Циприан Норвид (1821 - 1883), польс. Cyprian Kamil Norwid.
Его называют польским Лермонтовым. Имя поэта даже в его родной Польше было «открыто» для читателей только в 1904 году.
Поэт с необычным именем родился в обедневшей шляхетской семье в 40 километрах северо-восточнее Варшавы (тогда Царство Польское входило в Российскую империю). Норвид на жемайтийском диалекте (и сегодня существует на северо-западе Литвы, в Жемайтии) означает «Тот, кто хочет видеть». То есть корни рода поэта по отцу - строго литовские. А фамилия - говорящая, буквально говорящая. Нечастое совпадение.
Его поэзия - трудная, чересчур интеллектуальная, без привычной уху рифмы. Да и сам Норвид был нелюдимым чудаком. Имел серьёзные проблемы со слухом. При этом любил слушать классическую музыку. Говорят, лицо этого глухого человека светилось нездешним светом, когда звучала музыка. Вибрации?
Он обожал Шопена (и был знаком с ним) - даже не за его прекрасную музыку, а за польский мятежный дух, который звучал в ней. За его рояль.
Одна из поэм поэта так и называлась - «Рояль Шопена».
Кони! Гляди! летят в переулки!
Вроде как ласточки перед грозой...
Кавказские кони, бег свой гулкий
Полки повторили у караулки —
Сто и сто — общий строй —
Дворец в огне... угас... свирепей
Взметнулось пламя; а вдоль стены
Гонят прикладами... вон, видны —
Гляди на женщин во вдовьем крепе...
И сквозь копоть и даль
Рассмотреть попробуй...
На балкон ящик, подобно гробу
Выволокли... Рухнул вниз... Твой РОЯЛЬ!
(Циприан Норвид, «Рояль Шопена», строфоида девятая. Перевод Святослава Свяцкого)
***
Немногие современники поэта сумели разглядеть и оценить его творчество и незаурядную индивидуальность, что явно предвосхищала свое время.
Он считал что литература - не развлечение, а попытка поиска и познания истины. Такой подход к творчеству (и в особенности к поэзии) требовал от читателей вовлеченности и внутренней работы. Подобная «инаковость» поэтического дара и сегодня не многим доступна для восприятия. Вот потому и была поэзия Нордвина изначально «не для всех».
И неужели осталась?..
Отвечая в одном из писем на упреки публициста Яна Козьмяна, Норвид писал:
«Проявите немного смирения и признайте, что я не сумасшедший — это не я темно пишу, это вы темно читаете».
Его поэзия была «герметичной». И он прекрасно это сознавал.
Что ещё известно о нем? Вот некоторые факты.
Весной 1842 года Циприан Норвид получил заграничный паспорт (обязательный документ при дальних поездках) для поездки в Европу «с целью совершенствования искусства ваяния». То есть он ещё и «ваял»?..
Рисовал вот точно. Осталась для истории его графика. Стремительный почерк, экспрессивный.
В 1846 году по дороге из Вены в Берлин Норвид встретился с одним своим варшавским знакомым (как оказалось - провокатором, по мнению некоторых историков). Знакомый (по имени Максимилиан Ятовт) сказал, что дезертировал из царской армии и бежал из России. И Норвид отдал беглецу свой паспорт (?!).
В Берлине беспаспортного Норвида бросили в тюрьму. Он пробыл в тюрьме недолго, около недели, но успел заболеть: стал глохнуть. Это рок.
Вот откуда пришла его «знаменитая» глухота… К концу жизни он уже ничего не слышал.
А стихи? Чего стоили одни знаки препинания в его строках: бесконечные запятые, точки с запятой и т.д. Вот как выглядит в оригинале 13-я часть его великолепного (читая в переводе) стихотворения «В альбом».
В оригинале на польском это было так:
«Wtedy to pr;ba jest, wtedy jest waga,
Ile? nadsob; wzi;;e; panowania;
Warto;; si; twoja ci ods;ania naga –
I oto widzisz, kto;-ty?... bez pytania.»
Это же уже в переводе:
«Вот испытанье подлинное. То есть,
Собой владея иль трясясь от дрожи,
Ты здесь осознаешь, чего ты стоишь,
И что ты есть в действительности – тоже.»
Впечатлились? Я точно.
***
Из-за своей глухоты Норвид общался с внешним миром в основном письмами - такой трудоёмкий вид коммуникации для особо настойчивых и герметичных. Или все же для тех, кому есть что оставить в наследие миру и потомкам?
Циприан Норвид одарил любопытных потомков драгоценным образцом эпистолярного жанра самой высокой пробы. Есть что изучать, что понимать о поэте, об ушедшей эпохе позднего романтизма. Польского романтизма и польского духа.
Он прослыл нонконформистом: имел губительное стремление говорить «правду», даже если это грозило остракизмом. Это, конечно, чисто польская черта национального характера: прямота и задиристость до отчаяния. При полной безвыходности часто.
Его переводил Иосиф Бродский - не это ли лучшая рекомендация творчеству поэта? Более того, Бродский восхищался Норвидом.
Вот что писал Бродский о поэзии своего польского собрата:
«Скажу только, что Норвида считаю лучшим поэтом XIX столетия – из всех мне известных, на любом наречии. Лучше Бодлера, лучше Вордсворта, лучше Гёте. Для меня, во всяком случае. Мне он больше других у нас Цветаеву напоминает: говорю это не из-за сходства судеб, а из-за сходства тональностей и размаха».
Такая оценка от лауреата Нобелевской премии дорогого стоит.
Вот вам и человек позапрошлого века… А сколько чувств и мыслей вызывает у наших именитых современников. Не только Иосиф Бродский - Давид Самойлов, Леонид Мартынов и многие другие почитали за честь разбирать строки и знаки препинания Норвида. Разбирать для нас, удивлять.
Вот стихи, что побудили и меня покопаться в истории и рассказать об этом удивительном поэте. Зацепили потому что.
ПЕПЕЛ И АЛМАЗ
Когда сгоришь, что станется с тобою:
Уйдешь ли дымом в небо голубое,
Что своего оставишь ты в миру?
Чем вспомнить нам тебя в юдоли ранней,
Зачем ты в мир пришел?
Что пепел скрыл от нас? А вдруг
Из пепла нам блеснет алмаз,
Блеснет со дна своею чистой гранью…
(Стихи в переводе Галины Андреевой (1933–2016))
***
И штрих к портрету. Ещё один.
В 1845 году Норвид писал некоему другу Антонию Целинскому: «Я очень ценю Шопена, но в полонезе Огинского для меня больше правды…».
И для меня тоже. Огинский и его Полонез - это потрясение моей юности. В минуты отчаяния - ресурс.
«Боже, храни мой край от бед и невзгод, храни,
Не дай позабыть, не дай, куда мы идем и откуда шли.
И от сохи, и от земли, и от лугов, и от реки, и от лесов,
И от дубрав, и от цветущих спелых трав к своим корням
Вернуться должны, к спасенью души обязаны вернуться…»
Это уже Полонез Михаила Клеофаса Огинского (Michał Kleofas Ogiński, 1765 - 1833). Поляки…
Такие вот открытия и пересечения случаются. Сугубые.
***
В Польшу поэт, объявленный российскими властями изгнанником, после проблем с паспортом уже не возвращался. Были, разумеется, и другие причины для невозвращения - вы уже догадались.
Карта его эмигрантских скитаний была широка - Париж, Лондон, Нью-Йорк. Последние годы жизни Норвида были отмечены пристрастием к алкоголю. Увы. Из песни слова не выкинешь.
С 1877 года он жил в польском благотворительном приюте на окраине Парижа, где умер в мае 1883 года от туберкулёза. Всеми заброшенный и забытый.
Истовый католик, до конца жизни писавший гусиным пером, скатился в конце жизни на самое дно…
«Перо! Ты для меня как ангела крыло...», - это тоже он.
Все рукописи, которые на момент смерти были на письменном столе и в дорожном сундуке поэта, почему-то сожгли монахини Дома святого Казимира.
Признание получил посмертно, после того, как польский критик Зенон Пшесмыцкий (1861–1944) «открыл» его в 1904 году. Этот человек буквально посвятил свою жизнь изучению творчества забытого поэта и поискам его утраченного наследия.
Бывают ли у поэтов «простые» судьбы?.. Не уверена.
И все же. Сегодня имя этого поэта известно в его родной Польше, свободу которой он так страстно желал. Как Фридерик Шопен. Как многие другие неистовые патриоты Польши и друзья «герметичного» поэта.
Популяризации Норвида помог и фильм Анджея Вайды «Пепел и алмаз» (1958), снятый по одноименному роману Ежи Анджеевского. Вот те строки, что выше (из «Пепел и Алмаз») - они вдохновили Вайду. Фильм был разрешён к показу в СССР только в 1965. История Польши и России всегда была неоднозначной. Поди, разберись…
Рондо. Рондо жизни.
Запомним имя: Циприан Норвид. Пусть из пепла нам блеснет алмаз. Есть ещё алмазы и для нас?
Есть. И будут.
©️ Мила Тонбо 2022
