Рассвет Владимир Матвеевич встретил сидя у окна. Он смотрел на высокие ели, чьи мохнатые, заснеженные лапы закрывали окно. Он помнил их, маленькие, зеленые холмики, высаженные вдоль фасада корпуса его рабочими, в день сдачи в эксплуатацию онкологического центра.
Вчера он любовался белочкой, которая безмятежно прыгала по веткам, и заглядывала в окна, небезосновательно надеясь разжиться нехитрой, больничной снедью. Ночью резко изменилась погода. За окном, вдруг, разметая полами своей белой шубы пушистые сугробы, расшалилась бесшабашная девица-метелица. «Точно в сказке!» - с глухой тоской подумал он.- «Так бы встал и убежал куда глаза глядят, да грехи мои, видимо, слишком тяжелы, не пускают. Вот она расплата за то, что ведал, но продолжал творить». Он встал со стула, ухватился за спинку кровати и тяжело осел на койку, исхудавшим телом. «Проклятая слабость! Но, пусть лучше так, лишь бы не беспомощность, и памперсы».
В последнее время донимает боль. Когда проясняется в голове, начинают одолевать назойливые мысли. «Деньги. Много денег. Отныне, ещё и бесполезных. Здоровье не купишь, и с собой их не заберёшь. Да, и в этом грешном мире радости от них было мало. Где тот момент, когда жизнь, настоящая жизнь, взобралась на свой пик, а потом, набирая скорость, как ржавая копейка покатилась вниз, превратив человека, посвятившего себя добру и созиданию, в бездушного, алчного монстра? И храм, построенный тобой, тебя не спасет. Бога не подкупишь».
Поездка в Израиль надежд не оправдала. Тамошние медицинские светила в бессилии развели руками. «Поздно, батенька!» - на русском языке сказали ему.
Разозлившись на весь белый свет, он уехал домой, закрылся в кабинете, и неделю пил. Боялся недалекого, неотвратимого будущего. Лучше не становилось. Достал из тайника ампулу, нелегально приобретенную в Израиле. Долго колебался, потом одним махом, разведя водой выпил. Накатила эйфория. «Слизняк! Вынесу все! Только бы ноги держали!»
Владимир Матвеевич, то впадал в забытьё, и тихо стонал, то звал кого-то, то просто лежал и плакал. Санитарочка подходила к нему, клала руку на лоб, ласково спрашивала, что ему надо. Он не понимал. Она поила его, успокаивала. «Потерпи, болезный. Сейчас легче станет! Укольчик сделают! А вечером детки твои в гости придут!» Сердобольная Тая никак не могла привыкнуть к страданиям своих подопечных. «Задержались, бедняги на этом свете. Дома они - обуза, и здесь особо никому не в радость». Ей жаль таких стариков. «Дети - мешки денежные, а сами носа не кажут. Вот времена-то какие! И с женой, похоже нелады. Навещает, пытается с ним поговорить, а он молчит».
Сегодня дежурит Семён Борисыч, «пропишет» болезному ещё что- нибудь. Может и потише ночь будет. Как Борисыч говорит, неизвестно какие мы будем, если доживём до его лет. А лет-то ему, всего-то семьдесят, на десять годков старше меня. Все его дедом кличут. А чувствую, не простой он «дед».
-Да, Таисия Ивановна, дед непростой мужик был! Я его спросил чего не в платную клинику -то легли лечиться? И знаешь, что он мне ответил? «Никуда не хочу! Поближе к простым людям надо быть! Я его для людей строил! Чем я лучше? Лечите так, как всех». – Уразумела, о чем я? Директор это бывший, домостроительного комбината! Мужик был, что надо! Ну, а уж потом… болячка скрутила, и уравняла со всеми. Да ещё и мозги прочистила. О людях вспомнил. И Господь не берет его к себе. По кривой дорожке видать пошел, и презрел Божьи законы, - рассуждал Борисыч.
- Ну вы и скажете, Семен Борисыч! Божьи законы! Сейчас время такое, как в курятнике, столкни ближнего, обгадь нижнего. А вы – про Законы Божьи!
- Да не все ведь так живут. Вот ты, Таисия Ивановна, человек добрый, участливый, тебе все это зачтется. Ни у каждой такое терпение. А вот Елена Васильевна, к нему «не ровно» дышит, «Иродом» его зовёт. Раздражает он её. Говорит, деда знавала не с лучшей стороны. Когда её муж на его стройке погиб, он и ухом не повел. Ни копейки не выплатил, и выставил Лену, когда она обратилась к нему за помощью.
- Борисыч, а вчера вечером странности с дедом происходили. Вышел в коридор, сел на банкетку, и с пациентами давай общаться! Я говорю, может родственникам позвонить, пусть придут, навестят? Отказался. Не хочу их видеть никого. А за что такая немилость, спрашиваю, а он и говорит: «Человека в себе убил, совесть на деньги разменял, на преступления шел, и все ради них. А теперь стал лишним. Навестить мужа и отца, нужен звонок?» А потом снова приступ хватил. Занесли его в палату. Стонал, и звал родню. Видать не жилец.
Владимир Матвеич не спал. Лежал, беззвучно плакал. Перед ним, как на телеэкране, протекала вся его жизнь. Молодые мать с отцом, ведущие его за руку по весеннему городскому парку, заботливая, ласковая сестренка, заменившая ему родителей после их гибели, которую он потом предал, долго с ней не общался, и не протянул руку помощи её детям, когда они в этом остро нуждались. Зачем ему тогда нужны были голодранцы? Сестра обиделась, и с тех пор забыла о его существовании. А недавно позвонила, и спросила, В чем он нуждается. Стало очень стыдно, и он выключил телефон. После поездки в Израиль, он поехал к ней, желая покаяться, но не доехал. Мужества не хватило.
Молодой, талантливый инженер-строитель, отличный организатор, и по общему мнению вышестоящих руководителей, хороший человек, был назначен директором домостроительного комбината. Комбинат рос, расширялся. Новый директор буквально болел душой за родное предприятие. Слаженный, отдающий душу работе коллектив. На дверях кабинета директора, сняли табличку «Прием по личным вопросам…» Человек, со своими чаяниями и бедами, принимался в любую, свободную минуту. И отказа от помощи не припомнит никто. Молодой, инициативный руководитель, сам доработал проект серийных домов, под десятый этаж, и сам, лично, добился его утверждения. После долгих баталий в кулуарах власти, выдвинутый им тезис, десятый этаж – сотрудникам комбината, заработал. Вместе с предприятием рос город. Новые микрорайоны, больницы, школы, детские сады.
И вдруг, в четкий, отлаженный механизм, попало «инородное тело» - перестройка, ускорение. Что перестраивать, и ускорять, директор процветающего предприятия уяснить не мог. Урезали финансирование, забуксовал хозрасчет. Владимир Матвеевич с болью смотрел, как дает трещины, и на глазах рушится его детище. Люди, самое большое его богатство, уходят. Очереди на квартиры больше не существует. Пустеют цеха. Ржавеет брошенная техника. Пустыми глазницами окон зияет обезлюдевший «недострой». Мощного, богатого предприятия, под названием «Домостроительный комбинат» больше нет.
Ничего не значащие, постоянно меняющиеся должности «мальчика для битья». Громоотвод от «молний» общественности, пока сильные мира сего, наплевав на партийную принадлежность, налаживают новый «миропорядок». Губернаторские выборы, где кандидат-коммунист, набравший подавляющее число сторонников со своей человечной, продуманной программой имел все шансы на успех, и неожиданно, в конце гонки, оказавшийся в аутсайдерах. Ну, кому нужен в наше передовое время, когда новая стран Россия, как птица летит в светлое будущее, губернатор с «замшелыми» коммунистическими догмами?
- Послушай, Владимир Матвеевич, сказал ему как-то его бывший куратор от бывшего обкома партии. – Прыгай в вагон, пока не ушел. Опоздаешь, путь тебе один, в «челноки». Остался еще цех стеновых панелей, от твоего комбината. Пока бесхозный. Забирай за бесценок. Приватизируй, словом. И бог тебе в помощь. Что ни будь путёвое сварганить сможешь. Я ж тебя знаю!
И он взял. Старые методы хозяйствования уже никуда не годились, и были сданы в утиль. Спрятав принципы и совесть куда подальше, бывший директор, приняв на вооружение методы новые, с упорством маньяка принялся по крупицам восстанавливать разграбленное, невзирая ни на что, переступая через поверженных противников, беззастенчиво топча конкурентов. И вскоре, в мутных водах местного бизнеса появилась новая, зубастая, хищная акула. «СтройУспех». Некогда, над воротами домостроительного комбината висел плакат: «Всё во имя человека, всё для блага человека! Жильё народу!» Ныне, над воротами «СтройУспех» такого лозунга нет. Владимир Матвеевич беспрекословно блюдет новый лозунг: «Жульё – народу! Наибольшую прибыль, при минимальных затратах!».
Минул ещё один серый, безрадостный день.
«Это что, жизнь? Почему эта высокая тетка санитарка, постоянно груба со мной? Ей-то чем насолил? И деньги сую постоянно. Не берет! Сегодня она дежурит. Поинтересуюсь, в чем дело. По каким критериям таких, берут работать в такие учреждения? Гнать их надо!»
Елена Васильевна вошла в палату, и принялась за работу, не обращая внимания на «Ирода». Сегодня он один. Выписали пациентов.
Вынесла биотуалет, протерла под кроватями выписанных пациентов, затем подошла к «Деду» и сказала:- Укройся с головой, палату проветрить надо.
- А что вы так не вежливо, Елена Васильевна?
Санитарка резко выпрямилась. – Коротка память у вас, буржуев! Вижу, что не помнишь меня. Забыл мужа моего, Ивана Максимовича Федорова? На твоей стройке убился! А ты меня из кабинета выставил, в пьяницы моего мужика записал. Не пил он! Деньги скребли на лечение дочки! Я за помощью пришла, слышала, человек ты, а ты? Ты что сказал?? «Я рабочим хорошо плачу! Милостыню не подаю. Пусть сами о себе заботятся! Я – не мать Тереза». А я вот за тобой горшок ношу. Сидишь, вот такой, весь из себя несчастный, в больнице для нас, простолюдинов. Помогите ему! Что, и для себя на платную клинику денег нет?
Как будто, кто-то плеснул в лицо кипяток. Загорелось тело. Вспомнил он ту неприглядную историю, и эту женщину, плачущую у него в кабинете взахлеб. В тот момент ему было не до неё, и она казалась ему неприятной. Колхозница неопрятная! Муж пьянчуга, свалился с балкона, со второго этажа. На кучу керамзита, и неудачно. Может, и жив бы остался, да арматура там торчала. Мастер сказал, пьян был в стельку. Мастеру, конечно, досталось, почему допустил?
Он долгим взглядом посмотрел на Елену и произнёс:- Если сможешь, прости. Что с дочкой?
- Плохо с дочкой, твоими стараниями. Нечем лечить.
Полдня Владимир Матвеевич что-то писал. Потом куда-то звонил. Через час приехал его личный адвокат с нотариусом.
- Возьми бумагу, Владиленыч, это завещание. Кажется, упомянул всех. Никого не обидел. Елене Васильевне выплатите сразу. Дочь у неё больна. А я перед ней в неоплатном долгу. Тебя тоже не обошел за твою честную службу.
Адвокат пробежал глазами бумагу: – Что это такое, Владимир Матвеевич? Какой-то детский дом, онкодиспансер, дом престарелых, пособия ветеранам. Ты, случаем, не в меценаты записался? А семью почему не упомянул??
- Семье, и без завещания на пять жизней хватит. Ненасытные. И не твое дело меня учить! Исполни в точности, что написано! Не благотворитель я, Владиленыч. Великий должник. Отдаю людям то, что я от алчности своей у них отнял. Вот так. Кажись, недолго мне осталось.
- Да бог с тобой, Владимир Матвеич! Что ты, в самом деле, захандрил! Мы ещё с тобой на танцы побегаем!
- Да ладно, знаю я вас, «танцоров»! Иди уже, иди. Устал я. Отдохнуть хочу.
Утром Владимир Матвеевич не проснулся.
Мало кто уже помнит славного директора домостроительного комбината, Владимира Матвеевича Савченко. Много еще тех, кто зло плюнет на его надгробие. А ему уже все равно. Зато его помнит город, которому он в далеких семидесятых дал второе дыхание.
По просьбе постоянных читателей, напоминаю о лайке рассказу. Не забудьте его поставить.
Канал "Стэфановна" предлагает Вашему вниманию рассказы: