Букмейт и Sports.ru запустили совместный подкаст в рамках проекта Bookmate Originals — «Люди гибнут за „Спартак“». Каждую неделю журналист Влад Воронин и историк Сергей Бондаренко рассказывают историю самого популярного клуба СССР и его создателей — братьев Старостиных, которых обвинили в заговоре против Сталина и отправили в ГУЛАГ. Специально для Bookmate Journal Сергей написал о семейном мифе основателей «Спартака» и о том, выдерживает ли он проверку документами из архива ФСБ.
Пилот подкаста: кто предложил название «Спартак» и почему болельщики обожают братьев Старостиных
Bookmate, Sports. ru — «Люди гибнут за «Спартак». Эпизод 1
О братьях Старостиных часто пересказывают один и тот же анекдот. Где-то в середине 1980-х на предсезонных сборах Андрей Старостин застрял в гостиничном лифте между этажами. Его старший брат Николай, спускавшийся по лестнице, спрашивает:
— Давно сидишь?
— Да вот уже минут десять.
— Ничего, я десять лет сидел.
В пересказе нынешнего тренера сборной России Станислава Черчесова в лифте сидел Андрей Старостин. По словам бывшего тренера Олега Романцева — Николай. Братья Старостины (всего их было четверо) задолго до своей смерти превратились в легендарных, почти фольклорных героев. Проживая свою жизнь, они параллельно пересказывали ее, конструировали свой собственный семейный миф, семейный роман или роман воспитания, как называет их биографию историк Роберт Эдельман.
Братья Старостины отбыли срок в лагерях и ссылке с 1942 по 1954 год, а когда вернулись, сразу же принялись за изложение своей версии событий. Первым начал Андрей Старостин: его раннехрущевские мемуары «Большой футбол» — едва ли не главный советский футбольный бестселлер, идеальное подростковое чтение. Аресту и лагерю в этой книге уделено всего несколько страниц; куда больше автора занимают приключения в заполярном Норильске: как залить каток при минус 50, как научить местных играть в футбол? Закрывает старостинский цикл «Футбол сквозь годы» старшего брата Николая. Он вышел уже в перестройку, в 1989 году, и большая часть текста — о допросах, лагерных пересылках и следователях.
Из книг Старостиных, из историй их жизни сложилось представление о «Спартаке» как о «репрессированной команде», клубе обиженных и оскорбленных. Одновременно с этим все жертвы террора, которых приводят в подтверждение этой теории (сами Старостины, брат капитана Игоря Нетто Лев, отец главного фаната и самого известного советского спортивного журналиста Льва Филатова), относились к вполне определенному социальному слою — советскому образованному классу. Отсюда возникает вопрос: можно ли историей Старостиных мерить опыт рядового болельщика «Спартака»?
Это очень характерное противоречие часто разбиралось на материале множества лагерных мемуаров, и не только советских. Как известно, сидели представители абсолютно всех классов, однако воспоминания записывали и издавали почти исключительно интеллигенты, люди умственного труда. То, что история Старостиных оказалась связана с жизнью большого социального организма — «Спартака», — превратило их в выразителей настроений гораздо большего количества людей.
Второе важное замечание, когда-то высказанное антиковедом Ниной Брагинской в интервью для документального проекта «История „Мемориала“»: вернувшиеся из лагеря люди чаще искали у своего государства не мести и воздаяния, а, напротив, признания и любви. Тысячи реабилитированных в 1950-е годы едва ли не первым делом бежали заново получать партбилет. Все Старостины, отбыв наказание, были не только восстановлены в своих правах, но и получили назад свои высокие посты и привилегии. Андрей Старостин работал начальником футбольной сборной страны, Николай руководил «Спартаком», Александр был большим чином в Федерации футбола. Старостинский реванш состоялся в границах все того же государства. И хотя далеко не все так же благополучно устроили свою послелагерную жизнь (и далеко не все вообще вернулись оттуда), их пример стал общей для многих точкой отсчета. С возвращением Старостиных также совпал игровой подъем московского «Спартака»: команда вновь стала побеждать.
Через 75 лет после начала политического дела Старостиных архив ФСБ открыл доступ к следственным документам. То, что оказалось внутри, одновременно и опровергает, и поддерживает старостинский семейный роман. Текст любого политического дела сталинского времени — само по себе художественное произведение, а не протокол. Старостины не только «признаются» и «каются» в преступлениях, но и выходят невредимыми из смертельной опасности, переживают и следствие, и суд. Вновь, как и во всех доступных нам текстах об их жизни, мы имеем дело скорее с легендой, чем с попыткой ее деконструкции. «Люди гибнут за „Спартак“» — еще одна попытка сопоставить предание с нашими представлениями о тех событиях. Но правда в том, что они тоже рождены внутри старостинского, спартаковского мифа. Как писал об этом в конце 1930-х годов швейцарский философ Дени де Ружмон:
«Если бы факты не были темны или если бы не было никакого интереса затемнять их происхождение и важность, чтобы вывести их из зоны критики, не было бы и необходимости в мифе. До тех пор, пока можно ограничиваться очевидными вещами и выражать их прямо и непосредственно, миф не нужен. И наоборот, когда опасно или невозможно признать в открытую некоторое количество фактов социального или религиозного порядка, или же эмоциональных отношений, которые, однако, стремятся сохранить или которые невозможно уничтожить, тогда возникает миф».
Конечно, хочется в конце концов понять, кто застрял в лифте — Николай или Андрей Старостин. А с другой стороны — да какая разница?
Новые эпизоды подкаста «Люди гибнут за „Спартак“» выходят по четвергам. Подписывайтесь на полку, чтобы не пропустить следующий выпуск!
