Найти в Дзене
Живопись

Эссе о прекрасной пустоте: художник Энгр

У живописи Жана-Огюста-Доминика Энгра — формальный титул классики академизма и вечный статус «всё сложно» в трудах аналитиков. Ещё бы! Его догматичные по сути и консервативные по части реализации полотна обожали Пабло Пикассо и Анри Матисс! На минуточку — два величайших новатора прошлого столетия. И вот парадокс: эти же самые картины терпеть не могли ретрограды-любители родом из XIX века. Те самые, которым даже течение романтизма казался чем-то не в меру дерзким. Его Величество Александр II, например, называл живопись Энгра «мазнёй»... Нет, правда, как это в принципе возможно? Как можно быть и недостаточно академичным, и более чем революционным, если твои картины не то чтобы часто выходят за границы прямого цитирования шедевров Рафаэля? Как замкнутые участки совершенного, но «плоского» цвета, освещённые предельно нейтрально и заключенные внутри максимально явной геометрии границ, могут не нравиться адептам старой школы и нравиться постимпрессионистам? О феномене «неприкаянного» Энгра г
Энгр Жан-Огюст-Доминик, «Мадонна перед чашей с причастием», 1841, холст, масло,116 х 84 см, ГМИИ имени А.С. Пушкина, Москва
Энгр Жан-Огюст-Доминик, «Мадонна перед чашей с причастием», 1841, холст, масло,116 х 84 см, ГМИИ имени А.С. Пушкина, Москва
У живописи Жана-Огюста-Доминика Энгра — формальный титул классики академизма и вечный статус «всё сложно» в трудах аналитиков. Ещё бы! Его догматичные по сути и консервативные по части реализации полотна обожали Пабло Пикассо и Анри Матисс! На минуточку — два величайших новатора прошлого столетия. И вот парадокс: эти же самые картины терпеть не могли ретрограды-любители родом из XIX века. Те самые, которым даже течение романтизма казался чем-то не в меру дерзким. Его Величество Александр II, например, называл живопись Энгра «мазнёй»...

Нет, правда, как это в принципе возможно? Как можно быть и недостаточно академичным, и более чем революционным, если твои картины не то чтобы часто выходят за границы прямого цитирования шедевров Рафаэля? Как замкнутые участки совершенного, но «плоского» цвета, освещённые предельно нейтрально и заключенные внутри максимально явной геометрии границ, могут не нравиться адептам старой школы и нравиться постимпрессионистам?

Энгр Жан-Огюст-Доминик, «Портрет Мари-Франсуазы Ривьер»,1805-1806, холст, масло, 116,5 x 81,7 см, Лувр, Париж
Энгр Жан-Огюст-Доминик, «Портрет Мари-Франсуазы Ривьер»,1805-1806, холст, масло, 116,5 x 81,7 см, Лувр, Париж

О феномене «неприкаянного» Энгра говорят мало и неохотно. Что же, это объяснимо. Проще отделаться от аудитории общими фразами. О следовании мастера в русле идей Ренессанса и кропотливом исследовании механик света. Понимаем и не осуждаем. У экспертов, преподавателей — и семьи, ипотеки и медстраховки. Им нельзя в дебаты. Может случиться шум. Но мы-то с Вами можем рискнуть, дорогой наш читатель. Вот сейчас просто возьмём да и не станем опираться на труды корифеев. И посмотрим на «феномен Энгра» с точки зрения банальной логики и профэрудиции.

Что первым бросается в глаза, когда Вы любуетесь «Мадонной перед чашей с причастием»? Картиной, столь разгневавшей её заказчика, императора всероссийского? Да то, что она до невозможного прекрасна! Совершенна линией и восхитительна тонами, ювелирна композиционно и безупречна текстурой. И непорочно, девственно, целомудренно пуста по идеологии и атмосфере.

В ней же ничего нет. Ни-че-го. Столь почитаемый Энгром Рафаэль Санти никогда не снисходил до простого написания благородной дамы в момент отправления теистических ритуалов. Его Мадонны — это именно Мадонны, понимаете? Не женщины из состоятельных семейств с идеальной симметрией лиц, на которые выгодно падает фронтальный свет, а светящиеся изнутри образы Той, Которая Даровала Миру Спасителя. Рафаэль рассказывал нам некий сюжет, заряженный драмой идей и трагедией положений, а Энгр... А Энгр приглашает нас полюбоваться складками атласа и шелка, умилиться прекрасным ликам, оценить символичность мизансцены и ничтоже сумняшеся проследовать к следующему экспонату.

Но погодите верить нам на слово. Ведь критерий истины — практика, а мы пока что предложили Вам только экспресс-сравнение полотен нашего героя с трудами богоподобного Рафаэля. Что не слишком корректно, ведь рядом с ними по определению меркнет абсолютное большинство картин подражателей-академистов. Пришло время для аргумента повесомее.

Итак, когда Энгр прознал об отправке «Мадонны перед чашей...» в запасники коллекции русского императора, не оценившего трудов француза, он разъярился не на шутку. И в кратчайшие сроки написал ещё восемь версий того же самого полотна, но только удалив с него святых покровителей императорской семьи Александра II. И вот беда: картины-копии ну вот нисколько не уступали исходной ни в гармоничности композиции и филигранности линии, ни в цветах и светах, ни в чём-либо ином.

Что и требовалось доказать, дорогой читатель! Жан-Огюст-Доминик Энгр «штамповал» шедевры. Он достиг совершенства в деле цветопередачи, в искусстве светотени, в ремесле выразительной формы, но ему совершенно не о чем было рассказать зрителю. Нечем поделиться, кроме самодовольства великого фокусника, которому хватает умения притвориться настоящим магом.

Его живопись — триумф эстетики и тотальное отсутствие эмоциональной нагрузки. Она прекрасна и пуста, она буквально «звенит» высокой нотой красоты, будучи идейно полой. Энгр — это трагедия и триумф академической живописи «в одном флаконе». Её гений и её же приговор. Приятного созерцания, дорогой читатель. Сегодня мы с Вами отлично поработали.

Автор: Лёля Городная. Вы прочли статью — спасибо. Подписаться