Роман «Мать звезды» глава 37
В реанимации Алёнка пролежала восемь дней. Татьяна всё это время дочку не видела. Каждое утро Пётр Васильевич сам звонил в реанимацию, интересовался её состоянием, а после работы Татьяна со своей подругой Нюрой Зубковой ходили в больницу.
Татьяна за это время сильно изменилась: шерстяная юбка стала болтаться на некогда соблазнительных своей округлостью бёдрах, румянец с её щёк исчез, как будто его и не бывало, темно-карие глаза приобрели болотистый оттенок и чуть припухшие от постоянного недосыпания и слёз выглядели усталыми и потухшими.
Ночью её донимал один и тот же сон. Лохматая старуха с седыми волосами в темной рясе тянула к ней костлявые руки, прося: «Отдай мне её, отдай! Не нужна она тебе, а мне без неё скучно. Заждалась её бабка Ефросинья. Заждалась». А потом левой рукой старуха доставала из кармана толстую цепь и трясла ею у лица Татьяны, приговаривая: «А я тебе вот что дам. Бери, бери, пока даю. В тюрьму, когда сядешь — пригодится…»
Татьяна вскакивала и долго не могла уснуть, а когда засыпала, сон в точности повторялся.
«Вот ведь наваждение какое, сдалась я ей? Ефросиньей-то покойную мать Петра Васильевича звали. Может свечку в церкви поставить за упокой её души и отвяжется от меня? — пришло ей в голову после шестой бессонной ночи, — А если кто увидит меня, как я в церковь захожу, так ведь в партию потом не примут, и прощай моя карьера по партийной линии. Бабку Марфу, пожалуй попрошу, может она за меня в церкви свечку-то поставит»
Дождавшись утра, Татьяна перед работой зашла к бабке Марфе. Рассказала про сон, но про тюрьму не упомянула. Старушка ей ответила:
— Танька, так ты чё тянула-то? Надо было давно уж в церковь-то сходить да свечку поставить. Алёнке глядишь, и полегчало бы сразу. И как мне самой-то это в голову не пришло?! Из ума выживаю, что ли? — недоумевала баба Марфа.
— Да не наговаривайте вы на себя, баба Марфа! Все бы, так как вы из ума выживали! — улыбнулась Татьяна, — Я вам рубль дам, сходите?
— Да я и без рубля схожу, свечку-то и на свои для Алёнки-то за здравие поставлю, а уж за упокой Ефросиньи на твои деньги свечку куплю, и Сорокоуст так и быть закажу. Мне одеться-то — только подпоясаться осталось. К подружа́йке своей хотела сходить, но ничё, сначала в церковь, а уж потом и до Шурки Лежневой доковыляю.
То ли свечка за здравие помогла Алёнке, то ли молитва Сорокоуст заказанная бабушке Ефросинье и поставленная свеча за её упокой, но сон этот больше Татьяну не донимал. А на девятый день Алёнку перевели в обычную палату.
Пётр Васильевич как узнал радостную весть, купил полкило конфет «Красный мак» и печенья «Мария» в заводском буфете, и вместе с Ниной Муратовой, Фросей Казаковой, Татьяной Ширяевой отметил чаепитием в обеденный перерыв.
О том, что Татьяне разрешили лечь в палату к дочке сообщил Пётр Васильевич. Татьяна ликовала! А потом напившись чая, забежала ненадолго к себе домой. Взяла необходимые для больницы вещи, сложила их в сетчатую авоську.
Заглянула в комнату к бабе Марфе, чмокнула её в щёку и обняла, что было для неё не свойственно. Татьяна не умела и боялась выражать и показывать свою любовь людям: ей казалось это неприличным. Проявляя свои чувства, становишься слабой и уязвимой, а привязываться к кому-то душой и телом она не хотела.
До больницы она дошла минут за десять. Дочку она не видела восемь дней и на удивление самой себе соскучилась. В стационаре она сдала пальто, сапоги и платок гардеробщице. Переобулась в тапочки, надела на себя больничный халат, который ей выдала кастелянша. Алёнка лежала в седьмой палате, об этом она узнала тоже от Пётра Васильевича.
Подойдя к палате, она тихонько приоткрыла дверь и осторожно зашла.
— Здрасте! — поздоровалась она с женщиной лет тридцати в цветастом халате и белой косынке на голове, сидящей на койке и кормящей ребёнка грудью, в ответ та кивнула Татьяне головой.
В палате было шесть коек. Татьяна растерянно огляделась, ища взглядом свою дочь.
— Кого ищите? — спросила кормилица.
— Дочка моя, Алёнка, тут лежит.
— А-а, так она вот же, напротив нас лежит, — кивнула женщина на койку напротив.
Татьяна подошла и увидела ребёнка с большими голубыми глазами, не сразу в нём её признав.
— А чё это она у меня такая тощая стала? — испуганно произнесла Татьяна глядя на дочь. — Одни кости да кожа, батюшки мои… Она и раньше-то худющая была, а теперь и вовсе исхудала. Они её, что ли, тут не кормили совсем? Вот так доверь им ребёнка и останешься без него…
— Ты благодари что они тебе дочь с того света вернули, а не фыркай тут. Сама до реанимации дитё довела, а выступать будешь — посадят!
— А я чё? Я ничё. Это я, к слову, сказала, — тут же смекнув, что гонор её тут не прокатит, Татьяна сменила тон разговора. Дочка, увидев её, заплакала. — А чё это она ревёт-то, как будто я ей чужая?
— А ты как хотела? Она же уже забыла тебя, пока тут лежала.
Татьяна погладила Алёнку по голове, та заревела ещё громче.
— Я ж мать твоя! А ты как будто бы и не рада мне. Восемь ночей толком не спала, за тебя переживала, а ты смотришь на меня и ревешь да ревёшь… Разве ж так можно с матерью-то родной?
Женщина посмотрела на неё оценивающе и, покачав укоризненно головой, сказала с упрёком:
— Ты бы хоть её для начала на руки взяла да приласкала. А ты от неё, как от взрослой, к себе внимания требуешь. Ты же её мать-то, а не она!
© 27.05.2020 Елена Халдина
Запрещается без разрешения автора цитирование, копирование как всего текста, так и какого-либо фрагмента данной статьи.
Все персонажи вымышлены, все совпадения случайны
Продолжение 38 Неужели она чувствует, что я её отец?
Прочесть начало романа "Мать звезды" можно ниже нажав на ссылку
1 Торжественно объявляю: сезон на Ваньку рыжего открыт!