Роман «Мать звезды» глава 50
Галина Лысова отправила младшую дочь Ирину, от греха подальше, ночевать к бабушке Лизе. Вернувшись в избу, её муж Александр, а по-простому — Шурка, уже спал, смачно похрапывая на оббитом чёрным дерматином диване. Она посмотрела на него сквозь слёзы, и так ей стало горько за себя, за свою жизнь и за жизнь дочерей своих, что голова у неё кругом пошла, и она, чтобы не упасть, присела на лесенку возле русской печки. Воспоминания о прошлой жизни и переживания о сегодняшнем дне захватили её и не давали расслабиться.
«Да разве же я об такой жизни мечтала? Батюшки мои… До двенадцати лет и забот не знала. Пока папка-то был живой — не одного грубого слова от него не слыхала. А потом война, будь она неладна, всё счастье моё безмятежное как курица по зёрнышку склевала.
Только забрали папку на фронт, так через два месяца под Ржевом и погиб. А мне всего-то-навсего тринадцать лет только-только исполнилось. И как он то́кмо* воевал та́мака** — ума не приложу. Ведь даже курице голову тюкнуть сам не мог! Чуть что, за сердце хватался. Ну, какой из него вояка? Мамка сама за него курей тюкала.
А нас-то он любил как — даже пальцем не задевал, не то, что словом. Всё по-доброму да с лаской. Чувствовал, видать, что недолго ему на белом-то свете жить осталось.
Как пришла похоронка-то, так мамка-то на себе волосья рвала, да померла, когда мне всего-то навсего семнадцать лет стукнуло. Так боле в жизни-то своей ничего доброго-то я и не вида́ла: одна забота да работа.
В шестнадцать-то пошла на вечёрку с подружкой своёй — Зинкой Першиной, а она говорит мне таки слова: «Галька, ты сёдня замуж выйдешь!». А я ей сходу: «С чего бы это?» Она замялась правда, ничё боле мне не сказала, и как ровно в воду глядела, так оно и вышло. Шурка-то как пришёл с войны раненый в правую руку, что ты грудь в орденах. Сам высокий да красивый. Я как увидала, так ноги-то у меня подкосились. На кадриль меня то и дело приглашал. Вот и накадрилили. С вечёрки-то я боле домой и не пришла. Сразу за него убёгом и вышла. Ума-то у меня и сейчас не лишку, а тогда и вовсе не было. Мамка-то моя после-то, как ревела. Шибко за меня она переживала. Видать, сердце-то материнское чувствовало, что счастья-то мне с Шуркой не будет. А я ведь шибко баской была! Фигурка точёная, коса тёмно-русая да густая, ножки аккуратные — любо дорого смотреть. Обувку-то и сейчас тридцать пятого размера беру.
Привёл он меня к себе в дом, да и говорит мамаше своей: «Знакомься, мамаша, это жена моя — Галинка!»
Она меня сразу правда и приняла, как следует, уж чё-чё, а обижаться-то мне на неё не за что. Жалела она меня. Уж не скажу, что любила, а жалеть жалела.
Сходили мы на другой день с ним в сельсовет и нас расписали тут же. Первая дочка родилась и тут же преставилась. После-то уж Танька родилась, а через два года Любка. А как только Ирку родила, так нашла коса на камень: задурил Шурка-то мой, и давай нести несусветицу. Втемяшилось ему будто бы Ирка не от него и как только я его не уговаривала, всё без толку: даже слушать не хочет, что сейчас, что тогда. И свекровушка ему сколь раз высказывала да за меня заступалась, а что толку? Упёрся, как баран в новые ворота и ни туда и ни сюда. Сам мается и нас мает» — горько вздохнула она.
Шурка, перевернулся с одного бока на другой, потом открыл глаза, увидел жену, сидящую напротив него, их глаза встретились и обменялись болью.
— Ты чё тут сидишь-то? Уж стемнело, а Ирка-то дома ли? — поинтересовался он, беспокоясь о младшей дочери.
— Нет. Побоялась я её дома-то оставить, к бабке Лизе отправила ночевать.
— А чё так? — удивился муж.
— Да чтобы ругани нашей она не слыхала.
— Вот и всё… При Ирке-то я бы не стал шибко ругаться-то: я ж хоть и дурак, но ведь не совсем ещё.
— Да кто тя знат-то… У ней, итак, нервы-то никудышные, пущай сегодня у бабки с дедкой переночует.
— Ну, пущай, так пущай. Свет-то хоть включи! Чё мы в потёмках-то сидим? — спросил он.
— Сейчас, — спокойно согласилась она, и подошла к выключателю включить свет.
— Вот, совсем другое дело! Сразу жить захотелось, и душа чаю запросила. Галька-а! — вспомнил он, — Мне же Танька сёдня фотку дала. Бабке Шуре хочу показать её, может, заговорит она внучку-то и ей полегчает.
— А где фотка-то? — встрепенулась от слов мужа Галина, ей не терпелось на неё взглянуть.
— Да у меня в кармане пиджака лежит. Сейчас достану, помял, поди... нет, чтобы сразу достать, как вернулся. — сожалея, он вытащил из внутреннего кармана фотографию и протянул её жене. Она бережно взяла её в руки, улыбка пробежала по её лицу, увидев свою старшую дочь и внучку.
— Шурка! А Танька-то наша тут ровно артистка кака́! И внучка-то куклёнок куклёнком — не мудрено, если изуро́чил*** кто. Завтра, с утра пораньше, как корову-то подою, сама к бабке Шуре схожу, чтобы на ранней-то зорьке она заговор прошептала. Спасать Алёнку-то надо! — а про себя она подумала: «Ладно, хоть не рыжая родилась, а то куда бы с ней… А что не Ванькина она, так это по всему обличью видать. Ну да ладно: жива-здорова будет, а там уж как жизнь поведёт. Дай-то Бог, чтобы за руку, а не пинком по мягкому месту. Уж ко́ли у меня жизнь не сложилась, так хоть у неё глядишь, сложится»
Пояснение:
то́кмо* — только
та́мака** — там
изуро́чил*** — сглазил
© 07.06.2020 Елена Халдина
Запрещается без разрешения автора цитирование, копирование как всего текста, так и какого-либо фрагмента данной статьи.
Все персонажи вымышлены, все совпадения случайны
Продолжение 51 Бывает, ещё как бывает
Предыдущая глава 49 Жизнь-то длинная — на всё слёз не хватит!
глава 1 Торжественно объявляю: сезон на Ваньку рыжего открыт!
Прочесть "Мать звезды" и "Звёздочка"
Рассказы "Деревенские посиделки"