В последнее время стало едва ли ни модно обсуждать масштабы имущества патриарха Кирилла. Автору этих строк оная тенденция едва ли видится вполне здоровой - и вот почему.
Во-первых, интересоваться, сколько денег у патриарха, всё равно, что интересоваться, сколько денег у царя. Царь вынужден украшаться и демонстрировать избыток не ради собственной выгоды. Он представительствует от целой страны. Символизирует страну. А патриарх олицетворяет Церковь, нечто несоизмеримо большее, нежели земное отечество. То, что находится в пользовании патриарха, принадлежит Церкви, а не ему лично.
Во-вторых, патриарх несёт такую неимоверную нагрузку, несёт такие немыслимые труды, которые большинство из нас были бы не готовы понести ни за какие деньги. И предпочли бы этим немыслимым трудам нищету, лишь бы не надрываться.
Речь идёт не только о физических нагрузках, которые несёт патриарх Кирилл, речь идёт о том, что духовный статус предстоятеля РПЦ требует почти нечеловеческих усилий, постоянной самоотдачи, колоссального внутреннего подвига. Поэтому отказать патриарху в праве пусть и на малое отдохновение было бы лицемерно.
И, конечно, как сказал недавно сам патриарх интересоваться его кошельком, это бред. Подобный интерес трудно назвать вполне здоровым даже с натяжкой.
В-третьих, вопрос заключается вообще не в цифрах, а в здоровом христианском отношении к тленному богатству. Церковь в каноническом смысле не запрещает материальный избыток, она лишь призывает не держаться за материальные блага, не фетишизировать их. Мало ли у кого сколько денег? В мире есть вопросы гораздо более ответственные.
С этой точки зрения понятно отношение патриарха Кирилла к дорогой автомашине матушки Феофании, настоятельницы Покровского женского монастыря. Патриарх не запрещал матушке Феофании приобрести автомашину для церковных нужд, но когда поднялся ненужный шум, посоветовал её продать, чтобы не смущать людей с их иногда праздными вопросами.
Деньги - не первое, о чём уместно говорить в связи с патриархом. Однако это не значит, что личность патриарха стоит однобоко фетишизировать. Поэт Евтушенко дерзновенно писал (применительно к болезненным религиозным исканиям Льва Толстого):
Без спора с Богом вера однобока…
Патриарха иногда хочется не то, чтобы оспорить, но адресовать ему некоторые осторожные вопрошания. О чём? Во время эпидемии коронавируса патриарх сказал, что моровое бедствие обнаруживает суетность земной цивилизации, побуждает человека задуматься о вечности и смерти. В самом деле, как можно оспорить вечное «memento more» («помни о смерти»)?
Но не заслуживают ли люди в период бедствия, в период болезни и нищеты доли христианского сострадания (а не только сурового морализирования)? Может быть, и не заслуживают, но милосердие всё-таки выше справедливости.
Эпическая суровость Кирилла иногда подавляет психику. Под руководством патриарха воздвигнут храм Вооружённых сил в подобающей батальному началу пышной монументальной эстетике. Казалось бы, что в ней такого спорного?
Между тем, Мандельштам писал:
От Воробьёвых гор до церковки знакомой
Мы ехали огромною Москвой.
Заметим: Москва-то огромная, а церковь маленькая. Почему? Потому что в противоположность огромной Москве трогательная церковка (даже не церковь!) выражает христианское смирение и христианское милосердие. Они как бы уравновешивают дикость, азиатчину и жестокость пугающе огромной Москвы.
Под руководством Кирилла, напротив, построен огромный храм, по сравнению с которым - зрительно, а не только психически - человек кажется муравьишкой или иным мелким насекомым.
Автору этих строк упомянутая Мандельштамом церковка знакомая милее храмин, которые строились и строятся не только в религиозных целях. Будучи формально православными, эти величественные твердыни одновременно служат для прославления земных басилевсов.
В отличие от имперской архитектуры исконно православная архитектура миниатюрна. Её классический образец - это храм Покрова на Нерли. Церковка на Нерли умиляет сердце больше, нежели недавно воздвигнутый в Москве храм Вооружённых сил. Едва ли ни в противоположность ему, церковка знакомая подобно храму Покрова на Нерли располагает к молитве.
Но приходится смиряться. О патриархе Кирилле остаётся сказать одно: он правильный, строгий, ему виднее.
Возвращаясь к мелочному вопросу о деньгах, остаётся заключить, что излишне вдаваться в оный вопрос - значит, ввергаться в искушение. Сам патриарх объясняет повышенный и нездоровый интерес к этому вопросу со стороны многих людей массовой непопулярностью правды. Кирилл утверждает, что в его проповедях нет человекоугодия, ну а поскольку правда глаза колет, люди выдумывают поклёпы, лишь бы уклониться с пути истинного в спорные блуждания (чтобы не сказать заблуждения). Дословно патриарх утверждает, что его проповеди строятся не на потребу «сильных мира сего», и они как бы мстят…
С патриархом трудно да, признаться, и накладно спорить… Остаётся, однако, добавить, что его ясные тезисы существуют в некотором вопросно-ответном поле.
Где граница между милосердием и попустительством? А также где граница между жёсткой принципиальностью и сердечной скаредностью, немилосердием к людям?
Что думаете вы?
