Без «шишки родительской любви»
И всё-таки – снова о семье Курагиных. В одном из комментариев мне указали, что Толстой оклеветал князя Куракина. Давайте прежде всего разберёмся с этим.
Википедия заявляет, что прообразом князя Василия послужил Алексей Борисович Куракин. Однако если мы обратимся к биографиям князей Куракиных, то ясно увидим, что ни государственный деятель (побывал и малороссийским генерал-губернатором, и членом Государственного совета, и министром внутренних дел, и канцлером российских орденов) Алексей Борисович, ни его старший брат Александр Борисович, дипломат и вице-канцлер, не имеют ничего общего с князем Василием, разве только какие-то одинаковые чины, да ещё была у Алексея Борисовича дочь Елена, но тоже не имевшая ничего общего с Элен ни в биографии, ни во внешности. Я бы даже сказала, что неженатый Александр Борисович, имевший, по некоторым сведениям, около семидесяти внебрачных детей, скорее уж похож на старого графа Безухова.
Так что снова приходится привести слова Льва Николаевича: «Имена действующих лиц: Болконский, Друбецкой, Билибин, Курагин и др.— напоминают известные русские имена. Сопоставляя действующие неисторические лица с другими историческими лицами, я чувствовал неловкость для уха заставлять говорить графа Растопчина с князем Пронским, с Стрельским или с какими-нибудь другими князьями или графами вымышленной, двойной или одинокой фамилии. Болконский или Друбецкой, хотя не суть ни Волконский, ни Трубецкой, звучат чем-то знакомым и естественным в русском аристократическом кругу». Признаем же, что никакого Куракина Толстой не оклеветал (с тем же успехом можно сказать, что в образе карьериста Бориса он оклеветал кого-нибудь из князей Трубецких). Кстати, от Куракиных же явно образована и фамилия Карагиных – кого там Лев Николаевич обидел?
Поэтому будем говорить о семье Курагиных просто как о литературных персонажах. На первый взгляд, обычная светская семья – родители и трое детей.
Наверное, самый невыразительный (а может быть, и самый порядочный) член этой семьи – мать, княгиня Aline, как её называет муж, «массивная, когда-то красивая, представительная женщина». Толстой скажет, что «она постоянно мучилась завистью к своей дочери», и именно поэтому «не могла примириться с мыслью» о её замужестве «от живого мужа». Однако же потом она придёт к другой мысли: «Нет, она права, — думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. — Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто».
Об Элен Курагиной, графине Безуховой я писала подробно (читайте здесь). Приведу лишь вычитанную мной где-то мысль, что Элен воплощает внешнюю сторону семьи Курагиных, а её брат Ипполит – внутреннюю. Этот, по определению собственного отца, «покойный дурак», поражает одновременно глупостью – его «лицо было отуманено идиотизмом» - и чванством и самонадеянностью. Описание Ипполита откровенно карикатурно – от наряда («Он был в темно-зелёном фраке, в панталонах цвета cuisse de nymphe effrayée [тела испуганной нимфы], как он сам говорил, в чулках и башмаках») до замечаний о манере речи: «сказал князь Ипполит таким тоном, что видно было, — он сказал эти слова, а потом уже понял, что они значили», «из-за самоуверенности, с которою он говорил, никто не мог понять, очень ли умно или очень глупо то, что он сказал»,- и анекдота, рассказанного им «по-русски таким выговором, каким говорят французы, пробывшие с год в России».
«Беспокойный дурак» Анатоль – младший в семье. Как и в описании Элен, Толстой подчёркивает его красоту, покоряющую и дворовых девушек («какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын»), и знатных барышень. Любопытно, что в первой редакции романа автор тщательно выписывал портрет Анатоля (там, в частности, была дивная деталь – «прекрасные глаза его с чудесными, правильными, чёрными бровями как будто были сделаны не столько для того, чтобы смотреть, сколько для того, чтобы на них смотрели. Они казались неспособными изменять выражение»), а в окончательном тексте ограничился определением «высокий красавец» и великолепной фразой «Анатоль стоял прямо, разинув глаза».
Толстой не раз укажет на его откровенное бесстыдство. Помимо истории с неудавшимся похищением Наташи, вспомним эпизод, когда княжна Марья видит в его объятиях м-ль Бурьен: «Анатоль с весёлою улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая её посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошёл в дверь, ведущую на его половину».
Однако я уже писала о том, что в этом, несомненно, неумном и наглом человеке есть нечто обаятельное и неотразимое… Не забудем также, что это его вмешательство спасло Пьера, когда он решил повторить «подвиг» Долохова.
По-моему, откровенно мерзок глава семьи, «важный и чиновный князь Василий», появляющийся в романе буквально на первой странице. Толстой даёт князю, которому «инстинкт подсказывал» полезных людей, выразительную характеристику: «Что-то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарён был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми».
Никогда, ни на одну минуту князь не забывает о своей выгоде. Вот самое начало романа: «Скажите, — прибавил он, как будто только что вспомнив что-то и особенно-небрежно, тогда как то, о чём он спрашивал, было главной целью его посещения, — правда, что l’impératrice-mère [императрица-мать] желает назначения барона Функе первым секретарём в Вену? C’est un pauvre sire, ce baron, à ce qu’il paraît [Барон этот ничтожное существо, как кажется].— Князь Василий желал определить сына на это место, которое через императрицу Марию Феодоровну старались доставить барону». У князя «светлое выражение плоского лица», «тоном, в котором из-за приличия и участия просвечивало равнодушие и даже насмешка», он ведёт разговор, «по привычке, как заведённые часы, говоря вещи, которым он и не хотел, чтобы верили».
И, наверное, самое отвратительное – позиция, занимаемая князем Василием в то время, когда решается судьба России.
Петербургские салоны обсуждают сложившуюся ситуацию по-разному: «у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими». (Ну не могу удержаться от параллели с салоном Жюли: там щиплют копию и говорят о животрепещущем: судьбе знакомых и своей собственной - не без сплетен, конечно, - а здесь… В чью пользу будет сравнение?) «Князь Василий, занимавший всё те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fillе [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот».
А кроме того, не имея (или не оглашая) собственных мыслей, может менять тон высказываний в зависимости от позиции двора. Достаточно вспомнить его так называемое «мнение» о назначении Кутузова: от «Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов!.. Разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть…» до «Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est maréchal [Ну-с, вы знаете великую новость? Кутузов — фельдмаршал]. Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад!» («Теперь уже он не мог никому уступить Кутузова. По мнению князя Василья, не только Кутузов был сам хорош, но и все обожали его») А после оставления Москвы снова будет перемена мнения: «князь Василий во время visites de condoléancе [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
— Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России»
Меня только всегда при чтении романа поражало, что, принимая соболезнования из-за смерти Элен, князь Василий (впрочем, как и раньше) ни разу не вспомнил о сыне, который всё же был в эпицентре событий. Видно, «шишка родительской любви» у него действительно отсутствовала!
А ещё больше характер князя Василия проявится в весьма некрасивой истории с «мозаиковым портфелем». Но о ней – в другой раз.
Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал
"Оглавление" всех статей по "Войне и миру" здесь
Навигатор по всему каналу здесь