Перегруженная моторка с 5 пассажирами (из которых я и Дима-местный весьма крупные) идёт медленно и натужно, а берега Антипаютаяхи низкие и однообразные. Размываемый обрывчик, сырой песчаный пляжик, чахлые кусты подальше от воды, иногда холмы на берегу. Дима взглядом охотника оценивает берега и сходу узнаёт всех взлетающих птиц. Зверья тут тоже много, в том числе бурых медведей. Белых медведей тут, к счастью, нет - а вот в Гыде уже встречаются. Гыда, расположенная на другой стороне Гыданского полуострова - это то, что кажется краем земли отсюда, и при том она крупнее (3,4 тыс. жителей) и видимо богаче Антипаюты, с которой её связывают только зимник и вертолёт. Буквально каждый в Антипаюте советовал нам когда-нибудь съездить в Гыду.
Пока же мы доехали только до Старой Антипаюты - ныне это пустынные холмы на берегу, на которых лишь летом ставятся дачные чумы. Но кое-что напоминает и о том, что посёлок был здесь - могильный обелиск под красной звездой. Здесь лежат не какие-нибудь комиссары, погибшие во времена Мандалады от рук "приспешников кулака и шамана", а Первая учительница. Легенда гласит, что когда в 1926 году здесь открылась фактория (стационарный торгово-обменный пункт для жителей тундры) и близ неё стали селиться ненцы, по чумАм стала ходить некая молодая русская учительница, приехавшая с Большой земли, да обучать тундровЫх детей грамоте, и вот в один прекрасный день собственные ученики взяли да её убили. Собственно, это вся история: неизвестны ни обстоятельства, ни причины, ни даже имена ни убийц, ни, что самое странное, самой учительницы. Вскоре в посёлке построили школу, а в 1944 году сам посёлок переехал ниже по реке, куда мог зайти теплоход. Женщина в безымянной могилке же стала кем-то вроде местночтимой святой, как Безымянный инок на Терском берегу Белого моря, только в атеистическом обществе.
Дима вызвал вторую лодку, так как пятерых везти было откровенно тяжело, а мы поднялись на сопку над могилой. Вид вверх по Антипаютаяхе, на берега, где я вряд ли когда-нибудь буду. Там дальше сотни километров тундры, и куда-то туда ушли на летние пастбища олени. Очень люблю совершенно особое освещение, которое видел только на Крайнем Севере - как будто бы пейзажу добавили резкости:
Невысокие кусты складываются в целый лес, а за лесом балок. У Димы тоже такой есть - для местных это как дача или охотничий домик. Дима говорил, что сюда стоило приехать хотя бы на недельку, от теплохода до теплохода, пожить в балке в отрыве от посёлка, не поохотиться так хоть послушать природу. Он безусловно прав, но эта поездка для меня была лишь разведкой...
А на соседнем бугре - чум, ненецкие мужики колдуют над снегоходом. Это тоже всего лишь дача, в которую жители посёлка перебрались на лето. У государства есть программа помощи северным народам, ведущим традиционный образ жизни - пособие (небольшое), материалы и печка для чума, спутниковый телефон на случай ЧП, но чтобы иметь на всё это право - традиционным образом надо прожить определённую часть года, заодно заготовляя на зиму рыбу, дичь, грибы да ягоды. К другим таким чумам, где живут знакомые Димы и родственники того паренька со второй лодкой, как раз подошедшего к берегу, мы и направились дальше:
Самая северная точка нашего пути:
Вот как выглядит "лес", который мы видели с холмов - карликовые кривые деревца ниже человеческого роста. Дальше надо пройти болотце (разумеется, все промочили ноги), и на холме встретит стойбище:
Ненцы относятся к малым народам Севера, но их народ - крупнейший из малых: около 45 тысяч человек, населяющих всю тундру от Кольского полуострова до Таймыра, у Баренцева и Карского морей. Большая часть ненцев (30 тысяч человек) живёт в ЯНАО, 8 тысяч - в Ненецком округе, 3,5 тысячи - в Красноярском крае, и ещё порядка полутора тысяч в Ханты-Мансийском округе - это так е "лесные ненцы", по сути являющиеся отдельным народом, как и ближайшая "родня" - селькупы, энцы и нганасаны. Их общие предки пришли в эти края аж с Саянских гор, выжитые оттуда тюрками, и в тундре быстро нашли своё дело - оленеводство, которое то ли принесли с собой (на Саянах издавна разводят маралов), то ли переняли у сиртя - легендарного народа, жившего здесь до них. Название "ненцы" значит просто "люди" (нэнэч) или даже "настоящие люди" (нэнэй нэнэч), русские же до 1930-х годов называли их "самоеды". Говорят, что происхождение этого слова вполне безобидное, всего лишь переиначенное на русский манер название саамов - первого известного Руси тундрового народа, но ритуальное поедание вырванного сердца убитых врагов в этих краях летописи то ли отмечали, то ли приписывали. Ненцы, как и всякие кочевники, на момент встречи с русскими были народом воинственным и непокорным, и та же Мандалада была далеко не крупнейшим из продолжавшихся с 17 века набегов и восстаний.
Но единственным русским острогом, на который самоеды не нападали никогда, была златокипящая Мангазея. Ненцы - народ деловитый, умеют наживать богатство и устраиваться в жизни, и даже в наше время из крупнейшего в мире поголовья оленей (600 тысяч голов) Ямала больше половины голов - частные. Чукчи (пасущие государственных оленей) ненцам завидуют и считают их ушлыми, и что среди ненцев много богатых людей, сделавших хороший бизнес на тундровом материале. При всём том, они неожиданно хорошо, куда лучше многих более крупных народов, сохранили язык, быт, традиционную культуру и даже фамилии без русского суффикса (кажется, таким в России могут похвастаться разве что тувинцы) - Яр, Салиндер, Лапсуй, Худи... фамилий, правда, у них мало и под этими четырьмя ходит большая часть Антипаюты.
Ну а причина того, почему они не поддаются ассимиляции, предельно проста - у ненцев есть своё национальное дело, которое не смог освоить больше ни один народ. Оленеводство - очень сложный процесс, так как олени ходят по своим путям миграции, к которым люди по сути просто пристроились, охраняя стада от волков и инфекций. Это означает как минимум невозможность перейти к оседлому образу жизни, и говорят, даже в советское время у многих ненцев в паспорте на странице прописки в штампе значилось "ТУНДРА". Ненцам удалось то, что не удалось практически никому из народов СССР - сохранить свой традиционный образ жизни. Мне кажется, реальной обособленности в СССР у оленеводческих совхозов было поболее, чем у Прибалтики с Узбекистаном, а к советской власти тут многие относятся так же враждебно, как те же литовцы или западно-украницы: ненцы - такой же народ "труженников-собственников" со своими традициями самоорганизации без оглядки на государственную власть. При всём том, ходят ли тут разговоры о каком-нибудь сепаратизме - судить не берусь, но думаю, что вряд ли: они и так живут по-своему, а государственная власть - лишь одно из условий среды. В общем, мне ненцы понравились - самодостаточный народ с крепким внутренним стержнем.
Интересно, что "самоедами" называли ненцев только к западу от Таза, а оленеводы между Тазом и Енисеем, то есть и здесь, в Антипаюте, были в летописях известны как юраки. Возможно, это был другой народ, в 19 веке ассимилировавшийся с ненцами, и те, кого мы встретились здесь - их потомки.
Мы поднялись на стойбище. Посёлок совсем недалеко - по прямой 7 километров, по реке около 20, слева видны даже белые надстройки "Калашникова" у жёлтой стрелы портового крана.
Народ занимается делом - вырезают грузовые нарты:
Дима пристроился к рабочей компании, а мы пошли по чумам, предварительно спросив, в какие стоит заходить:
Чум я видел вроде и не первый раз в жизни - до того бывал в чумах у коми-ижемцев, в том числе когда они приезжали в Сыктывкар, да в музеях типа Торум Маа - но это, как вы понимаете, совсем другое. Как с юртами: в Казахстане в них кумыс наливают, а в Киргизии живут чабаны на джайлоо. Именно киргизский джайлоо я и вспомнил, придя на этой стойбище - было очень интересно сравнить две разные кочевые культуры Степи и Тундры. Вот классический чум, само это слово из языка коми, а по-ненецки - мя:
Мы заходили в несколько разных чумов - те, куда разрешили-пригласили работавшие над теми же нартами хозяева. Фотографии здесь даю вперемешку, а первым, что мы увидели, зайдя в первый же чум, были детишки, возившиеся с планшетом. "Туземцев" здесь искать не стоит: необычный ненецкий быт прошёл испытание временем, но обитатели чумов - люди не более далёкие, чем жители русских глубинок. Показателен диалог с не очень дружелюбным хозяином на дальнем конце стойбища:
-Что вам надо?
-Мы туристы, вот ходим-смотрим...
-Зачем фотографировать частную жизнь?
-Ну... Там вроде бы не против?
-А здесь против, так что до свидания.
Так что помните, что всё показанное мной на стойбище является частной жизнью. По той же причине почти не выкладываю фотографии людей. А вот так чум выглядит изнутри - печка-буржуйка в центре, дощатые настилы вокруг, скарб и лежанки у стен:
Сравнивая чум и юрту, я пока не готов сказать, с чем связаны их отличия и что из них удобнее. Может быть, это разные пути развития одной идеи переносного жилища: юрта - сложная, но выверенная система из множества разнообразных деталей, а чум прост настолько, насколько это возможно. Пл сути он состоит всего из двух элементов: длинных шестов (обычно их 42, но бывает от 30 до 70) и нуков - обшивки. Зимние чумы и сейчас, и в старину обшивают оленьими шкурами, которых нужно примерно столько же, сколько шестов, а летняя "одежда" чума - сейчас брезент, в ХХ веке шинельное сукно. А старину ханты свои летние чумы крыли берестой, а ненцы - старыми прохудившимися шкурами, уже не годными для зимы.
Чум - древнейший тип полноценного жилища, его почти полный аналог - столь любимый хипушниками индейский типи (в отличие от чума был слегка асимметрично сложен и имел два "лепестка" потолочного отверстия, регулировавшие выход дыма), чукчи невесть откуда изобрели ярангу, представляющую собой что-то среднее между чумом и юртой, у многих сибирских народов были стационарные зимние жилища и переносные летние чумы. В целом, на мой взгляд, преимущество юрты в том, что она компактнее как в собранном (при меньшей высоте большая площадь), так и в разобранном (нет очень длинных деталей) виде, а преимущества чума в том, что он намного проще в сооружении и изготовлении - собственно, при наличии под рукой дерева и материи и минимальном умении работать руками, построить себе чум в состоянии каждый.
.
Сидим за столом. Мы выложили всякие конфеты-печеньки, но они у хозяев нашлись, и даже вкуснее наших, нас же угостили олениной. У ненцев живо много обычаев и поверий - так, например гостю не стоит проходить между мужем и женой, а женщине нельзя обходить чум по кругу ни снаружи, ни изнутри - как мне объясняли, невидимую линию, проходящую через вход и очаг женщине вообще не стоит пересекать ближе полусотни метров от чума. При этом, у меня сложилось впечатление, многие из этих обычаев ненцы берегут сознательно, как символ принадлежности к своему народу.
В чумах лежит и огромное количестве предметов быта, которые тут совсем как в музеях, но только используются людьми по назначению. Например, вот тучи (женская сумка), бурки (обувь) и высушенная спинная мышца оленя, точно не помню, чему служащая в хозяйстве.
Нашлась даже зимняя одежда ягушка, которую мы тут же надели на Лену - от более известной малицы она отличалась распашным передом, чтобы ненка могла "не отрываясь от производства" покормить детей грудью. Детей в ненецких семьях, кстати, и по сей день много.
На заднем плане классический лёгкий балок - слышал, что это изобретение чуть ли не тундровых русских - ведь ещё в 16 веке на полярных берегах до самой Индигирки возникло несколько колоний поморов, которым вернуться из такой дали было бы сложнее, чем в ней остаться, и ставших полноценными народами Сибири.
В другом чуме специально для нас нарядили в зимнюю одежду ребёнка. Традиционный зимний костюм северных народов делался из двух шкур мехом в обе стороны, и давал практически абсолютную защиту от мороза - говорят, бывало, что упавшего с нарт ребёнка находили в тундре спустя сутки, и он был не только жив, но и без малейших признаков обморожения.
Надо сказать, детская культура тут вообще развита. Есть и детские нарты, и детские чумы - разом и игрушка, и наглядное пособие для будущего оленевода.
В малице же мне спозировал тот пожилой ненец в камуфляжном плаще с кадра №24. Сначала, правда, не хотел:
-Да это не настоящая малица, она из шубы перешита...
-Но я-то вообще никакой не видел!
-Ладно, фотографируй... - и стянул через голову плащ.
Обратите внимание и на варежки-нарукавники. У оленевода неотъемлемое дополнение к малице - тугой пояс, на которыми висят всяческие инструменты. Здесь же, как уже говорилось, не оленеводы, а промысловики:
Мне очень понравилось в гостях у этих людей, спокойных и доброжелательных, без среднеазиатской навязчивости (вот есть у них давняя культура уважения к личному пространству), но и без русской или хантыйской угрюмости. Наверное, это что-то сродни героям фильма "Счастливые люди". При нас они все говорили по-русски, почти без акцента, но ненецкий им родной.
По-ненецки они говорили при нас только с вот этой могучей старой женщиной, заходившей в чумы:
Дело в том, что это - местная колдунья, знахарка, и не знаю, является ли она шаманкой: с одной стороны, не каждый колдун - шаман (потому что шаманское дело - хождения в иные миры в ходе своих камланий), с другой - настоящее шаманство у ненцев, в отличие от тех же хантов, вполне сохранилось. На меня колдунья смотрела недобро, а когда я её сфотографировал - вдруг села на землю и стала делать какие-то жесты руками. Может быть, она просто присела отдохнуть и разминал руки, но мне сразу представилось, что она отводит сглаз от поселения.
А пара нарт в дальней части стойбища стоят на берёзовом помосте. Если у хантов были священные амбары, то у ненцев - священные нарты, но и там, и там одна сущность и та же - хранилище культовых вещей. Нарты в принципе используются ненцами как передвижные амбарчики, стоя в огромном количестве вокруг чумов и поселковых домов. Увидеть священные нарты оказалось большой удачей - обычно жители посёлков хранят обереги, реликвии да фигурки духов по домам. Где-то в тундре есть и хэбидя-я - святые места, опознающиеся по кучам рогов забитых там за многие годы жертвенных оленей.
Обычные нарты, к которым зачем-то привязана веточка:
Между тем, наползали сумерки, делалось всё холоднее - яркое солнце обманчиво, на самом деле тут было около 7 градусов, а мы ведь ещё и промочили ноги. Через болото нас решили перевезти в нартах, для чего завели буран:
Снегоходы, оказывается, прекрасно себя чувствуют и в летней тундре:
Лена шла своим ходом - на нартах места было только на четверых, а она единственная в нашей компании была в непромокаемой обуви:
Погнали! Я видел немало транспортной экзотики, но ЭТО по своей экзотичности за пару минут пути перекрыло всё:
Садимся по лодкам - до Антипаюты совсем недалеко:
А в посёлке нам тут же повстречался вездесущий в его пределах Катцо, в компании которого мы и гуляли до теплохода. Близ одного из домов мы очень активно фоткали, и в конце концов оттуда вышла ненка средних лет, и возмущённо спросила "Вы кто?!". Тут же за дело взялся Катцо, и буквально с пары фраз возмущение сменилось на интерес, и нас позвали в дом. Там я не фотографировал, но просто поверьте на слово - отличий от русской квартиры в сталинке-малоэтажке никаких. Вот разве что окно проложено ягелем - по словам хозяйки, просто для красоты.
На стол выложили рыбу пыжъян - это из сиговых, то есть с белоснежным мясом, но по вкусу совсем не похоже на муксуна. Рыбу я сразу же намазал горчицей, и горчица пробила буквально до макушки, но зато в горле перестало перешить от мокрых ног. К чаю прилагалась морошка, подмороженная с сахаром в огромный кусок - такой же нас угощали и в чумах.
