Киргизский героический эпос «Манас» по праву считается одним из величайших произведений устного народного творчества, имеющего всемирное значение на ряду с «Джангаром», «Гэсэром», «Калевалой», гомеровскими «Илиадой» и «Одиссеей», древнерусскими былинами и скандинавскими сагами, сказками «Тысячи и одной ночи»...
Создававшийся веками эпос включает в себя многочисленные сказания, предания и легенды, составившие одну сюжетную канву и облечённые в поэтическую форму. Как правило, основные эпизоды его имеют вполне конкретные исторические корни, чаще всего в результате литературно-творческого переложения измененые до неузнаваемости. Манас в этом плане, наоборот, содержит такое количество фактологического материала, что его с учётом критического анализа можно вполне использовать как источник для изучения истории и этнографии народов средней центральной Азии.
Особый интерес "Манас" может представлять и для исследователя средневековой истории калмыцкого народа. Практически ни одно воспеваемое в эпосе событие не обходится без участия в нём калмыков. Это и понятно, так как многовековая история двух народов тесно переплетена и в письменных источниках прослеживается ещё до наступления нашей эры.
Нет сомнений, что истоки создания эпоса надо искать в глубокой древности. В песнях рапсодов можно встретить упоминание о блестящем периоде киргизской истории, связанным с созданием своей кочевой империи в Центральной Азии в IX веке. Она существовала в течение столетия. Это было время бесконечных войн за гегемонию в Великой Степи. Скорее всего, не без участия киргизов уйгуры нанесли последний удар владычеству тюрок, а затем и сами стали жертвой своих бывших союзников. Киргизский каганат пал под ударами киданей, и киргизы были отнесены на Алтай. Поэтому неслучайно большая часть эпоса посвящена войнам киргизов с кытаями (киданями). Разгром кара-китайского государства в средней Азии также отражен песнях. Киргизы вряд ли могли упустить такую возможность отомстить давним обидчикам. Историческое противостояние между этими народами настолько глубоко проникло в мозг и кровь киргизов, что любые их внешние враги ассоциировались с кытаями. Даже отличительный знак западных монголов – красную кисточку на шапке – почему-то связывали с кытаями, а не с ойратами, которые в эпосе носят чёрную кисть. Потомки ойратов до сих пор считают красную кисть своим символом. У калмыков есть понятие «улан залата хальмг», то есть калмык с красной кистью. В гербе Республики Калмыкия она занимает центральное место.
Цикл песен открывает, как и положено, сюжет о чудесном зачатии и появлении на свет главного героя. На протяжении всего повествования эпоса прослеживается безоговорочный авторитет владыки Востока кытайского Эсен-хана, против которого выступает герой Манас. Без особого труда в этой политической личности угадывается Эсен-тайши, правитель Джунгарии в самый блестящий период её истории. Именно при нём оформилось представление о Джунгарском ханстве как правонаследнике Великой монгольской империи. Сам Эсен-тайши происходил из аристократического среднеазиатского рода Чорос ( у калмыков – цорос), стоявшего первоначально во главе племени дербетов, позже разделившегося на дербетов и зюнгаров. Любопытно, что в эпосе дербеты (дербен) чаще всего выступают как союзники киргизов и даже являются чуть ли не родственным племенем. Этнический состав современных дербетов Калмыкии включает в себя большое количество среднеазиатских элементов. Поэтому «Манас» может дать исследователю большой фактический материал для изучения ранней калмыцкой истории.
Другая часто упоминаемая этническая группа – торгуты (в эпосе – тыргооты). Они показаны и как враги, и как друзья. Сложные киргизко-тургутские отношения в «Манасе» можно объяснить несколькими причинами. Предположительно оба народа вошли в состав джунгарского ханства одновременно в начале 15-го века, что могло стать причиной трений за пастбища. В начале 17-го века торгуты уже были составной частью ойратов. Их правитель Хо-Урлюк периодически выбирал для зимних кочевий места под Самаркандом и Бухарой, что, естественно, приводило его к сложным отношениям с соседями и кочевыми народами средней Азии. Другой этап киргизско-торгутских отношений начался после обратной откочёвки большинства тургутов с Волги в 1771-м году. Властями Цинского Китая они были поселены чересполосно с киргизами, казахами и другими народами провинции Синцзянь.
В эпосе упоминаются "шестиплеменные калмаки" или "калмаки шести родов". Эти сведения ценны тем, что ойрат-монгольские и китайские источники говорят о четырёхзвенном составе западных монголов, называя их дербен-ойрат. Как их часть упоминаются элюты, торгуты, хошуды (хошеуты), дербеты, зюнгары, хойты и другие, в зависимости от силы и могущества того или иного племени период составления исторической хроники. Напрашивается вывод: а не связано ли появление понятия "дербен-ойрат"с главенством дербетов в начале Джунгарской истории, выходцами из которых были первые правители ханства.
Устное народное творчество казахов, узбеков, каракалпаков употребляет только два понятия, обозначающие западных монголов: калмак и джунгар. В «Манасе» этот момент более детализирован. Однако сложность этнической идентификации в эпосе заключается в том, что такие термины как калмак, кытай, тыргоот, манджу или манджур, мынгал в различных вариантах в ходе повествования часто применяются сказителями по отношению к одному и тому же народу. И это нельзя объяснять путаницей или малой осведомлённостю рапсодов. Всё дело в самоидентификации каждого жителя центральной Азии. Так например, российские (или волжские) калмыки, монголы Синцзяна и совершенно отличные от них в языковом и религиозно-культурном плане алтайцы называют себя «ойрат» и «калмык». Современный российский калмык будет испытывать дискомфорт, если его назовут монголом, западный монголом, ойратом, джунгаром, даже иронично-шутливо манджиком или просто манджа. Зато за пределами России и стран, являвшихся республиками СССР, ему придётся привыкать к тому, что он – русский. Так что применение этнической терминологии в «Манасе» часто носит чисто условный характер.
В сказаниях понятие «калмак» распространяется не только на алтайцев, но и среднеазиатских кытаев, кипчаков, другие кочевые народы, ещё не принявших ислам. Часто по ходу сюжета одни группы калмаков объединяются с киргизами против других калмаков, они же вступают в союз с казахами против киргизов, иноплеменники активно участвуют в конфликтах между киргизскими родами, поэтому общепринятое представление о том, что главная идея эпоса заключена исключительно в героической борьбе киргизов за свободу с вековечными врагами – калмыками, в целом беспочвенна. Непримиримой враждебности одного народа к другому мы практически не найдём в сказках, легендах и преданиях киргизов. Подтверждения тому нет и в исторических источниках. Вековая память киргизского народа, в отличие от соседей, не содержит и сведений об ужасах периода джунгарских завоеваний. Это можно объяснить тем, что большинство киргизских родов находились в составе ханства ойратов, а их переселение c Алтая в долины Тянь-Шаня и Памира представляло собой один из сегментов единой стратегии Джунгарской экспансии в среднюю Азию. Бесконечные вооруженные столкновения в эпосе – это всего лишь извечный конфликт центральной и местной власти, тем более в империи, созданной мечом.
Наоборот, сюжет Манаса изобилует сценами проявления братских и родственных отношений киргизов и калмаков. Это совместные празднества, спортивные состязания, заключение межэтнических браков. Сказители воспевают даже родословные и калмыцких богатырей. Общая кочевая культура хозяйствования и быта, обычаи и традиции больше сближали народы, чем отталкивали языковые и религиозные различия. Первым из друзей Манаса стал калмак Шакум, называемый позднее Маджик (или Манджик) по наименованию племени Манджу, а лучшим из «кырк Чорро», то есть 40 богатырей, был калмaк Алмамбет из племени Кытай, которому рапсоды посвящали даже отдельные песни. Кстати, ясн (кость) китуд мы можем встретить и у волжских калмыков составе бывшего дербетовского аймака Хашханр.
О добрососедских отношениях между двумя народами свидетельствует сцена, где мальчики во главе с юным Манасом зарезали ягнёнка, чтобы утолить голод. Проезжающий мимо старик-калмак был возмущен их поступком, противоречащим традициям кочевого скотоводства. В ответ на грубость мальчиков он пообещал все довести до сведения их родителей. Факт сопереживания за хозяйственное благополучие соседа, пусть иноплеменника, говорит о многом.
В эпосе явно прослеживается и существование двуязычия среди киргизов. В последующем память об этом стерлась в связи с территориально-временным отдалением двух народов. Поэтому калмыцкие слова и выражения в устах персонажей эпоса стали приобретать не совсем адекватный смысл.
«Злобное« высказывание старика-калмака: «Амимине шоодай» в переводе приблизительно звучит так: «мой рот (речь, слово) выражает порицание». Слово «Шоодай» неоднократно применяется в эпосе в различных вариациях, но обязательно в составе грязного, злобного ругательства. Хотя« шатх» по-калмыцки – это просто мягкое порицание.
Принципиально и то, что иноязычная речь в эпосе звучит только калмыцкая. Так в молитвенных выражениях калмаков «лаайлама», «лаайламалу», легко угадывается «Далай-лама». А вот упоминаемое их божество Лаанат идентифицировать сложно, так как буддийском пантеоне такого имени или близкого по звучанию – нет. Непонятно и применение слова «жабуу» как возгласа калмаков. Даже манасчи недоумевают: «Что за слово такое «жабуу»? Нет его и в современном калмыцком языке. Но в тексте «Манаса» оно несёт негативный смысл, как и слова «мендю» и «пайна».
– Кричали (калмаки): «Жабуу, Жабуу, Жабуу!»
– Злобное слово такое.
– Это сильное слово «мендю».
– Кричали: «Мендю-мендю-мендю».
– Засыпая стрелами, бились они.
– Стояли, кто здесь, то там.
«Мендю» и «пайна» часто употребляются в эпосе и как боевой клич калмаков. Можно представить, каким проблемам и недоразумениям может привести сегодня общение представителей двух народов. На самом же деле «мендэ» по-калмыцки означает приветствие при встрече, во многом сходное с мусульманским «салам» или русским «здравствуйте». «Байна» (бяяня), или чаще «сайн байна» (сян бяяня) – это пожелание счастья, благополучия и благоденствия. Однако возглас испуга «чага-чага» калмаков в эпосе у современных калмыков имеет более широкое значение и звучит «яхэ-яхэ».
Любопытно, что в памяти манасчи сохранилось определение киргизов как «бурутов» в устах эпических персонажей – калмаков. Действительно, у калмыков этот этнический термин применялся по отношению к киргизам вплоть до настоящего времени. Буруты неоднократно упоминаются в ойрат-калмыцких историко-литературных памятниках. Под этим именем они приняли участие в процессе складывания калмыцкого народа. Патриарх калмыцкой этнографии профессор У.Е. Эрдниев считал, что буруты значительной своей частью вошли в состав более новый этнической калмыцкой группы – бузавов, то есть донских казаков. Можно проследить параллели и в этнической структуре двух народов, но это тема отдельного исследования.
О давних калмыцкого-киргизских связях говорят и эпические параллели. Одним из главных противников Манаса был калмак Конгурбай, чаще называемый как Конгур или просто Конг. В калмыцком героическом эпосе «Джангар» Улан Хонгор, как самый близкий хану Джангару друг и соратник, также является одним из центральных персонажей песен джангарчи.
И в заключение, надо учесть, что мы располагаем текстами эпоса, записанными на территории нынешнего Кыргызстана. Эмоционально-смысловое содержание песен «Манаса» в пределах границ КНР может быть несколько иное в связи с тем, что киргизы, проживающие там, продолжают сохранять тесные отношения с западными монголами, в частности – калмыками-торгутами.
