Давайте про психологию любых протестных революционных выступлений на примере ситуации с массовыми погромами и митингами в США. Про что это на самом деле? На самом деле это про ощущение себя жертвой. А ещё про подростковый протест. И сейчас подробно расскажу, почему.
Возникает некое событие, которое вызывает массовое возмущение. Оно либо случается спонтанно, либо режиссируется. Пелевин в «Generation Пи» давно это уже подробно описал. Событие является спусковым крючком, триггером определённой большой общественной проблемы. То есть не всякое событие вызовет массовое возмущение – нужна хроническая назревшая социальная травма. Очевидно, что расизм вообще и в частности для Америки – это огромная проблема, требующая внимания, и неутихающий пожар ещё со времён Гражданской войны (если не раньше). США здесь не одно поколение пожинают плоды рабовладельческого строя и ущемления прочих рас во время колонизации (хотя индейцы так активно не выступают на данный момент).
Когда проблематика не столь высока или угнетаемая группа не так сильна по разным причинам, пожар либо дополнительно раздувается заинтересованными силами, либо имеет более мягкую (не революционную) форму общественного протеста и осуждения. Так, например, происходит в том же США с абьюзом и движением MeToo. Резонанс и меры реагирования огромны, но революция происходит скорее в головах и структурных изменениях социальной жизни. То есть общество сильно трансформируется под воздействием изменения отношения к теме, но до революционных выступлений дело не доходит. Хотя стратегически это может иметь самые разнообразные и не всегда однозначные последствия. Но об этой теме в другой раз – вернёмся к революционным выступлениям.
Событие может быть вопиющим, либо намеренно нагнетаться как таковое. Например, и жертва не совсем ангел, и ситуация не так уж очевидна, но архетипами взывает к определенному образу. В данном случае и убитый афроамериканец – преступник, и действия полицейских пограничны. Однако же ситуация возводится в культ, потому что в целом демонстрирует назревшую проблему.
Окей, проблема существует. Почему она вызывает именно такую реакцию? «Потому что иначе не достучаться», - скажут одни. «Потому что мое возмущение и гнев слишком велики», - скажут другие. «Сколько можно молчать!», - скажут третьи.
Но эффективный ли это способ изменения общества? Сторонники протеста, особенно агрессивного, считают, что «да». Они выходят резко из состояния жертвы и становятся агрессорами. Однако это, на самом деле, другая сторона жертвы, и никогда не решает ситуации. То есть жертва и агрессор - две стороны одной медали. Если человек, пытаясь освободиться из угнетающих его обстоятельств, впадает в ненависть, то проблема и тема его не отпускают. Он вбухивает в неё всё больше своей энергии без всякого конструктива. И эта наполненная энергией сущность держит его рядом с проблемой ещё сильнее. Выдоха и освобождения не случается.
Почему же так происходит и зачем? Человек, ощущающий себя жертвой, может выйти из неё в рамках существующего шаблона обусловленности либо в спасателя, либо в преследователя. В преследователя легче. Для спасателя надо духовно вырасти, хотя и этот выход не выход на самом деле. Истинный выход – просто перестать быть и чувствовать себя жертвой. Но если вокруг всё продолжается по-прежнему? Если в жертву вгоняют обстоятельства?
В том же США позитивная дискриминация белых гетеросексуальных мужчин достигла уже достаточных заметных пределов. Это означает, что при определенном желании и упорстве можно достичь небывалых высот, будучи представителем любой нации. Особенно, если вы – афроамериканская лесбийская женщина или даже не совсем женщина, то тем вероятнее. Отменяет ли это американскую кастовость? Безусловно, нет. И об этом в другой раз. Но социальные лифты возможны.
Но эти лифты доступны немногим. Не потому что система избирательна (хотя и это тоже). А потому что не всякий хочет с ней соприкасаться.
Понятно, что травмированность длится веками и переходит из поколения в поколение, пока кто-то из потомков не выйдет из сюжета, что, кстати, происходит не так часто. Родовые системы, а не только индивиды, начинают чувствовать себя жертвами. Это становится по сути фетишем как обязательное условие принадлежности к роду. Моя боль – ваша боль. Уже и не болело бы, если бы не... Но предать род нельзя. Как будто перестать чувствовать боль – это обесценить жертвы предков. У них, возможно, она и была, там на Американском Юге, а у вас уже есть все возможности. Но перестать быть жертвой – это как бы стать предателем.
Те, кто за счёт талантов и упорства поднялся, ощущают за это смесь вины и гордости. И чего там больше – поди знай. Но вообще-то там больше вины за то, что пошли на уступки «белого цисгендерного верха». И они в большинстве своём делают это из максимального «я докажу» и из протестной агрессии в такой форме. А любое «я докажу тебе, большой и сильный» – это подростковый протест против родителя. В данном случае: успешный и социализированный, но всё же подростковый.
Что же происходит с теми, кто остаётся в рамках национальной и родовой парадигмы боли и жертвы? В ней закрепляется ощущение слабости и беспомощности. По сути детское состояние. Да, во времена рабства – это было фактическим состоянием, с которым практически невозможно было бороться. Но времена прошли, а психологический шаблон остался. Уже есть возможности, но нет психологической базы для этого среза общества.
Многие зависают в ощущении «Большого брата» как врага и злого родителя. Проецируют свою неудовлетворённость жизнью и неготовность ее менять из чувства глубинной вины перед родом на социальные «белые» институты. Так проще: свой - чужой. Это абсолютно подростковая идеология. Протест против фигуры отца или родителя. Неготовность брать на себя ответственность за свою жизнь.
Что же происходит в момент вскрытия нарыва? Возникает взрыв. Подросток – это тот, кто хочет сепарироваться от родителя, но не видит средств. Родитель здесь – это правительство, «белая каста« и т.п. Средство подростка – протест. Он не знает, как строить мир. (Об этом тоже ещё расскажу). Но он не согласен с нынешним мироустройством по определению.
Дай подростку, который склонен к образованию групп по принципу подобия, факел, и он разнесёт факел по всей группе. Для него важно отделиться от «злого старшего» и найти поддержку среди себе подобных и слиться с ними, поэтому протесты такого толка так массовы. Он всегда винит «фигуру родителя» во всех бедах. Он хочет разрушить нынешний миропорядок, но не знает, как строить новый. Или он наивно-иллюзорен в этом вопросе. Он верит в то, что потом всё как-то лучше построится – как ребёнок, убежавший из дома с 10 долларами в кармане, а то и без них. А ведь результат любому взрослому известен.
Почему такой мирный протест подключает к себе интеллектуалов? Кто они? Почему полицейские и «белые« феминистки встают на колени? В следующей серии.
А вот почему любой такой праведный гнев выливается в мародерство, погромы и убийства? Отвечу здесь. Во-первых, жертва, которая восстала, агрессивнее хронического агрессора. Особенно если жертва давно не жертва и агрессор давно не агрессор. Чем сильнее иллюзия и слабее мнимый агрессор, тем разрушительнее жертва – нет краев и края. Во-вторых, в такие моменты на волне протеста против уклада социума усиливаются люди с антисоциальными расстройствами личности (те же социопаты, которые весьма агрессивны и мыслят моментом). Или даже люди просто с такими акцентуациями. Последние – как раз те, кто в обычное время «да никогда же». Поэтому любая волна на общем резонансе вытаскивает жертвенное, подростковое и антисоциальное во многих, обычно непричастных. Потом они будут жалеть и каяться, а те, кто жалеть не будет, всё, что смогут разрушат, но достаточной взрослости, чтобы построить новое, у них нет и не было.
