— А вот и он, деточка, смотри-ка, минута в минуту, — медсестра подводит меня к Гриеру, вкладывает в его руку мою холодную ладонь.
— Привет, Ясмин, — говорит он, крепко сжимая мне пальцы. Я отвыкла от звука его голоса.
На нём старый свитер под мятой чистой курткой и осязаемая усталость. Я вижу, как сильно обветрены его губы. Это потому, что он много времени проводил на улице, под окном моей палаты. С утра до ночи, лишь изредка прерываясь на сон и еду. Много, но не достаточно для того, чтобы развеять мои сомнения.
— Ты был с Ней? — спрашиваю я и, не дожидаясь ответа, реву.
— Ну тише, тише, милая, — приговаривает медсестра, обнимая меня за плечи.
Я не хочу, чтобы она ко мне прикасалась, но не сопротивляюсь. Нужно вести себя благоразумно — не истеричка, но и не бесчувственная кукла. После нескольких всхлипов я затихаю, и это, кажется, удовлетворяет её. Секунду она ещё раздумывает, не позвать ли врача, но всё же решает дать мне шанс, верит, что я справлюсь сама, и эта вера возвышает её в собственных глазах.
Гриер тянет меня к выходу, ему тоже не терпится избавиться от навязчивой компании медперсонала. Но дорогу нам преграждает тележка, из под белой простыни свисает бескровная рука. Это Лара, я знаю. Она не выдержала.
На улице дождь и туман. Машина ждёт нас с горящими фарами, заведённым мотором. Мы спускаемся по мокрым ступеням так быстро, словно бежим от ужасов прошлого. Я изо всех сил стараюсь не упасть и до боли прижимаюсь к плечу мужа. Оно шире, чем я помню. Гриер останавливается. Застывшие тёмные глаза смотрят сквозь моё лицо.
— Я не был с ней, — говорит он. — Мне это не нужно, слышишь? Я люблю тебя. Тебя. Я-лю-блю-те-бя.
Впервые я рада, что мой муж слепой.
Она появилась в городе одиннадцать дней назад. С лицом, подобным которому никто из нас не видел прежде, телом, заставляющим забыть обо всём на свете, и голосом — самым прекрасным из всех, что мы когда-либо слышали. Она прошла по всем улицам, по всем дорогам и магистралям, по площадям, где играли музыканты, по паркам, где резвились дети. Голая, совершенная. Мужья отворачивались от жён, не в силах скрыть рождавшегося в них отвращения. Мы вдруг стали для них слишком старыми и слишком молодыми, чересчур худыми и чересчур толстыми, наши голоса зазвучали очень низко или очень высоко, или исчезли вовсе.
Мужчины были готовы на всё ради неё. Они не пытались нас обмануть, извернуться, скрыться. Они желали её открыто и страстно. Так страстно, что у нас отказывала печень, останавливались сердца. Но ей это было не нужно. И мы умирали зря.
Я узнала о ней от Лары.
Лара пришла ко мне на работу, растерянная, бледная, в майке, перепачканной черничным джемом, с детской ложечкой в дрожащей руке. Сбиваясь и плача, она рассказала о невероятно красивой незнакомке, которая полчаса назад села в машину её мужа прямо на глазах у их изумлённых детей, как обычно провожавших отца на службу. Мы прожили в соседних домах двенадцать лет и я никогда не видела Лару такой убитой. Ухоженная, эффектная блондинка, неизменно собранная и организованная в любых даже самых сложных обстоятельствах, мать многодетного семейства, обожаемая жена и обладательница идеальной жизни рыдала на моей груди и не могла успокоиться. Она отказывалась уходить, слабыми пальцами цепляясь за рукав моей блузки, пока в конце концов не уснула на кушетке.
Домой мы возвращались затемно. Охранник помог устроить опустошённую, безучастную Лару на заднем сиденье моей машины; я ехала медленно, растягивая время, и никак не могла собраться с мыслями. То, как вела себя Лара, не было реакцией жены на любовницу мужа. Это был страх, самый настоящий. Благоговейный, беспомощный, страх перед божеством или чудовищем. Я вдруг осознала, что Гриер за весь день ни разу не позвонил мне…
А потом увидела Её.
Она стояла на обочине перед нашим с Гриером домом, вырезанная светом фар на чёрном небе, как античная статуя. Босые ступни утопали в мягкой зелени газона. Лара проснулась и закричала. А мы с Ней смотрели друг другу в глаза. Я плакала. Её красота сомкнулась вокруг меня тяжёлым влажным саваном. Я не могла дышать, и не хотела. Всё, что мне было нужно, это видеть Её лицо. Лицо, которое я никогда не смогла бы описать, лицо, ради созерцания которого я готова была на всё, что угодно, на любые испытания и жертвы. В траве корчился обезумевший муж Лары, исступлённо шаря руками вокруг, не в состоянии сдвинуться и на сантиметр, он силился дотянуться до Её ног. А за Ней, в полумраке ночной улицы, стоял Гриер и звал меня по имени.
Не помню, как оказалась в больнице. Помню, как за стенкой кричала Лара. Снова и снова. Пока вчера не наступила тишина.
Гриер сажает меня к себе на колени и качает, как маленькую девочку. Он гладит мои волосы, разминает шею и плечи. Мы сидим так часами, пока я не засыпаю. А когда просыпаюсь — он рядом. Так проходят дни, недели. Мы не включаем телевизор, не выходим в Сеть. Они всё ещё говорят о Ней. Я стараюсь не думать о Ней с большой буквы. Но регистр меняется против моей воли, и тогда я дрожу. Гриер обнимает меня крепче. Он терпеливый, заботливый. Он хочет, чтобы мы прошли через это вместе. Как проходили и раньше через все наши трудности. Но сейчас всё иначе. Сейчас — мы не заодно...
Иногда, когда Гриер думает, что я сплю, он включает радио. С его острым слухом, ему достаточно громкости подобной шёпоту за закрытой дверью и я едва дышу, чтобы расслышать хоть малую часть из тех историй, которые всегда заканчиваются одинаково. Жёны, не выдержавшие агонии своих мужей, хватаются за ножи. Их переполняет обида и ненависть, злость и горе, но когда они находят Её… Когда они находят Её, они казнят самих себя своим же оружием или бесследно исчезают. Говорят, наш президент убил всю свою семью: жену, четверых детей, собаку. Он отдал Ей всё, что у него было, и Она ушла, а он застрелился.
— Это как-то связано с магнитным полем Земли, — говорит Гриер. — Я думаю, она из другого измерения.
Я поднимаю на него заплаканное лицо.
— О чём ты?
— Помнишь те звуки, о которых я рассказывал?
— Магнитная решётка?
Он кивает.
— Да. Не так давно она сместилась... всего на несколько градусов, потом перестроилась, стала плотнее. Кое-где плиты пришли в движение, в коре добавилась пара новых трещин. Ничего катастрофичного, но с тех пор наша численность падает. Глобально. Неуклонно... Резко! И это при том, что нет никаких войн, Ясмин! Мы истребляем себя сами. Добровольно. — Он переводит дыхание. — Я думаю, она не одна. Я думаю, это происходит по всему миру. Она есть в каждом городе, в каждом населённом пункте. Везде, где есть хоть какое-то скопление людей. Просто никто не хочет признаваться в своей беспомощности перед безоружной женщиной, чем бы она ни являлась. А она — что-то вроде иммунитета планеты. Её сознание, если хочешь.
Мне неприятна эта мысль. Это объяснение слишком примитивно. Но мой муж — геолог, он всегда чувствовал Землю по-особенному, и я не могу избавиться от внутреннего ощущения принятия. Понимания этого предположения как истинного.
— Красота спасёт мир, но уничтожит человечество?
Он улыбается. Вокруг закрытых глаз проступают морщинки.
— Я хочу знать, кто Она. Откуда пришла? Есть ли там место для меня... — шепчу я.
Гриер напрягается. Открывает невидящие глаза и поворачивает голову в мою сторону. Он всё ещё верит, что это может хоть как-то повлиять на мои решения. Но он ошибается. Мы слишком быстро привыкаем к превосходству.
— Не думаю, что её путь можно проследить физически, — негромко говорит он. — В том виде, в каком мы на это способны.
Я молчу. Я уже знаю, что будет завтра.
Когда наступает ночь — я готова. Гриер, измотанный, спит сидя на полу, прислонившись спиной к входной двери. Я не волнуюсь об этом. Его глаза неподвижны под веками — сон очень глубокий, и я легко ускользну из дома через окно нашей спальни, не потревожив его. Я мысленно перебираю вещи, которые могла бы взять с собой, будто собираюсь на пикник или в поход с друзьями, потом раздумываю об оружии. Стоило бы прихватить с собой нож или хоть что-то, чем я смогла бы защищаться. Но дальше визуализации диких, нелепых сцен, где я, вместо того, чтобы напасть на Неё и уничтожить, калечу саму себя, дело не идёт. И я отбрасываю любые мысли, мешающие сосредоточиться на главном — на появлении Её на дорожке, ведущей к нашему дому. Мне не приходится долго ждать. Как только в голове проясняется и я, сама того не ожидая, вдруг полностью расслабляюсь — Она материализуется на границе нашего участка. И пару секунд помедлив, словно убеждаясь в моей готовности, плавно приближается, грациозно, гипнотически. Я точно парю в невесомости, наблюдая за Ней. Я так рада Её присутствию, что едва не забываю об осторожности, необходимой для того, чтобы не наделать шума, пока вылезаю в окно. Я бросаю на Гриера последний взгляд, и, не испытывая и капли сожаления, не сомневаясь ни на секунду, ставлю ногу на карниз.
Её кожа мерцает, что-то, похожее на плазму, тихо изливается под ней в бесконечном пульсирующем ритме. Исходящая от Неё вибрация резонирует со мной, сначала медленно и тяжело, потом всё быстрее и быстрее, легче, словно частицы из которых я состою рассыпаются и собираются вновь, на этот раз в правильной последовательности, в единственно верную форму. Мы стоим очень близко друг к другу, так близко, что кажемся одним существом, приникшим к огромному зеркалу посреди пустынной улицы.
Потом я просто следую за Ней. Моё восприятие времени меняется — я отмечаю, как солнце трижды садится за горизонт и поднимается в том же самом месте, что и в предыдущий раз пока мы беспрерывно идём, но всё это теперь длится для меня лишь несколько минут, не дней. Потоки энергии, бьющиеся внутри того, что всё ещё является моими контурами, больше не сдержаны физически. Пространство вокруг — неотличимо от меня самой. Всё вокруг — это и есть я.
Когда солнце встаёт в четвёртый раз, мы останавливаемся напротив знака радиационной опасности на старой покорёженной сетке, ограждающей полигон промышленных отходов. Горы химической дряни настолько давно похоронены здесь человеком, что успели мимикрировать под природный ландшафт.
Воздух пахнет океаном, и я почти уверена, что слышу его рёв. Мы недалеко от побережья. И это знание странным образом поддерживает меня, как огромный источник питания, океан посылает мне свои силы...
Она подводит меня к разлому в земле. Я вижу что-то белёсое вокруг его края, а когда подхожу ближе, я понимаю, что это. Это тела. Такие же как у Неё. Много таких как Она. Словно лейкоциты на затягивающейся ране — тела спутаны, слеплены. И снизу, со дна разлома ползут следующие, они хватаются за ноги друг друга, подтягиваются, карабкаются, чтобы добраться до верха. Вокруг больше ничего, кроме этой мелькающей плоти. Я смотрю на Неё. Мне не страшно. Я будто всегда стояла на краю этой пропасти. В ушах — гул океана, меня перекатывают волны. Тащат и тащат по песчаному дну, поднимая муть и мусор. Соль на моём языке... Я опускаюсь на колени, словно на водяном матрасе, покачиваюсь из стороны в сторону, балансируя на мягкой упругости нагромождённых тел. Левое колено упирается в прогиб красивой спины, правое вдавлено в чей-то нежный живот — кожа всё ещё тёплая. Я склоняюсь к краю и протягиваю руку одной из них. И как только наши пальцы соприкасаются, я едва не теряю сознание от невыразимой, безусловной любви, затопившей меня. Любви не к этим существам, не к самой себе и не к мужу, но любви к планете. И ещё я чувствую её боль, слышу усталые стоны, звуки, о которых говорил Гриер. И я очень ясно понимаю теперь, что он был прав.
На противоположной стороне разлома я различаю и других людей — они делают то же, что и я — помогают выбраться на поверхность всё большему количеству сияющих тварей. Даже отсюда я ощущаю наше единство, пользу, которую мы приносим все вместе здесь и сейчас. Одна из женщин вдруг прекращает свою работу, согнувшись у самого края, она замирает, словно ждёт удобного момента или сигнала, а после, легонько оттолкнувшись, скользит по склону на дно, устланное полупрозрачной дрожащей дымкой, тут же поглотившей её.
Гравитация здесь такая сильная, что меня сразу же тянет вниз, как только я перестаю сопротивляться. Я просто отпускаю контроль над мышцами и позволяю этому произойти. Прохладная дымная густота безусильно принимает тело. Полная жемчужных вспышек света, она надёжно и бережно обволакивает его. Но я всё ещё слышу океан. Я знаю — он расширяется. Как расширяется моё сознание, несущееся в радужном эфире космоса к ослепительно-белой сфере... Мы не забираем жизни и не просим поклоняться нам. Мы лишь предлагаем тем, кто готов, полюбить эту планету так, как она того заслуживает. Всепроникающий голос Её беспредельно долго звучит в моей голове, моя последняя мысль — о муже.
Кто-то сверху протягивает мне руку.
#рассказ #фантастика читать #книги #планета земля
