Кому как не художникам, натурам чутким и подвижным, первыми ощутить дуновение ветров Истории? Пока всё остальное человечество на сотнях языков молится всем известным ему богам о том, чтобы современность не оказалась эпохой перемен, большие живописцы ловят ветер этих самых перемен парусами души. А поймав вдохновение и зарядившись энергией коллективного бессознательного — без устали творят шедевры.
Взять, к примеру, рубеж XIX и XX веков. В те грозные декады европейская живопись буквально фонтанировала новыми идеями, а звёзды мольберта рождались с небывалой частотой и сияли как сверхновые светила в центре нашей галактики. Меняющаяся ценностная парадигма с одной стороны дарила художникам новые, без дураков революционные методы самовыражения, а с другой — подталкивала интуитивно «цепляться» за классические сюжеты, чтобы наполнить броские, не всегда привычные публике формы глубоким содержанием, проверенным самим Временем.
И вряд ли случайностью явился тот факт, что великий Валентин Серов, странствуя в начале века по Средиземноморью, по-настоящему глубоко проникся эстетической притягательностью руин одной из древнейших (изученных) цивилизации региона — минойской. Сгинувшая в огне и пепле взорвавшегося вулкана острова Тира, она оставила после себя удивительно богатое культурное наследие, ныне прочно вошедшее в европейскую культуру и ставшее частью её «генетического кода». Мотив драматического погружения в бездны морские процветающей цивилизации, внезапный и поэтому почти мистический, заставил художника обратиться к классической легенде о похищении богом Зевсом финикийской красавицы Европы.
Обратите внимание, уважаемый читатель: лицо девушки-финикийки безмятежно. Мало того: на нём читается любопытство, побеждающее минутное замешательство. Бык — Зевс влечёт её в неизвестность, а сопровождающие его дельфин и кит символизируют тайное благословение его действий морским богом Посейдоном, приходящимся Европе дедом. Словом, обладательницу классических черт лица и белоснежной кожи, олицетворяющую собою идеалистические представления древних о совершенной женской красоте, уносит в неизвестное будущее необоримая высшая сила.
Но Серов оставляет эти детали сюжета на заднем плане, лишь в качестве контекста. В первую очередь он стремится показать нам беззащитную и потому вынужденную доверять своему похитителю юную Европу как личность, принимающую данность бытия с изрядной долей фатализма. Проживающую удивительное приключение здесь и сейчас, даже не пытаясь взглянуть вперёд по направлению движения и попробовать разглядеть или хотя бы угадать своё будущее. Вся эта картина — своеобразная метафора на судьбу Старого Света, поджидавшую его в новом столетии, в которое он вступал решительно и безоглядно. А впереди его поджидал собственный метафорический остров Тира, готовый взорваться в любой миг...
А вот замечательный швейцарский Феликс Валлотон, написавший собственную версию «похищения Европы» почти одновременно с нашим отечественным классиком, увидел ту же самую историю совсем иначе. Его неоимпрессионистский символизм диктует такую сюжетную повестку, где важнее всего — внутренний мир персонажей. Его Европа спускается со спины своего любовника — Зевса, уже достигшего мелководья и ожидающего, когда его новая пассия выйдет на берег. Здесь нет и тени скрытой драмы, которой наполнено произведение Валентина Александровича. Лишь история о счастливом побеге двоих влюблённых, подчёркнуто чувственная и — благодаря ярким краскам, игре света на нежной девичьей коже и специфике её позы — наполненная динамизмом.
Однако, и это полотно являет собою невольное предвестие. Господин Валлотон подчёркнуто дистанцируется от контекста древнего мифа, используя его как фон, но легенда и не думает покидать пространство холста. Пересказанная швейцарцем на новый лад, она как нельзя ярче иллюстрирует ту перемену культурного нарратива Старого Света, которая на контрасте с творением Серова выглядит как манифест раскрепощения нравов и примата физического над духовным. Ну чем не символ культурной революции начала XX века?
В интервале с 1500 по 1910 свою Европу «похитило» немало иных талантливейших живописцев эпохи, как зарубежных, так и отечественных. Безусловно, столь пристальный интерес к этому сюжету можно считать совпадением или попыткой своеобразного «ответа» одних мастеров кисти другим. Но мы всё же убеждены в правоте собственной версии. А именно:
Под напором социо-культурных ураганов XX века рушились традиции, давая жизнь обновлённым идеалам, и европейские мастера кисти спешили отобразить этот катаклизм, дабы оставить в наследство потомкам самую суть происходивших событий. Сохранить дух уходящей эпохи и одновременно приоткрыть дверь в будущее для тех, кто придёт в мир большого изобразительного искусства по их стопам, чтобы говорить со зрителем языком революционных направлений, жанров и стилей. Говорить на вечные темы любви, красоты и сладости «запретного плода».
Автор: Лёля Городная
