Ну надо же, утро сегодняшнее ясным выдалось, розово-кремовый рассвет настроение поднял. Ветви деревьев вчерашним снежком присыпаны, красотища! Ну а главное, что не скользко, идти можно уверенно.
На территории «скорой», как всегда по утрам, движение непрерывное. Бригады с вызовов возвращаются, из машин укладки свои в медицинский корпус переносят, чтоб пополнить, в порядок привести и сменщикам передать. Вот вышли из машины два молодых фельдшера Сергей Яблоков и Марина Воронина. Смотрю – Марина в двух руках, бедная, тащит укладку, сумку с растворами, кардиограф и дефибриллятор, а Сергей, как барин, этак важно с одной лишь папочкой шагает. Подошёл я Марине и, несмотря на её протесты, имущество забрал и в медицинский корпус перенёс. А с Сергеем попытался воспитательную работу провести:
– Слушай, это что за неуважение такое к своей напарнице? Ты, здоровенный парень, налегке идёшь, а девчонка вся нагруженная еле тащится!
– Ну так она же второй работник, – ответил он. Ей и положено носить.
– Сергей, она, прежде всего, женщина. А ты должен быть мужчиной. Уж такие-то простые вещи запомни, пожалуйста!
– Ладно, постараюсь… – недовольно процедил он сквозь зубы.
Да, бывают такие люди, которые став микроскопическими начальничками, раздувают самомнение до вселенских масштабов.
И вновь не приехала бригада, которую мы меняем. Совсем их, бедолаг, загоняли. Ладно, подождём.
Смотрю, главный фельдшер Андрей Ильич выходит из комнаты хранения медтехники, как всегда, с мрачно-озабоченным лицом.
– Здорова, Андрей Ильич! Как дела-то? Проверялки ещё не уехали?
– Нет, конечно, ведь двадцать рабочих дней не шутка! И ведь всё новое и новое дерьмо откапывают! А у меня такая беда случилась, какой отродясь не бывало. Короче говоря, споткнулись мы на аукционе по ремонту и техобслуживанию медтехники. Обычно-то я всё очень просто делал: брал три коммерческих предложения от наших местных организаций и аукцион выигрывала всегда наша <Название>. Я даже и не заморачивался никогда по этому поводу, всё шло, как по накатанной колее. А нынче вдруг выскочил один деятель из <Название соседнего областного центра>, выискал нарушения, накатал жалобу в ФАС, аукцион отменили. И теперь этот козёл рвётся к нам, чтоб его контора нам эти услуги оказывала. Но вот как это будет выглядеть, я, честно говоря, не знаю! Ведь у нас нет даже их представительства. И теперь что нам, каждый раз неисправную технику туда отправлять, за тридевять земель? Это с такой-то логистикой мы вообще безо всего останемся. Раньше инженер придёт и сразу здесь всё починит. А теперь представляешь как ремонт затянется, увезёшь, подождёшь, потом привезёшь! Ну это ж дикая дикость, Юрий Иваныч!
– Андрей Ильич, а Ольга-юрист что говорит?
– Да пока ничего, думает. Ну а самое-то главное, контракт с прежней организацией истёк, ремонтировать теперь некому. Мы выкручиваемся, конечно, заключаем разовые прямые договоры. Но это не выход. А проверялки и рады этому! Как же, разгильдяй главный фельдшер! Эх, Юрий Иваныч, в былые-то годы, я «скорую» своей жизнью считал, не мог жить без неё. А теперь всё здесь в такой гадюшник превратилось, от которого с души воротит. Ушёл бы я отсюда не оглядываясь, вот только и держусь из-за сынка своего дурного и непутёвого!
– Держись, держись, Андрей Ильич. Ещё и не такое переживали!
На конференции после доклада, старший врач смены сообщил:
– Поступила жалоба по телефону на фельдшера Кузнецову за то, что на вызове обращалась к больной на «ты».
– Так, вы здесь? – спросил главный врач.
– Да, здесь, – встала с места Мария Кузнецова.
– Ну и в чём дело? Это что за «тыканье»?
– Да просто она моя ровесница, тоже молодая. Я хотела с ней доверительно пообщаться.
– Ну вообще-то это называется не доверительностью, а нарушением медицинской этики. После конференции напишете объяснительную и передадите через секретаря.
– И ещё, коллеги, повадился то и дело вызывать наш бывший врач Дорофеев. – сказала начмед Надежда Юрьевна. – Там всё однотипно: жалобы на боль в груди. На кардиограмме при этом ничего нет. Везут его в кардио, а оттуда на другой же день выписывают за нарушение режима. За пьянку, то есть. В общем, не вздумайте ему делать наркотик! Помощь оказывайте, как положено при ОКС без подъёма ST, но только без м-на!
ОКС – острый коронарный синдром.
Да, конечно же помню я Андрея Геннадьевича. Лет пять назад уволили его за незнающее берегов пьянство со всеми сопутствующими явлениями. Но запомнился он не как безобидный пьяница, а как склочник и сутяжник. Ведь обычно-то, если человека нечистый попутал выпить на работе, тот на рожон не полезет. Повинится, признается, если надо, то безропотно и дисциплинарное взыскание примет. Поначалу-то и Андрей Геннадьевич таковым был, потому и прощалось ему многое.
Однако со временем полюбил он права качать. Нет, не отстаивать, а именно качать в дело и не в дело. Превратился он в крайнего негативиста, все решения администрации в штыки стал воспринимать. Правдорубом себя возомнил. Вот только позабыл он, что правдорубство исключительно на трезвую голову хорошо, а иначе руководство легко и непринуждённо избавится от тебя, причём на полностью законных основаниях.
Последней каплей послужил случай, когда на смене, средь бела дня, Андрей Геннадьевич напился до такой степени, что прибыв на вызов, не смог выйти из машины. Свозили его в наркодиспансер на освидетельствование, от работы, естественно, отстранили. Думали, что на следующий день с повинной он явится. Да как бы не так! Пришёл вновь поддатый ну и давай главному врачу всеми карами грозить, вплоть до Международного суда по правам человека. Ну а главный-то ведь тоже не мальчик для битья, на него где сядешь, там и слезешь. В общем, не позволили Андрею Геннадьевичу заявление по собственному написать. За пьянку уволили. Долго он после этого судился-рядился, да всё без толку оказалось.
По окончании, как всегда, в «телевизионку» пришёл. А там как раз фельдшер Тимофеев с битовской бригады делился неприятностью:
– Представляете, едем на вызов и вдруг в контейнере с растворами что-то кааак хлопнет! Я быстрей его открыл, а там, оказывается две бутылки лопнули от перегрева. И тут же палёными проводами завоняло. Ну вот, вернулись на Центр, всё заменили. Видать реле сломалось.
– Да у нас в прошлом году такое тоже было, – сказал врач Матвеев.
Здесь нужно заметить, что растворы для внутривенных вливаний всегда должны быть тёплыми. Не горячими, конечно, а тёплыми. Ну а если начать лить раствор очень холодный, то это может спровоцировать фибрилляцию желудочков, то есть жизнеугрожающее состояние. Термоизоляционный контейнер поддерживает температуру растворов до тридцати – тридцати четырёх градусов. Но если нагрев не будет автоматически останавливаться до определённой температуры, то он пойдёт по нарастающей.
Вот и разогнали всех по вызовам, одни мы остались. И вот, наконец-то, приехала бригада, которую мы меняем.
– Приветствую, господа! – мрачно прорычал врач Анцыферов. – Ну что, опять, как всегда, без десяти восемь, вперёд, на вызов! Пьяное тело всучили, у магазина валялось. Посмотрел, а он, <самка собаки>, с битой рожей. Поехали сначала ЧМТ исключили, потом в вытрезвитель свезли. Вот так время и прошло.
– Ты переработку-то, надеюсь, оформишь?
– А то! За такое отношение я буду даже минуту оформлять!
– Ну и правильно!
Вытрезвителем мы для краткости называем «Пункт помощи лицам, находящимся в состоянии алкогольного опьянения и утратившим способность самостоятельно передвигаться».
Около десяти вызов получили: психоз у мужчины тридцати одного года.
Мама больного, раскрасневшаяся и кипящая от возмущения, рассказала:
– У него опять обострение началось! Обругал меня, угрожал по-всякому. Да это что такое, в конце концов! Я его уже боюсь, честное слово! Забирайте, забирайте, его!
Сам больной, опрятный лысоватый мужчина в очках, покорно молчать не стал:
– Мам ну хватит уже врать-то! Ты расскажи им из-за чего всё началась!
– Нечего мне рассказывать! Давай в больницу собирайся! – не осталась в долгу мать.
– Так, а ну хватит! – прикрикнул я. – Ваши разборки нам вообще не интересны! Давай, Егор, рассказывай, что случилось. А вы не вмешивайтесь!
– Да чего… Она мусорное ведро прямо на проходе выставила, а я чуть не навернулся!
– Так ты глаза-то разуй и не навернёшься! – вновь не утерпела мать.
– Хватит, я сказал! Так, дальше что было, Егор?
– Я ругнулся, но ей вообще не угрожал!
– Да, да, обозвал меня!
– Да не тебя я обзывал, а просто ругнулся! Она меня сама оскорбляет и ругает постоянно и ей можно!
– Да, я за дело тебя ругаю…
– Егор, у психиатра давно наблюдаешься?
– С две тысячи шестнадцатого.
– В диспансер ходишь, лекарства принимаешь?
– Я его туда вожу. Если не отведёшь, то никуда он не пойдёт, – сказала мать.
– Егор, в больнице давно был?
– В прошлом году лежал два месяца.
– А сейчас как состояние? Жалобы есть?
– Сейчас всё нормально, «голосов» давно уже не было.
– Ну и хорошо. В общем так, никакого психоза здесь нет и непонятно, зачем вы нас вызвали!
– Дааа? А ничего, что он на учёте стоит? Вы понимаете, что он буйный? А если он меня убьёт, кто отвечать будет? – возмутилась мать.
– Так, я всё сказал и повторять не намерен. До свидания!
Некоторые почему-то уверены, что находящегося под наблюдением психически больного очень легко поместить в больницу. Стоит только вызвать психиатрическую бригаду, как она тут же избавит от тяжкой обузы. Нет, заблуждение это. Никого и никуда почём зря мы не увозим. Закон не предусматривает госпитализации «на всякий случай» и «как бы чего не вышло».
Только освободился дали следующий вызов: избили женщину тридцати лет.
Встретила нас сама пострадавшая, невысокая молодая женщина с опухшими губами и формирующимся синяком под глазом.
– Меня муж избил. Он уж вторую неделю пьёт, вообще вразнос пошёл. Ладно хоть ребёнок пока у бабушки.
– Что вас сейчас беспокоит?
– Голова болит и мутит, у меня наверно сотрясение. Да ещё он меня по зубам ударил, как только не выбил. Теперь вот губы распухли. А ещё он мне так руки выкручивал, думала, что вывихнет. Господи, как мне надоело это всё! За что мне такие издевательства?
– А сам-то он где?
– Так он у меня тысячу взял и опять пить пошёл.
– А развестись-то с ним не думали?
– Думала и думаю. Вот только страшно мне очень, он каждый раз повторяет, что убьёт если на развод подам.
– Так ведь и без развода он убить может. Нет уж, вы давайте решайтесь, хотя бы ради ребёнка. Ведь не можете же вы его вечно у бабушки прятать.
– Да, тоже верно… Скажите, а вы в полицию сообщать будете?
– Буду, безо всяких сомнений.
Свезли мы пострадавшую с сотрясением головного мозга в стационар, где её без лишних вопросов приняли. Вот только муженёк, скорее всего, безнаказанным останется. Сотрясение головного мозга будет квалифицировано как лёгкий вред здоровью. А уголовные дела по таким преступлениям возбуждаются только по жалобам потерпевших. Но это ещё не всё. Главная трудность заключается в том, что эта жалоба должна быть составлена строго по установленной форме и подаётся непосредственно мировому судье. Написать её человеку без юридического образования или без адвоката, будет крайне сложно. Вот так-то ведётся у нас борьба с семейным насилием.
Следующим вызовом была травма руки с кровотечением у мужчины сорока двух лет.
Открыл нам джентльмен неопределённого возраста, благоухающий мочой и свежевыпитым алкоголем.
– Проходите, у него там прямо до кости порезано, кровища течёт!
Пострадавший с замотанной тряпкой рукой сидел за кухонным столом. Был он, как и его друг, поддат и вонюч.
– Что случилось? – спросил я.
– Да вот, <распутная женщина>, порезался. Хлеб резал и по руке попал.
Кровило неслабо, а потому, нужно было действовать быстро. Фельдшер Виталий первым делом наложил жгут, обработал и перевязал рану. Кровопотеря была большой, но давление пострадавший держал. Свезли мы его в хирургию. Было похоже, что рана получена при попытке защититься от ножевого удара. Но поскольку пострадавший криминал отрицал начисто, то и в полицию никакой информации передавать я не стал, оставив свою версию при себе.
Нет, не хотят нас на обед отправлять. Дали ещё вызов: ДТП с одним пострадавшим. Ехать было совсем недалеко, а потому прибыли меньше, чем через пять минут.
На проезжей части стояли две прилично битых иномарки. Пострадавшей была женщина-водитель одной из них. К нашему прибытию из машины она самостоятельно вышла и что-то возмущённо кричала другому водителю-участнику ДТП.
– Здравствуйте, это я вас вызвала. – сказала она. – У меня голова болит и кружится.
– Понятно, идёмте в машину.
Осмотрел я её. Патологической неврологической симптоматики не нашёл, но тем не менее, её бы нужно в стационар свозить, чтоб ЧМТ исключить. Однако она отказалась:
– Нет, сейчас никуда не поеду, машину я же не могу бросить. Я вас вызвала только чтоб травмы зафиксировать. А в травмпункт я сама обращусь сегодня.
– Ну что ж, как скажете. Тогда распишитесь за отказ от госпитализации.
Вот и вновь необоснованный вызов. Для того, чтобы «зафиксировать» телесные повреждения, можно было бы самостоятельно обратиться в лечебное учреждение и обойтись без «скорой». Тем более, что окончательное слово будет за судебными медиками.
Ну вот, теперь придётся в полицию информацию передавать. Порядки у нас изумительные, что и говорить. Несмотря на то, что на месте ДТП уже работали сотрудники ГИБДД, моё телефонное сообщение было обязательным. Ладно, передам, не развалюсь.
Обед разрешили наконец-то. Приехав на Центр, увидели там запустение. В том смысле, что была там только одна фельдшерская бригада. И то не на обед приехавшая, а машину обработать после перевозки больного с кровотечением. Ну и ладно, мы уж привыкли в последнее время, что принять горизонтальное положение не получается.
Вот и вызов прилетел: психоз у мужчины пятидесяти четырёх лет.
В прихожей нас встретили две пожилые женщины. Как они сами представились – мама и тётя больного.
– Давайте я вам сначала всё расскажу, – сказала мама. – Он не дурак, вы не подумайте. Просто жизнь у него очень тяжёлая. Два раза в Чечне воевал, и ранение, и контузию перенёс. Да ещё и гнойным менингитом переболел. Женат был, сын у него. А как заболел, так жене и не нужен стал, бросила его. Уж шестой год болеет.
– А нас зачем вызвали? Что случилось-то?
– Так ему совсем плохо! С головой очень плохо. Он сам попросил вас вызвать. Вы уж сами с ним поговорите, он вам всё объяснит.
Больной с седоватой щетиной на худощавом лице лежал на диване, прикрыв глаза.
– Здравствуйте, Константин Палыч, что случилось, что вас беспокоит?
– Башка сейчас лопнет…
– Голова болит?
– Нет, не совсем так. У меня в мозгу газы скапливаются. Я это очень чётко чувствую. Сначала звук такой раздаётся: «Пшшш!», ну как будто бутылку с газировкой открывают. И сразу начинают пузырьки образовываться. Но выхода-то им нет. Они череп могут разорвать и тогда конец мне наступит.
– Константин Палыч, а эти пузырьки в голове вам кажутся или на самом деле есть?
– Ничего мне не кажется. Уж свой-то организм я лучше знаю. Мне нужно отверстие проделать небольшое, чтоб отток газа был. Хотел я просверлить, а побоялся, вдруг мозг задену.
– И правильно, что побоялись. Скажите, пожалуйста, а как вы жару и духоту переносите?
– Очень плохо. В холодное время мне всегда лучше.
– А в транспорте как себя чувствуете?
– Отвратительно. Вообще не переношу, того и гляди вырублюсь. Я стараюсь только пешком ходить.
– Всё понятно. Давайте собирайтесь и поедем.
У Константина Павловича – ярко выраженное органическое поражение головного мозга. Причины, его вызвавшие вполне очевидны: контузии плюс последствия менингококковой инфекции. Вопросы о самочувствии в транспорте и переносимости жары, неспроста я задал. Ответы на них были дополнительными подтверждениями органической природы психического расстройства. Показанием к экстренной госпитализации в психиатрический стационар была опасность больного для самого себя. А то ведь кто знает, возьмёт да и решится на трепанацию собственного черепа. Конечно же, после стационарного лечения он прежним не станет, но улучшение, пусть и временное, наступить должно.
Следующим вызовом была боль в груди у мужчины пятидесяти семи лет. Ну вот нам только этого и не хватало! Всучили-таки господина Дорофеева, о котором предупреждали на конференции.
Была, конечно, у меня слабенькая надеждочка, что больной просто полным тёзкой окажется. Но нет, не оправдалась она. Андрей Геннадьевич, высокий, статный, одетый в домашний халат, встретил нас крайне удивлённо:
– Здрасьте, а я что-то не понял, зачем ко мне психиатрическая бригада приехала? Юрий Иваныч, вы уж расскажите, как на духу, вам дана команда меня упечь, что ли?
– Нет, Андрей Геннадьевич, никуда мы вас не упечём. Просто психиатрические бригады сейчас по всем вызовам работают, как общепрофильные.
– Ладно, подождите, я сейчас старшему врачу позвоню, узнаю, что за ерунда такая! – сказал он и не пригласив нас пройти в комнату, начал набирать номер. – В вашей смене Уткин, что ли?
– Да, он самый.
– Алло, Александр Викентич, приветствую, это Дорофеев. У меня к вам вопрос: почему мне на боль в груди психиатров прислали?
– …
– Да… нет, ну я же…
– …
– Ну понимаю, конечно, но уж коллеге-то могли бы и профильную бригаду прислать! Ладно, я понял, до свиданья.
Наконец-то прошли в комнату, и он лёг на кровать.
– Что случилось, Андрей Геннадьевич?
– Трижды за сегодня приступы загрудинной боли с иррадиацией в левую руку. Нитраты не принимал. – бодро доложил он.
– Понятно. Сейчас кардиограмму посмотрим.
Хм, а на кардиограмме-то ничего криминального не было.
– Юрий Иваныч, дайте я сам гляну.
– Пожалуйста.
– У меня нестабилка. Вне приступа там и не должно ничего быть.
– Сейчас болит?
– Нет, просто дискомфорт какой-то. Ну что ж, Юрий Иваныч, давайте всё по стандарту, включая <Название наркотического анальгетика>.
– Безусловно давайте, но только без наркотика, – ответил я.
– Нет, а это как так-то, Юрий Иваныч? Вам стандарт не указ, что ли?
– Андрей Геннадьевич, в стандарте применение м-на предусмотрено с частотой ноль пять, то есть не всем подряд. Болевого синдрома у вас нет, значит и м-н не нужен. А все остальное сейчас сделаем.
– Нет, вы издеваетесь, что ли?
– Андрей Геннадьевич, разговор окончен, и эта тема больше не обсуждается.
– Ну тогда мне от вас вообще ничего не надо! Низко вы пали, Юрий Иваныч, очень низко! Я-то всегда вас порядочным человеком считал, а вы, оказывается, под администрацию легли, послушным стали! Вы на что свой врачебный-то долг променяли? Но просто так вам это не обойдётся. За неоказание помощи, я на вас жалобы напишу куда только можно и нервы помотаю по-крупному!
– Андрей Геннадьевич, не нужно ничего искажать, в помощи вам никто не отказывал. Но раз не хотите, то как хотите. До свидания и удачи вам в жалобной деятельности!
Без всяких сомнений он и сам не хуже моего знает стандарт скорой медицинской помощи при ОКС без подъёма сегмента ST. Для него это отнюдь не новость. Не знаю, с какой конкретно целью он вызывает, но только не для получения помощи. Если б действительно помощи хотел, то и не отказывался бы от неё. Ладно, что ж, бог ему судья…
Теперь следующий вызов: трудно дышать женщине тридцати одного года.
Встретила нас сама больная в потрёпанном халате, с бледным измученным лицом без единого следочка макияжа. Рядом с ней стоял мальчуган лет трёх, завороженно смотревший на нас.
– Что с вами случилось?
– Что-то дышится плохо, у меня большой ком вот здесь, – показала она на самый верх грудной клетки.
– И как давно у вас этот ком?
– Давно, уж больше года.
– Он болит?
– Нет, но иногда давит сильно, вроде как распирает и дыхание становится хуже.
– Этот ком внезапно появился или постепенно нарастал?
– Ой, вы знаете, это началось, когда муж от меня ушёл. У меня это от стресса получилось.
– А вы куда-то обращались?
– Обращалась к ЛОРу и терапевту, рентген мне делали. Ну и ничего не нашли, сказали, что это всё от нервов.
– Юлия Алексеевна, могу вас успокоить: этот ком вас никогда не задушит и бояться этого не надо. Вы правильно заметили, что эта бяка появилась на фоне стресса. Обращаться вам нужно только к психотерапевту и он подберёт хорошую схему лечения. Врать не стану, мгновенно у вас это не пройдёт, лечение будет длительным.
– А куда мне обращаться?
– Можете в психоневрологический диспансер, а можете в частный медцентр. Выбор здесь за вами.
– Хорошо, я постараюсь, конечно. Спасибо вам большое, вы первый, кто мне всё разъяснил по-человечески.
– К сожалению, назначения делать мы не имеем права. Но на прощание дадим вам три таблетки волшебного г-цина.
У больной типичное конверсионное расстройство, возникшее на почве стресса. Суть его заключается в том, что тяжёлые стрессовые переживания психика превращает в видимость физического заболевания. Сразу подчеркну, что речь здесь идёт не о притворстве и не о причудах больного человека, а о настоящих страданиях. Самое главное, что такая болезнь угрозы для жизни не представляет. Но вот лечение предстоит, как правило, долгое и лучше всего стационарное.
Этот вызов последним оказался в моей смене. В философской задумчивости, у крыльца дымил старший врач Александр Викентич.
– Ну что, Иваныч, получил от Дорофеева?
– Да пошёл бы он к <такой-то> матери, – спокойно ответил я. – Ещё б не хватало его закидоны близко к сердцу принимать.
– Так он мне ещё раз звонил уже после вашего отъезда. Уж до того договорился, что вся «скорая» заговор против него устроила. Но я не стал до конца выслушивать. Какой смысл? Хочет жаловаться дальше и выше? Пожалуйста, флаг ему в руки, никто не препятствует. А ещё до кучи лжеастматики активизировались, Першин и Ильина. Подавай им эуф-н с пр-золоном! Тоже скандалили.
- Так ведь если вдуматься-то, Александр Викентич, эти лжебольные ведь не сами по себе появились. Их наши же и создали, потому что захотелось добренькими побыть. Приезжают и как официанты предлагают всё, что душе угодно, лишь бы только господа не капризничали. Ладно, пойду всё сдавать и переодеваться.
По окончании смены пришёл я к выводу, что нужно очень чётко отличать человека доброго от добренького. Быть добреньким и услужливым – проще простого, а поначалу даже приятно от неискренних восхвалений и удовлетворения собственной гордыни. Только хорошего итога у этой псевдодоброты никогда не бывает.
А вот стать по-настоящему добрым куда как сложнее. Ведь для этого нужно обладать бескорыстием, не ждать похвал за свои поступки и гордыню свою не тешить.
Все фамилии, имена, отчества изменены
