и остались вне её духовного мировосприятия.
Другое дело — Офелия!.. Рисунок роли, разработанный под непосредственным и весьма тщательным руководством Станиславского, она воплотила с блеском. Критики писали об этой героине по-разному (встречались жёсткие эпитеты "холодно", "банально", "мраморная героиня"), но причина была не столько в актёрском исполнении, сколько в том, что сам спектакль был экспериментальным, и ставился Художественным театром в соавторстве с Гордоном Крэгом. Гзовская играла замечательно, ей удалось, по свидетельству современников, передать наивную чистоту шекспировской героини, её воздушность особенно поражала в контрасте с очень бытовым, плотным Лаэртом Болеславского. Это была первая Офелия, которая раздавала не бутафорские, а воображаемые цветы...
Полнее предстало счастливое дарование Гзовской в ролях Веры (“Где тонко, там и рвется”), Туанет (“Мнимый больной”). Она показала себя мастером остроумной детали, лукавого поворота в дуэтах с Качаловым — Горским, со Станиславским — Кавалером и Арганом. Станиславский ввел ее на роль Софьи в “Горе от ума”; сыграла также Лауру в “Каменном госте” (вслед за Барановской), репетировала роль Изоры в невыпущенном спектакле “Роза и Крест” Блока, который был ею увлечен... (Из статьи И. Соловьёвой)
Встреча с Александром Блоком
Имя Ольги Гзовской часто упоминается в рассказах о великих русских поэтах Серебряного века. Актриса была знакома с В. Маяковским (он бывал в доме Гзовских, будучи в приятельских отношениях с младшим братом актрисы), И. Северяниным... Но с Блоком её связывали особые отношения. В мемуарах Ольга Владимировна пишет о нём с каким-то бережным почтением; с нежностью не только к его дару, но и его личности. Задолго до личного знакомства она читала его стихи и восхищалась: "Мне казалось, что от них исходил свет. Эта поэзия звала к высокому и прекрасному. Не раз я черпала в ней вдохновение для актерской работы и мысленно пыталась представить себе, какой это человек в жизни?"
Возможность узнать представилась опять-таки благодаря Художественному театру, куда сам Блок принёс свою поэтическую драму "Роза и крест". До этого на сцене МХТ шли только переводные пьесы в стихах... к тому же, Станиславский относился к творчеству Блока сдержанно, если не сказать — прохладно. Но репетиции начались. Совместное творчество, работу с автором над ролью Изоры, разговоры об искусстве Гзовская называет "дружбой" с Блоком; был ли у них роман — доподлинно не известно. Впрочем, историки часто приводят цитату Блока из письма матери, где он замечает, что "никак не может влюбиться" в артистку, репетирующую Изору, но из контекста ясно, что поэт имел в виду только платоническую, если можно так выразиться — профессиональную влюблённость. Спектакль не состоялся ввиду чрезвычайных обстоятельств, но воспоминания об этом периоде своей мхатовской жизни Гзовская берегла в своём сердце до самой смерти.
