Пушкинский "Пир во время чумы" - это не социальная сатира о том, что когда одни жируют, другие умирают. И даже не гротесковый рассказ о противоестественном веселье во время общественного бедствия. Это о нас с вами сегодняшних. О людях, ищущих жизненные ориентиры перед лицом смертельной опасности.
"Пир во время чумы" - это маленькая пьеса из одной сцены. Впервые она была напечатана в петербургском альманахе "Альциона", который вышел из печати в декабре 1831 года. Тогда у жителей Санкт-Петербурга были еще свежи воспоминания о событиях прошедшего лета, когда в городе свирепствовала холера, унесшая жизни более четырех с половиной тысяч человек.
Очевидно, что Пушкин не случайно взялся за перевод фрагмента драмы шотландского поэта Джона Вильсона "Чумный город" (The city of the plague). Действие этой драмы происходит в 1665 году в Лондоне, охваченном эпидемией бубонной чумы, от которой тогда умерло 20 % населения. Но при этом оригинальный сюжет Пушкин подстроил под современные себе реалии и создал самостоятельное законченное произведение, имеющее глубокий смысл.
Итак, "Пир во время чумы". За столом, установленном прямо на улице, пируют несколько человек. Буквально с первых строк в повествование вторгается упоминание о близости смертельной опасности. Один из гостей вспоминает о недавно умершем весельчаке Джаксоне и предлагает выпить за помин его души. Председательствующий за трапезой поддерживает тост, все молча выпивают.
Потом Председатель обращается к одной из присутствующих женщин:
Спой, Мери, нам уныло и протяжно,
Чтоб мы потом к веселью обратились
Безумнее, как тот, кто от земли
Был отлучен каким-нибудь виденьем.
Мери поет:
Было время, процветала
В мире наша сторона:
В воскресение бывала
Церковь Божия полна;
Наших деток в шумной школе
Раздавались голоса,
И сверкали в светлом поле
Серп и быстрая коса.
Ныне церковь опустела;
Школа глухо заперта;
Нива праздно перезрела;
Роща темная пуста;
И селенье, как жилище
Погорелое, стоит, —
Тихо все. Одно кладбище
Не пустеет, не молчит.
Поминутно мертвых носят,
И стенания живых
Боязливо Бога просят
Упокоить души их!
Поминутно места надо,
И могилы меж собой,
Как испуганное стадо,
Жмутся тесной чередой!
Если ранняя могила
Суждена моей весне —
Ты, кого я так любила,
Чья любовь отрада мне, —
Я молю: не приближайся
К телу Дженни ты своей,
Уст умерших не касайся,
Следуй издали за ней.
И потом оставь селенье!
Уходи куда-нибудь,
Где б ты мог души мученье
Усладить и отдохнуть.
И когда зараза минет,
Посети мой бедный прах;
А Эдмонда не покинет
Дженни даже в небесах!
На что это похоже? Мне думается, что это беспристрастный рассказ о бедствиях, вызванных чумой, и такой своеобразный разумный совет, как следует себя вести во время эпидемии. В свете сегодняшних реалий я воспринимаю это именно так.
А дальше разворачивается интересная коллизия. Председатель говорит, что эта песня, вероятно, навеяна воспоминаниями о чуме, которая случилась когда-то раньше в тех краях, откуда Мери родом. Мери соглашается и утверждает, что на родине ее внимательно слушали. Но тут вмешивается Луиза и говорит, что "...не в моде теперь такие песни!". В этот момент по улице проезжает телега, на которой лежат мертвые тела. Увидев ее, Луиза падает в обморок. Потом, придя в себя, она говорит, что ей привиделся ужасный демон, который звал ее в тележку с мертвецами, и она не понимает, сон это был или реальность.
Мне думается, здесь присутствует аллюзия на различия в поведении жителей двух российских столиц в условиях холеры. В Москве эпидемия случилась почти на год раньше, чем в Санкт-Петербурге. Москвичи с пониманием восприняли меры, принимаемые властями с целью остановить болезнь, и потому в городе, несмотря на холодное время года, удалось избежать взрывного роста заболеваемости. А в Санкт-Петербурге в начале эпидемии случился так называемый "холерный бунт". Некоторые петербуржцы, подстрекаемые определенными силами, решили, что "не модно" выполнять решения и требования властей. Несколько дней город был охвачен беспорядками с погромами лазаретов и избиениями врачей. В условиях паники и неразберихи холера очень быстро распространялась: за неделю заболели более четырех тысяч человек. Это почти столько же, сколько за весь период после бунта. (Для справки: в 1830 году население Санкт-Петербурга составляло 435,5 тыс. человек. Информация взята отсюда).
Из объявления военного генерал-губернатора Санкт-Петербурга
… Некоторые неблагонамеренные люди вздумали внушить простому народу об излишних и тягостных мерах, будто бы принимаемых здешней полицией и врачами. Легкомысленные и нерассудительные поверили сим выдумкам и, оставив свои занятия и работы, стали собираться толпами на улицах и толковать между собою о мнимых будто бы причиняемых народу притеснениях. В неразумии своем вздумали они освобождать больных будто бы насильно посаженых в больницы, ворвались в два таковых временных лазарета, разогнали больных и причинили столь великие беспорядки, что несколько человек при том лишилось жизни.
Государь-император, узнав о сих неожиданных и крайне огорчительных для Его сердца происшествиях, Высочайше повелел мне поставить в пример обывателям здешней столицы похвальное и достойное подражания поведение жителей первопрестольного града Москвы, уверенностью в полезных действиях правительства и усердным выполнением предписанных им правил соответствовавших благим намерениям Государя-императора и тем избавивших себя от грозящей им гибели.
Порядок в охваченном эпидемией почти полумилионном городе воцарился только после повсеместного усиления полицейских патрулей, бравших под арест всех подозреваемых в погромах и самоуправстве. Люди пришли в ужас от того, что натворили, постепенно успокоились, и тогда болезнь стала отступать.
Если не знать этих исторических реалий, то, конечно, увидеть такую аллюзию проблематично. Но, те не менее, мне кажется очевидным, что образы Мери и Луизы олицетворяют собой два различных стереотипа поведения человека в условиях эпидемии. Можно примириться с обстоятельствами и при этом делать все возможное, чтобы не заболеть самому и не заразить других людей. А можно протестовать против обстоятельств, считать себя умнее прочих и не делать ничего, полагая, что предложенные меры - ерунда. Но итог тогда будет плачевным.
Еще один вариант поведения человека в условиях чумы Пушкин показывает через образ Председателя, Вальсингама. Его гимн чуме захватывающе страшен:
Когда могущая Зима,
Как бодрый вождь, ведет сама
На нас косматые дружины
Своих морозов и снегов, —
Навстречу ей трещат камины,
И весел зимний жар пиров.
*
Царица грозная, Чума
Теперь идет на нас сама
И льстится жатвою богатой;
И к нам в окошко день и ночь
Стучит могильною лопатой….
Что делать нам? и чем помочь?
*
Как от проказницы Зимы,
Запремся также от Чумы!
Зажжем огни, нальем бокалы,
Утопим весело умы
И, заварив пиры да балы,
Восславим царствие Чумы.
*
Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в Аравийском урагане,
И в дуновении Чумы.
*
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.
*
Итак, — хвала тебе, Чума,
Нам не страшна могилы тьма,
Нас не смутит твое призванье!
Бокалы пеним дружно мы
И Девы-Розы пьем дыханье, —
Быть может… полное Чумы!
Этот человек решил, что ему уже нечего терять, и потому как будто бы играет со смертью, пытаясь получать от этого удовольствие. В его извращенном страхом сознании жизнь и смерть поменялись местами. Вальсингам - живой мертвец, действующий по принципу "чем хуже - тем лучше". Думаю, многие встречали подобных людей или даже ловили себя на сходных мыслях.
Пагубность такого образа жизни очевидна, но противопоставить ему что-либо достаточно сложно. Ведь само существование чумы и других смертоносных явлений и событий пугает, завораживает, создает иллюзию безысходности и торжества смерти над жизнью. Так что же делать???
Однозначного ответа Пушкин не дает, но некий рецепт в дальнейшем повествовании прослеживается. Когда Председатель заканчивает петь свой гимн чуме, возле пирующих появляется священник. Он призывает их прекратить пиршество, совершенно неуместное "...средь ужаса плачевных похорон", и разойтись по домам.
На это Председатель отвечает, что "...домА у нас печальны - юность любит радость". Тогда священник узнает его и напоминает ему как он недавно хоронил мать. Священник пытается усовестить Председателя памятью матери, которая с небес видит его в нынешнем положении. Председатель отвечает, что он не может покинуть пир, потому что полностью погряз в происходящем:
...я здесь удержан
Отчаяньем, воспоминаньем страшным,
Сознаньем беззаконья моего,
И ужасом той мертвой пустоты,
Которую в моем дому встречаю —
И новостью сих бешеных веселий,
И благодатным ядом этой чаши,
И ласками (прости меня, господь)
Погибшего, но милого созданья…
Тогда священник напоминает Председателю об умершей жене: "Матильды чистый дух тебя зовет". Но и это тоже не имеет действия: Вальсингам считает, что он пал настолько низко, что ему уже никогда не подняться.
О, если б от очей ее бессмертных
Скрыть это зрелище! Меня когда-то
Она считала чистым, гордым, вольным —
И знала рай в объятиях моих…
Где я? Святое чадо света! вижу
Тебя я там, куда мой падший дух
Не досягнет уже…
Священнику не удается увести Председателя с пира, и он уходит. В последней ремарке говорится, что пир продолжается, но Председатель остается погруженным в глубокую задумчивость.
Так что же сильнее: смертельные обстоятельства или бессмертные чистые люди? И где ваше место на этом пиру? Нет, не так. На пиру ли ваше место во время чумы?
А. С. Пушкин. "Пир во время чумы" - текст произведения полностью
Уважаемые читатели!
Подписывайтесь на канал Смотри в Корень. Здесь будет интересно, я постараюсь.
