Как всегда в начале учебного года, Людмила Юрьевна внимательно оглядела свой 8-й А. Улыбнулась новенькой:
- Дашенька!.. Ну, что же ты села за последнюю парту!.. А давай-ка мы тебя посадим… – Людмила Юрьевна ещё раз окинула взглядом 8-й А: – Да, садись вот сюда, с Владиком Дробышевым.
На перемене Данька Ярцев подмигнул Дробышеву:
- Справедливость торжествует, да, Влад?.. Классуха быстренько всё расставила… ну, рассадила всех по местам: лучшему парню 8-го А – лучшую девчонку!
Дробышев безразлично взглянул на Даньку:
- Она не лучшая.
- Поняли, пацаны? – ухмыльнулся Данька. – То, что он – лучший, Дробышев не отрицает, заметили?.. Говорит, она – не лучшая. – Делано сочувственно Ярцев объяснил: – Ты не понял, Владик. Вы с Любавиной лучшие… как там?.. О!.. – по праву рождения. У неё батя – директор шахтоуправления, у тебя – главный инженер… Ну, а Серёга, получается… ну, в общем, со своим рылом… – Серёга! Заметь! Это поговорка такая! А я не уточняю, с каким именно рылом ты – в калашный ряд. Ну, куда тебе, Дорофеев, сидеть за одной партой с такой девчонкой, как Любавина. С твоим батей-проходчиком, а если ещё учесть, что они с моим батей вчера самогонку квасили до полуночи, – как раз новый проходческий комбайн обмывали, – да у вас с Дашенькой просто нет и не может быть общих тем для разговоров.
Ярцев вдруг подавился воздухом, – Серёга несильно ткнул ему кулаком под подбородок. Даша взяла сумку и вернулась за последнюю парту.
Настя Линникова застыла на полпути: она тоже вознамерилась сесть к Дорофееву…
Анжела Лукьянова подтолкнула Настюху:
- А она, новенькая, ничего так, смотрю. Похоже, папина должность ей по фигу… Пока ты собиралась, а она уже расположилась за Серёгиной партой! Да сядь ты, подруга! – Анжела бесцеремонно дёрнула Настю: – Не видишь, – там всё согласовано!
Настя заносчиво сузила карие глаза:
- А это мы ещё посмотрим. Про рыло и калашный ряд Ярцев правильно сказал. Нет, ты представляешь Серёгу в обществе этой пигалицы!.. Да ему завтра надоест строить из себя благовоспитанного мальчика!
А Серёжка вдруг заметил свои потемневшие за лето руки в царапинах и ссадинах, обломанные ногти… Почему-то спрятал кулаки под парту. Там, на берегу, в их с пацанами халабуде и на мостике, чувствовал себя гораздо увереннее. Да и Даша, – в его рубашке или в коротком ситцевом платье, – была совсем другой… Серёжка глуховато сказал:
- Ты это… В общем, если хочешь… Ну, если не хочешь за последней партой…
Сквозь удивление в синих Дашиных глазах метнулась обида:
- Я с тобой хочу…
Серёжка покраснел и молча уставился на свои исцарапанные кулаки.
После уроков из школы Серёжка с Дашей вышли вместе. Серёжка жил на другом конце посёлка, но домой ему идти не хотелось, а больше всего не хотелось, чтобы Даша ушла. А тут ещё Ярцев. Данька заговорщически кивнул на трансформаторную будку за школьной спортплощадкой: туда привычно свернули пацаны, – покурить и обсудить поездку в Сухую балку.
Дань, мне тут надо… Словом, некогда мне. Давай.
Ярцев пожал Серёгину руку. За трансформаторной будкой огорчённо присвистнул:
- Ну, всё, мужики!.. Дорофеев поплыл. – Данька закурил, ожесточённо сплюнул: – Чтоб я!.. Вот так, из-за девчонки! Да ни в жизнь! И что он в ней нашёл?..
Пацаны молча согласились: ничего особенного. Так себе, – Настюха Линникова в сто раз красивее.
А Серёжка с Дашей к речке пошли. Говорили и молчали, и так хорошо было, – и говорить, и молчать друг с другом. Вспомнили, что домой пора, когда уже темнело. А у калитки Даша сказала:
- Мне кажется, я тебя всю жизнь знаю…
Серёжка дыхание затаил, – ему тоже так казалось.
Дашина мама провожала Ирину Даниловну. Увидела Дашу с Серёжкой,– растерялась, почему-то неловко стало перед подругой. А Ирина усмехнулась, внимательно присмотрелась к мальчишке:
- Ну, вот… Мать волнуется, а она – чуть не дотемна с мальчишками гуляет. Владик дома давно.
Полина Анатольевна подчёркнуто не обращала внимания на Серёжку. Дочке сдержанно сказала:
- Домой иди.
А когда вернулась, обрушила на Дашу поток упрёков:
- Что у тебя за круг общения! Мне стыдно перед подругой! Ты вообще смотрела на этого мальчишку! То брюки глиной забрызганы…
Даша вскинула на маму глаза: оказывается, и мама помнит тот самый счастливый день, когда Серёжка нёс её на руках, – от самой речки…
- То кроссовки не чищены, – будто только что с пахоты вернулся! – мама продолжала перечислять причины, по которым было просто недопустимо, чтобы этот мальчишка провожал Дашу домой. Встретилась с дочкиными глазами: – Тебе самой не стыдно? Что о тебе подумает моя подруга!
Даша молча ушла в свою комнату. Здесь, в Глубокоярском, ей нравилось…Качающийся мостик, лилии речные… Шалаш из камыша, где так хорошо оказалось, – вместо насквозь промокшего платья надеть сухую мальчишескую рубашку… И бесконечно хотелось повторять Серёжкино имя, ласковое такое, – Серёжка…
И папе здесь нравилось. Даша радовалась:
- Пап! Ты прямо таким директором стал!
А папа кружил её по комнате. Потом оглядывался на кухню, тихонько, чтобы мама не слышала, признавался:
- И сам удивляюсь. А шахта замечательная. С самого первого дня кажется, что всю жизнь здесь работал.
И всё было бы хорошо… Если бы не эта мамина подружка, Ирина Даниловна. Ирина Даниловна считала себя чуть ли не вершительницей маминой и папиной… да и её, Дашиной, судьбы. Это Ирина Даниловна убедила маму, – чтобы она согласилась на переезд в Глубокоярский. И теперь была твёрдо уверена, что Любавиным просто необходимо её покровительство. Ирина Даниловна без конца поучала маму, не забывала напомнить:
- Хорошо, что меня послушала… а то бы сидел твой Любавин горным инженером в вашем Троицком. Когда бы он ещё стал директором шахтоуправления!.. С его… извини, Поль, неотёсанностью.
А мама ещё удивляется, почему Даше её подруга не нравится…
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 5 Часть 6
Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11
Навигация по каналу «Полевые цветы»