66 подписчиков

Нью-йорк - среди бомжей и иероглифов

6 марта 20206 мар 2020

8 мин

Оглавление

Сказ про то, как меня в Америке в гости приглашали
А вы смогли бы жить в такой квартире?
ФРОНТИР

И кто только не писал про Нью-Йорк! Синклер, Драйзер, наши Ильф и Петров, Горький с Лимоновым до кучи... И я к этой куче решил пристроиться со своими - вряд ли особо оригинальными - впечатлениями. Хотя первый раз в этом городе мне довелось быть всего-то десять часов - с шести утра и до обеда.

Две ночи я уже не спал - вылет из Чикаго в три часа ночи; в четыре утра – Нью-Йорк. После обеда – рейс на Москву. Это значит, к ночи прилетим и сразу на поезд, в Воронеж.

Пока прошли положенные процедуры, получили багаж - уже пять утра, светает. Багаж сбросил в камеру и побежал с кожаным портфельчиком - моим неизменным спутником с начала девяностых - на автобус, до метро. До центра отсюда езды почти час - есть время отдохнуть, покемарить.

Выбраться на поверхность я решил в районе легендарной Уолл-стрит в южном Манхеттене. План у меня намечался следующий: обойти деловой район, спуститься вниз, к парку, к оконечности мыса с видом на ту самую статую Свободы; далее подняться вверх по Бродвею через Таймс-сквер до Централ-парка. А оттуда на метро – обратно в аэропорт. Надо отметить, что Нью-Йорк я знаю неплохо – архитектор как-никак, в прошлом. Здания, улицы, районы, историю. Что мне надо увидеть, представляю достаточно отчетливо.

Реальность, как всегда и бывает, внесла свои решительные коррективы. В пять с небольшим утра поднимаюсь из грязно-белых глубин нью-йоркского подземелья навстречу свежему дыханию океана, еще не затронутому утренним смогом. Выход из метро на Фултон-стрит в районе нижнего Бродвея оказался обыкновенной дырой в стене обычного засаленного здания. То, что предо мною предстало, на улицу походило весьма отдаленно: это был скорее проулок – узкий, похожий на фабричный. Напротив находился какой-то длинный кирпичный сарай, рядом – мусорные баки, бомжи, спящие на картоне: их лица были столь грязны, что цвет кожи различался с трудом.

Под стать лицам оказались и здания: к сараю примыкала некая пластина о многих этажах, причем фасад был узенький, метров шесть-семь, вряд ли больше; зато вглубь здание тянулось метров более чем полусотни. Боковая сторона его была сработана из грубо уложенного, неоштукатуренного, темно-красного кирпича разных оттенков, будто бы насквозь пропитанного копотью и пылью. Напротив, главный фасад словно попытался сосредоточить в себе все мастерство его создателей и подчеркнуть статус заказчика: снизу и доверху он был густо покрыт разнообразным декором из камня и бронзы, что делало его скорее похожим на праздничный торт, чем на произведение благородного искусства архитектуры. Как и на боковом фасаде, неумолимое время оставило и здесь свой изрядный след: это была отнюдь не благородная патина седой европейской старины, а грязные потеки кислотных дождей и уличного смога, въевшиеся не только в здание, а и во все, что его окружало.

Ожиданий встретить в это время людей в костюмах у меня, понятно, не имелось, однако первое впечатление от Нью-Йорка полностью перевернуло мои представления, даже после виденного в Чикаго. Оглядевши Уолл-стрит с окрестностями, пустынную поутру, спускаюсь бродвейскими переулочками к югу, к парку Бэттери. По дороге я купил йогурт в крохотном магазинчике у заспанного китайца; присмотрев свободную от спящего неприглядного люда лавочку, наконец-то пристроил свой зад, открыл, попробовал и обомлел – йогурт оказался сильно просрочен. В нашем Воронеже такого ни разу не было!

На набережной одинокие рыбаки что-то ловили. Вдали, в тумане, восходящее солнце проявляло, как на фотопленке, смутные очертания статуи одной из самых зловещих греческих богинь – Гекаты, с острыми шипами вокруг головы и факелом в высоко поднятой руке. Немудрено: в обители тьмы без факела никак не обойтись. В этих местах она почему-то называется статуей Свободы.

Рыбак-китаец в черных тапочках, мирно стоявший у парапета, засуетился с заметной тревогой в ответ на просьбу запечатлеть меня на фоне сего артефакта. Видимо, выражение моего лица в тот момент добра не сулило.

Прогулявшись зигзагами по южной оконечности полуострова, я начал неспешный подъем вверх по Бродвею, к северу: вот и небоскреб Вульворта («корсетная коробка этажей под шестьдесят» – как о нем написал Маяковский!), напротив, через дорогу – мраморная махина муниципалитета этажей под сорок. Слева вытянули свои тупые макушки башни Всемирного торгового центра; справа в тумане утреннего смога выглядывают арки Бруклинского моста, а за ними уже солнышко подниматься начинает. Прямо перед муниципалитетом, под ногами, чуть ли не во всю длину тротуара, протянулась широкая трещина, сбоку – участок, затянутый сеткой-рабицей. Пробую представить себе нечто подобное в Москве, на Тверской.

На проезжей части сплошь и рядом, часто впритык друг к другу, лежат металлические листы размером с небольшую советскую кухню, да и толщиной почти как крышка кухонного столика. Видимо, дыры и трещины прикрывают.

Об эту трещину я чуть не споткнулся. Засмотрелся по сторонам

Солнышко уверенно шло вверх, будто заодно пытаясь поднять и мое настроение, но общее впечатление отнюдь не улучшалось. Грязные фасады, китайские лавчонки, желтые светофоры, и повсеместно – ржавые водяные баки на крышах. Не видел я в Москве таких баков. Даже в Семилуках не видел. Ну, мы тут не в Семилуках.

Везде - баки на крышах и китайский алфавит

Захожу поближе к ВТЦ (всемирному торговому центру)– посмотрю, думаю, поснимаю. Сюжеты кругом один лучше другого – стеклянный холл о семи этажах в высоту, пальмы; промеж них – птички дивные летают. Внизу – скамеечки дизайна необыкновенного.

Но не присесть на эти скамеечки: везде люди загорелые спят – нос их издалека чует. И не прогонишь: граждане. Спать имеют право, где пожелают. Подумал было наверх подняться, на крышу, но времени стало жалко. Лучше по городу походить подольше; в следующий раз, думаю, поднимусь я на этот ВТЦ.

В одном месте меня задержала полиция. Похлопали по карманам, посмотрели документы, пробили по базе в компьютере, спросили, зачем тут фото делаю. Оказалось, штаб квартира городской полиции, нельзя типа. Говорю, - простите, знака не увидел, где камера в кружочке красным перечеркнута. Мол, покажите. Да и билет на самолет у меня через три часа. Вот он билет. Посмотрели билет, отпустили. И пошел я дальше фотографировать.

Фотографий в тот день наделал я много. Что интересно – отдельные здания и их фрагменты получаются удачно, но когда пытаешься запечатлеть ансамбль, выстроить композицию, то обязательно в нее влезает нечто уродливое и неприглядное, да и сама композиция смотрится полнейшим хаосом форм, цветов, материалов и стилей.

Впечатление мое, безусловно, частное и поверхностное. Наверняка оно найдет множество противников и встретит множество встречных аргументов. На сей случай привожу дополнительно описание Нью-Йорка, обнаруженное мной впоследствии в романе «Столица» Эптона Синклера:

«…Город вырос как бы случайно, без чьей-либо заботы или помощи. Он был огромным, нескладным, нелепым и причудливым. Ни одного красивого вида, на котором человеческий взгляд мог бы отдохнуть, не обнаружив тут же рядом что-нибудь безобразное… Если где-нибудь стояло прекрасное здание, то непременно рядом с ним торчала реклама какой-нибудь табачной фирмы... Если вы заходили в прекрасный парк, в нем оказывалась уйма жалких, бездомных людей. Ни в чем не было ни порядка, ни системы. Все боролись в одиночку, каждый за себя, сталкиваясь и мешая друг другу. Все это нарушало чудесное впечатление могущества и силы, которыми призван был поражать каждого этот город-титан; он вместо того представлялся чудовищным кладбищем впустую растраченных сил, горой, то и дело порождающей на свет бесконечное количество мышей-недоносков. В этом городе изнемогали от мучительного труда мужчины и женщины, над ними словно тяготели злые чары, и все их усилия рассеивались в прах».

Действительно, такого количества нищих, скудно одетых и плохо выглядевших людей в жизни своей я не видел. Они стояли, бродили, сидели, привалившись к стенам, или просто лежали на картонках или тряпках в невероятном количестве: и на центральных улицах, и в боковых переулочках города, богатейшего в мире.

В тот день дошел я Бродвеем до Централ-парка. Погулял немножко и там. Пока гулял – у моего кожаного портфеля оборвалась ручка. Семь лет он со мной в России был – ничего не обрывалось. Пережил встречи с бандитами, разборки и наезды. А тут один день в Нью-Йорке – и не выдержал! Взял я портфель под мышку, пошел дальше, неся его бережно и осторожно. И смотреть на меня разные граждане гораздо внимательней стали, почуял я это. Хватит, полюбовался – и на метро, в аэропорт, в Россию.

Метро в Нью-Йорке не такое, как в Москве. Во многом. Иногда и свой поезд изрядно подождать приходится; там вагоны по цветам различаются, и у каждого может быть свое направление – важно не ошибиться. Стою, ожидаю. Кругом – черные лица на фоне грязно-белой, кривовато уложенной плитки. Вижу – паренек белый рядом стоит. И он меня приметил. Разговорились. Я про свое, он про свое, минут семь успели проговорить, пока мой поезд не подошел.

Парень из Франции оказался, из Бордо, программист. В Бордо с работой неважно, поехал в Париж.

– И там не заладилось, – пожаловался Анри на зарплату.

Подал резюме в Майкрософт – и вот сейчас работает здесь, в Нью-Йорке. Про работу Анри говорил с плохо скрываемой неловкостью – будто бы он работал на ассенизационной машине. Прощаясь, попросил электронную почту. Видно, проблемы были не только с зарплатой и статусом, но еще и с общением.