На пике творчества архитектор-авангардист Константин Мельников пользовался такой любовью советских властей, что получил разрешение построить в центре Москвы частный дом по собственному проекту. В 1927-м Мельников начал возводить новаторское здание с круглыми стенами и окнами-шестигранниками в Кривоарбатском переулке, где позже разместились его квартира и мастерская.
По странному стечению обстоятельств дом не принес счастья никому из его обитателей: сам архитектор стал его заложником, когда в конце 30-х его обвинили в формализме и отстранили от активной работы, а после смерти Мельникова его наследники долгие годы не могли поделить уникальную жилплощадь. В прошлом году дом-мастерскую Мельникова превратили в музей. Правда, для этого столичный Музей архитектуры фактически выставил на улицу его последнюю жительницу — пожилую внучку архитектора Екатерину Каринскую, пообещав, что государство выплатит ей компенсацию.
Как получилось, что памятник архитектуры доставил столько неприятностей тем, кто был с ним связан? Где проходит грань между «законным» и «порядочным»? В этой истории по-прежнему много белых пятен.
МАЛЬЧИК ИЗ ЦЕРКОВНО-ПРИХОДСКОЙ ШКОЛЫ
Константин Мельников — один из тех гениев, о которых говорят: он опередил свое время. Сегодня его называют русским Гауди за смелый новаторский подход, с которым он легко разрушил все градостроительные нормы начала XX столетия, чтобы расчистить дорогу для новых архитектурных решений.
К своим 30 годам Мельников завоевал такую славу среди советских зодчих, что ему поручали проектирование объектов государственной важности — от саркофага для Мавзолея Ленина до Советского павильона в Париже на выставке 1924 года. Впрочем, этому расцвету не суждено было продлиться долго — как известно, советская власть быстро меняла милость на гнев.
Будущий архитектор родился в 1890 году в Москве в многодетной патриархальной семье. Чета Мельниковых — служащий на строительстве и ремонте дорог во владениях Лесной и земледельческой академии и бывшая крестьянка — ютились в глинобитном, крытом соломой бараке вместе со сторожами, охранявшими угодья академии. Позднее Мельниковы получили комнату в доме на четыре семьи на Тимирязевской улице. Сейчас это вполне обжитой и даже не окраинный район Москвы, застроенный панельными домами и торговыми центрами; но вот о том, что представляла собой Москва конца XIX столетия, легко судить уже по тому, что Степан Мельников, отец будущего архитектора, организовал в собственном дворе молочное хозяйство — построил коровник и завел двух телок. Со временем тяга к земле пересилила желание жить в большом городе, и Степан Мельников перевез семью в собственный дом в деревне Лихоборы.
Родители ежедневно возили на своей лошади молоко в Москву на продажу, а Константин и другие дети четы вставали с восходом солнца, помогали родителям выгонять коров на пастбище, разносили молоко по близлежащим дачам и получали нехитрое образование. Первым учебным заведением Константина Мельникова стала четырехклассная церковно-приходская школа — вряд ли в те времена кто-нибудь понимал, какая дорога впереди у мальчика, который совсем не отличался любовью к учебе, зато слыл самым подвижным учеником.
Заметив, что мальчику нравится рисовать, родители решили отдать его учеником в иконописную школу. Через неделю, когда Мельниковы приехали навестить 13-летнего сына, он наотрез отказался вернуться в мастерскую. Так сфера иконописи потеряла в лице Константина Мельникова потенциального мастера, а родители вновь задумались о выборе жизненного пути для сына.
Судьбу Мельникова в итоге определил случай: его родители познакомились на рынке с молочницей, которая разносила молоко в богатые дома, в том числе к педагогу и инженеру Владимиру Чаплину. Молочница и кучер Чаплина помогли пристроить Константина Мельникова в торговый дом, принадлежавший инженеру, где последний обратил внимание на смышленого мальчика с яркими художественными способностями. Чаплин так проникся участью юного художника, что нанял для него преподавателя и помог поступить в Московское училище ваяния и зодчества; жена инженера деликатно объяснила мальчику элементарные правила этикета.
В общей сложности Мельников провел в училище 12 лет, получив дипломы по живописи и архитектуре, причем последняя интересовала его только потому, что на поступлении настоял покровитель Владимир Чаплин. Видимо, инженеру было не занимать прозорливости, потому что Мельников быстро втянулся в обучение и вскоре начал работать помощником на различных постройках московских архитекторов. В качестве дипломной работы Мельников спроектировал фасады первого в России автомобильного завода АМО (в настоящее время завод ЗИЛ). Получив диплом, Константин Степанович в числе лучших выпускников училища вошел в первую советскую государственную архитектурную артель — мастерскую строительного отдела Моссовета. Именно здесь разрабатывались проекты по перепланировке и реконструкции Москвы, проектировались народные дома, школы, жилье для рабочих, агитдоски — словом, все то, что составило архитектурный облик столицы к середине прошлого века.
ДОРОГА БУНТАРЯ
Быстро выработав собственный стиль, Мельников к началу 20-х годов отказался от сотрудничества со всеми существующими архитектурными группами и приступил к воплощению собственных замыслов. Первой знаковой постройкой в длинном ряду архитектурных шедевров, созданных Мельниковым, стал павильон «Махорка» на Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставке 1923 года. Несмотря на то, что заказчики представляли себе павильон одноэтажным зданием без изысков, Мельников возвел концептуальное сооружение с консольными свесами, большими плоскостями рекламных плакатов, открытой винтовой лестницей и прозрачным остеклением. Новаторский подход Мельникова осудил буквально каждый второй; от сноса павильон спасло только заступничество Алексея Щусева — заслуженного архитектора СССР и лауреата четырех Сталинских премий, за что Мельников долгие годы был ему благодарен. К слову, в начале 30-х годов Щусев поддержал негативные выступления в адрес Мельникова, которые в конечном итоге привели к тому, что карьера Константина Степановича оборвалась на взлете.
В 1924 году Мельникову доверили создание саркофага для Мавзолея Ленина, который сохранился до наших дней. Сейчас стеклянный саркофаг-четырехгранник в разобранном состоянии хранится в Музее Ленина в Горках. По мнению некоторых историков, участие в этом проекте помогло Мельникову избежать массовых репрессий 30-х годов.
Творческий стиль мастера восхищал современников, — правда, каждый, кто высказывался о его приемах, считал нужным подчеркнуть, что Мельников не желает подчиняться ни социалистическим догмам, ни принципам какой-либо из существующих школ. Вот как писал о Константине Степановиче архитектурный критик Роман Хигер: «Вряд ли можно назвать у нас еще одного такого зодчего, творческий путь которого отличался бы за все время революции такой же прямолинейностью и последовательностью, как у Мельникова… Мельников — архитектурный эквилибрист и парадоксоман — может стать одним из интересных мастеров новой архитектуры социализма. Но для этого ему нужна серьезнейшая перестройка и самодисциплина, не связанная, конечно, с отказом от сущности его архитектурного дарования».
ДОМ НА ВЕКА
Казалось, судьба вполне благосклонна к архитектору-новатору: в конце 20-х годов столичные власти даже разрешили построитель в центре города частный дом — жемчужину творчества Мельникова, описание которой можно встретить в любом учебнике по архитектуре, изданном в XX веке. Архитектор получил кредит на строительство частного дома сроком на 15 лет, и, поскольку строящееся здание рассматривалось как опытно-показательное сооружение, Мельникова освободили от земельной ренты. «Творчество там, где можно сказать: «Это мое», — утверждал Мельников. Он хотел жить и творить в собственном доме, а не в панельной новостройке, а потому разработал проект с учетом потребностей своей семьи. Здание, напоминающее в плане цифру 8, состоит из двух кирпичных цилиндров разной высоты, а стены собраны таким образом, что дом не нуждается в дополнительных несущих конструкциях. Дверь здания выходит в Кривоарбатский переулок, а изнутри дом освещается в течение всего светового дня за счет огромного окна-экрана над входом и шестиугольных окон по периметру цилиндра.
Когда-то дом Мельникова был чуть ли не единственным высоким зданием в районе Арбата, а убедиться в его прочности семье архитектора довелось во время Великой Отечественной войны. В 1942 году в здание Вахтанговского театра попала немецкая бомба, взрывная волна, не встречая препятствий, двинулась в сторону дома Мельникова. Под действием этой силы здание «подпрыгнуло» и встало обратно за счет своей уникальной конструкции, — правда, в доме при этом не осталось ни единого стекла.
МЕДЛЕННЫЙ РАСПАД
По иронии судьбы, дом с просторной мастерской стал фактически кладбищем нереализованных проектов архитектора: в 1930-е годы его отстранили от профессии за слишком смелый и фантазийный подход к архитектуре. В строительстве утверждался новый стиль — сталинский ампир, имевший мало общего с принципами Мельникова. Со временем Константина Степановича «перевели» из архитекторов в преподаватели: до конца жизни он работал на кафедрах строительства и проектирования в вузах России, изредка участвуя в архитектурных конкурсах, где его работы вызывали неизменный протест. Его последним реализованным проектом стал памятник дважды Герою Советского Союза Семену Козаку в украинском селе Искорость. Незаслуженно забытый архитектор скончался в возрасте 84 лет и был похоронен на Введенском кладбище. Сложно поверить, что под скромным белым крестом покоится прах одного из крупнейших деятелей архитектуры прошлого века.
После смерти архитектора в 1974 году дом по праву перешел к его детям — Людмиле и Виктору, однако фактически в нем поселился только последний. Виктор Мельников, известный советский художник, занял мастерскую и считался хранителем творческого наследия отца, однако в 1988 году его сестра потребовала раздела дома, чтобы она тоже могла в нем проживать. Судебная тяжба между наследниками длилась восемь лет; в итоге суд установил, что половина здания действительно принадлежит Людмиле Константиновне, однако отказал ей в праве жить там.
Этот процесс наделал в Москве немало шума, но главные потрясения были еще впереди. Незадолго до смерти Виктор Мельников — самобытный художник, который редко выставлялся и почти не продавал свои работы, — заподозрил свою младшую дочь Елену в том, что она каким-то образом заставила его подписать дарственную на дом, и исключил ее из завещания. Все бы ничего, но детали семейного скандала зафиксировала специально приглашенная Виктором Мельниковым пресса. Главной наследницей стала другая дочь художника — Екатерина Каринская, но за год до кончины Виктор Мельников изменил и это решение: дом он распорядился передать государству, чтобы в нем обустроили музей имени отца-архитектора и сына-художника. Таким образом, обе дочери остались без наследства, однако Екатерина с таким положением вещей мириться не собиралась и заняла драгоценные квадратные метры после смерти Виктора Мельникова в 2006-м. За семейное гнездо судилась и Елена, — правда, в том же году она публично отказалась от своих притязаний и заявила, что целиком поддерживает идею создания музея-квартиры.
ПЛЕННИКИ ДОМА
Сложно сказать, чем обосновывалась подозрительность Виктора Мельникова. Быть может, тем, что к концу жизни он почти ослеп, а судебные тяжбы с собственной семьей подорвали его веру в бескорыстную дружбу окружающих. При этом художник отказывался признавать себя беспомощным: до последнего дня писал картины пальцами и маслом и с легкостью преодолевал большие расстояния по Москве пешком. По словам знакомых семьи, дочь Екатерина приезжала к нему каждый день, чтобы помочь по хозяйству, но остаться жить у отца не могла из-за его вспыльчивого характера. Как пишет в журнале «Сноб» журналист и куратор Марина Хрусталева, «это была и есть непростая семья... У них у всех в этой семье были мистические связи: у отца с сыном, у внучки с дедом. Они разговаривали, они задавали вопросы, и дом отвечал... Катя никогда ничего для себя не просила». Екатерина Викторовна действительно не раз признавалась в том, что разговаривает с портретами деда. И тем не менее была очень практична в делах — писала под диктовку письма отца в инстанции и разбиралась с судебными делами, пока с художником за дом судилась его сестра.
И тем не менее по причинам глубоко личного характера Виктор Мельников решил отказать дочери в наследстве в пользу создания музея. Сотрудники частного охранного предприятия впервые пришли к Екатерине в ночь после отпевания Виктора Мельникова — в дальнейшем они стали в круглом доме частыми гостями, а дочь художника перешла на осадное положение. Во многом из-за того, что на дом Мельникова появился еще один неожиданный претендент — бизнесмен Сергей Гордеев, купивший у некоторых наследников их доли и пожелавший создать там музей в обход государственных ведомств. Однако у Музея архитектуры были свои планы на этот счет: его директор Давид Саркисян страстно желал сделать дом Мельникова филиалом государственного музея, но при этом соблюсти интересы законных наследников. В 2010 году это противостояние сторон прекратилось: в январе скончался глава Музея архитектуры, а в декабре Сергей Гордеев уехал жить за границу и передал свою половину дома Мельникова государству, а профильный архив — в музей.
ПОСЛЕДНИЙ БОЙ
В жизни Екатерины Каринской начался сложный этап: новое руководство Музея архитектуры не собиралось оттягивать с национализацией музея из жалости к наследнице. Все эти годы Екатерина Викторовна жила на небольшую пенсию и стабильно получала отказы на свои просьбы выделить средства на текущий ремонт дома.
В пылу кабинетно-бумажной борьбы чиновники не слишком обращали внимание на предмет конфликта, а дом Мельникова тем временем ветшал: с потолка сыпалась штукатурка, а по фасаду прошла заметная вертикальная трещина. Екатерина Викторовна оказалась в противоречивом положении: с одной стороны, дом, который она заняла, ей не принадлежал; с другой — в ответ на просьбы о финансировании ремонта она не раз слышала тираду о том, что юридически дом еще не отошел государству, а значит, ремонтировать здание она должна сама — как исполнительница завещания отца. Немногочисленные попытки так и поступить заканчивались неудачей: в 2013 году Екатерина Каринская получила судебный иск и штраф «за несогласованные работы на объекте культурного наследия».
В итоге летом прошлого года, потеряв надежду решить вопрос миром, представители Музея архитектуры решили отбить дом силой. 13 августа в доме Мельникова произошли события, напоминающие рейдерский захват: в здании поселились охранники, не пускавшие к Каринской ни друзей, ни врачей: продукты женщине передавали через забор. Такое осадное положение продолжалось два месяца: 21 октября, когда Екатерина Каринская вышла из дома покурить, сотрудники музея закрыли дверь изнутри, предварительно оставив ей теплые вещи. С тех пор Екатерина Викторовна с супругом переехали в малогабаритку к дочери, где они, по собственному признанию, спят на полу; в доме-музее же начались спешные приготовления к открытию.
Первых посетителей пустили в Дом-музей Мельникова уже в начале декабря прошлого года: никакой особенной реставрации там так и не провели, и масштабные отделочные работы еще впереди. Сотрудничать с Музеем архитектуры при этом согласилась вторая дочь Виктора Мельникова Елена — ее назначили куратором музея.
Эту историю сложно оценить однозначно: с одной стороны, знаковый объект культурного наследия наконец открыл свои двери для всех желающих, с другой — вызывают вопросы методы, которыми пользовались представители государства.
«Я считаю глубоко отвратительным выбрасывание родственников человека, ради которого создается музей, из его дома, — высказался о ситуации архитектурный критик Григорий Ревзин. — Так действовали большевики, именно общенародным благом мотивируя изъятие частной собственности, так же действуют и сегодняшние последователи. Музей — это институция, которая должна придерживаться высоких стандартов правового поведения и гуманизма. У нас в стране достаточно бандитов, так что же музей ведет себя как бандит?»
«Секретные материалы 20 века» №8(420), 2015. Евгения Назарова, журналист. Москва