…Когда ранней осенью 1848 года у Николая Васильевича Гоголя созрело решение окончательно обосноваться в Москве, он не строил сколько-нибудь определённых планов насчёт своего жилища. Некоторое время провёл в доме С.П. Шевырёва в Дегтярном переулке, затем уехал на время в Петербург, а в середине октября возвратился в Первопрестольную.
Конечно, Гоголю хотелось снова поселиться у историка и журналиста М.П. Погодина на Девичьем поле. Ведь ему раньше там было так хорошо. Хозяин охотно предоставлял гостю в пользование своё древлехранилище - богатейшее собрание книг и манускриптов. А в большом саду под сенью вековых лип писатель радостно и беззаботно справлял с друзьями Николин день - свои именины. Николай Васильевич всегда собственноручно готовил жжёнку – коронный напиток на десерт. В 1840-м, 9 мая, здесь состоялась памятная встреча Гоголя с Михаилом Юрьевичем Лермонтовым (оба писателя бегло познакомились за несколько месяцев перед тем, в Северной столице), и последний великолепно прочитал наизусть отрывок из поэмы «Мцыри» и пару стихотворений. На следующий день Гоголь и Лермонтов встретились в салоне Свербеевых на Страстном бульваре, проговорили до двух часов ночи.
Однако теперь всё переменилось. Отношения с Погодиным разладились. В какой-то момент Михаил Петрович с раздражением записал в дневнике: «Думаю о Гоголе. Он всё тот же. Только ряса подчас иная… хоть бы спросил, чем ты кормишь двадцать пять человек?» Конфликт обостряется, и в качестве предлога для разъезда Погодин выдвигает необходимость срочного – среди зимы! – ремонта главного дома. Тогда Гоголь сразу принимает предложение от своих давних знакомцев, супругов Толстых…
Графская чета, возвратившись из-за границы, подыскала себе для жилья в Москве бывшую талызинскую усадьбу у Арбатских ворот, каковая с незапамятных времён входила в приход церкви Симеона Столпника на Поварской улице. Хозяевам не приходилось тесниться ради гостя – дом выбирался с расчётом на его присутствие. Вот ещё запись из погодинского дневника: «Гоголь в Москве, жил у меня два месяца, а теперь переехал к графу А.П. Толстому… Он здоров, весел и пишет».
Итак, старинная московская усадьба (№ 7 и 7а по Никитскому бульвару), имеющая в своей основе боярские владения XVII века. Считалась она тогда загородной, ибо находилась за стоявшими на месте нынешнего Бульварного кольца стенами Белого города, а принадлежала знатному роду Салтыковых. Хоромы ориентировались торцом на Мерзляковский переулок, который в старину именовали Мострюковой улицей – в недобрую память о самом первом хозяине этих мест, Мамстрюке-Кастрюке. Так народ называл жестокого брата второй жены Иоанна Грозного, царицы Марии Темрюковны Черкасской. Рядом с каменными на высоких сводчатых подвалах хоромами были разбросаны многочисленные хозяйственные постройки, а также традиционный колодец с журавлём, плодовый сад и огород.
В 1796 году новым владельцем усадьбы становится Д.И. Болтин. Именно он затевает здесь большую перестройку, связанную с прокладкой тогда же Никитского бульвара. С этой стороны устраивается существующая и поныне ограда с воротами, вместо раскинутых служб ставится одно объединившее их здание напротив главного дома, а сам дом продлевается до красной линии бульвара, то есть как раз на будущую гоголевскую половину.
Великий пожар Двенадцатого года практически полностью уничтожил усадьбу вместе со всем окрестным районом, и восстановление её оказалось не под силу Болтину. Поэтому он вынужден был продать свой участок генерал-майору А.И. Талызину. Коренные московские служилые дворяне, Талызины со времён Петра Великого посвятили себя морскому делу, но также непосредственно участвовали в дворцовых переворотах. Скажем, адмирал И.Л. Талызин истово содействовал низложению императора Петра III. А один из его племянников, а также внучатый племянник оказались среди заговорщиков против Павла I. Тем внучатым племянником и был А.И. Талызин, каковой впоследствии приобрёл усадьбу у Болтина. Благодаря Александру Ивановичу архитектурный ансамбль на Никитском и принял тот вид, в каком мы его знаем. Главный дом и служебный корпус получили совершенно одинаковые грузные аркады и большие балконы на них.
К моменту приезда в Белокаменную Толстых, Талызин уже два года как скончался, и графская чета вела переговоры о найме, а затем и о покупке усадьбы с его многочисленными наследниками. Меблировка и устройство дома остались от талызинских времён. Новоиспечённые хозяева заняли верх: А.П. Толстой – часть, обращённую к Мерзляковскому переулку, с внутренней лестницей, которая вела к дверям нижней гостиной; А.Е. Толстая – часть, выходившую к бульвару, также с внутренней лестницей, сообщавшейся с комнатой горничной. Н.В. Гоголю достались две комнаты первого этажа, как раз под апартаментами графини, с самостоятельным входом из сеней. Вместо общей столовой использовалась зала с дверями на балкон, где в погожие дни писателю доводилось читать вслух хозяйке.
Отметим, что гоголевская половина имела как свои достоинства (прежде всего, изолированность от остального дома), так и существенные недостатки. Это низкие окна, выходившие на тротуар Никитского бульвара и к парадному подъезду, где прямо возле них разворачивались экипажи, и главное – сырость, дававшая о себе знать почти круглогодично. Обстановка комнат – самая незамысловатая, холостяцкая, без особых привычек, без семейного уюта. Да, откровенно говоря, все вещи Николая Васильевича, не считая книг и золотых часов, умещались на дне тощего чемодана: две пары ношеного белья, единственный далеко не новый сюртук, носовые платки, пара сапог, шинель.
В первой комнате – гостиной – два дивана, два стола, заваленные новыми журналами и книгами. Несколько стульев. Топившийся чуть ли не каждый день камин. Зелёный, во всю комнату, ковёр. Здесь было очень удобно, плотно притворив двери в сени, мерить комнату из угла в угол, вслух повторяя написанное. Толстому не раз удавалось подслушать выразительное гоголевское чтение.
Другая комната – кабинет. Здесь – высокая конторка: Николай Васильевич не изменил привычки набрасывать рукописи стоя. Книжный и платяной шкафы. У дивана – круглый стол, за которым Гоголь перебеливал свои тексты. У кафельной печки за ширмами – кровать.
После обеда Гоголь обычно гулял по городу, посещал любимые храмы, в сумерках же отправлялся на бульвар и в одиночестве бродил по главной аллее. А в отдалении собирались группами студенты Московского университета, приходившие хоть издали взглянуть на любимого писателя.
Итак, Николай Васильевич живёт в бывшей талызинской усадьбе. Живёт уединённо, но отнюдь не отшельником. Уезжает чуть ли не на полтора года к родным, на Украину. Возвратившись в Москву, много навещает друзей, прежде всего, жившего по соседству С.Т. Аксакова. Гостит несколько раз в аксаковском Абрамцеве, и там у него даже появляется своя комната в мезонине. Гоголя можно встретить у поэтессы графини Е.П. Ростопчиной, у Н.В. Путяты в подмосковном Муранове, у С.П. Шевырёва в Больших Вязёмах… В Малом театре Гоголь смотрит «Ревизора», а чуть позже выражает желание прочесть труппе свою пьесу, дабы уточнить её трактовку. Пятого ноября 1851 года в нижней гостиной особняка на Никитском состоялось знаменитое авторское чтение. Среди слушателей – «папаша» Щепкин, артисты Садовский и Шумский, литераторы Аксаков, Берг, Шевырёв, молодой Тургенев. «Очарованные слушатели долго стояли группами, вполголоса передавая друг другу свои впечатления. Щепкин, отирая слёзы, обнял чтеца…»
По старой памяти захаживал Гоголь к Погодину, и там, в один из дней присутствовал на чтении А.Н. Островским своей комедии «Банкрот, или Свои люди – сочтёмся». Получил огромное удовольствие, вручил автору записку с добрым напутствием, которую Островский вложил в медальон и всю жизнь хранил как самую драгоценную реликвию.
День за днём Николай Васильевич хлопочет о различных делах, беспокоится об изданиях. Усиленно читает корректуры, договаривается с Аксаковым о вечере с малороссийскими песнями. Весело уверяет своего приятеля Г.П. Данилевского, что весной, самое позднее летом приедет к нему с законченным вторым томом «Мёртвых душ». Казалось, ничто не предвещало конца. Однако 4 февраля Гоголь стал жаловаться на необычайную слабость, а 10-го он в последний раз с большим трудом поднялся наверх, в столовую.
Мы не станем сейчас описывать причины возникновения гоголевской болезни, её течение, меры, принимаемые врачами. Об этом уже немало рассказывалось в самых разных источниках. Главное, что писатель в состоянии сильной депрессии в ночь на 12 февраля сжёг в камине все свои рукописи, в том числе и «Мёртвые души». Сие явилось, конечно, огромной утратой для отечественной словесности. (Возможно, беловая рукопись была уничтожена Гоголем по ошибке вместо черновика.) А.П. Толстой, поняв всю серьёзность положения с болезнью, распорядился перенести Николая Васильевича из кабинета в полутёмную комнатку окнами в чёрный двор. Тем самым пребывание его в доме становилось менее заметным, и можно было избежать собиравшейся возле уличных окон толпы, которая пыталась разузнать о здоровье больного. 21 февраля 1852 года Гоголь умер...
Дальше потекли печальные, но неизбежные в таких случаях хлопоты: снятие посмертной маски, обряд прощания в доме, торжественное отпевание в университетской церкви Святой Татианы, многотысячное погребальное шествие на кладбище Данилова монастыря.
Старая талызинская усадьба оставалась во владении графов Толстых ещё более двадцати лет, а потом стала переходить из рук в руки. Очередные владельцы (среди них мы увидим и двоюродную тётку М.Ю. Лермонтова графиню Н.А. Шереметеву) затевали здесь всяческие надстройки и переделки интерьеров. Никакого интереса к памяти великого писателя они не проявляли, и к началу XX века следы гоголевской половины в доме окончательно стёрлись. И это несмотря на пышное празднование в 1909 году столетнего юбилея Гоголя и установки скульптуры ему на Арбатской площади.
С приходом революции весь комплекс зданий отходит под жильё, и журнал «Огонёк» однажды восторгался тем, что в двух комнатах Гоголя нашли себе приют семь советских семей. В 1959 году во двор дома был свезён вышеупомянутый гоголевский памятник, долго прозябавший на территории Донского монастыря (тогда - Музей архитектуры АН СССР), после того как его сняли по распоряжению властей с прежнего места. Работа скульптора Н.А. Андреева признана сейчас одним лучших образцов русской монументальной пластики.
Какое-то время дом занимали постоянное представительство Киргизской ССР и редакция журнала «Радио и Телевидение». Лишь в середине 60-х все арендаторы были выселены, здание капитально отремонтировано и передано Городской библиотеке № 2. Под давлением общественности гостиная и кабинет писателя, освобождённые от книгохранилища, открылись для показа, хотя официального музейного статуса не имели.
Ситуация переменилась в 2009 году, когда отмечалось двухсотлетие со дня рождения Гоголя. В особняке на Никитском был организован «Дом Н.В. Гоголя - мемориальный музей и научная библиотека». Поначалу музейщики столкнулись с острой нехваткой личных вещей Николая Васильевича – составленная после его кончины опись умещалась на полутора листах. Но впоследствии на музей буквально обрушилась волна дарений, и до сих пор коллекция активно пополняется.
Посетители могут ныне увидеть заново созданные экспозиции в анфиладе первого этажа: в прихожей, гостиной, кабинете, парадной гостиной (зал «Ревизор»), комнате Памяти (бывшее служебное помещение), интерактивном зале «Воплощений» (творчество Гоголя). Кое-где присутствуют очень выразительные инсталляции: треск огня в камине, где писатель сжёг свои тетради, или пение церковного хора в комнате, где его не стало. Можно также полностью погрузиться в атмосферу той эпохи: вот послышались людские голоса, вот заскрипел рессорами подъезжающий к крыльцу экипаж, вот на улице разгружают поклажу…
Второй этаж пока ещё занимают абонемент и читальные залы библиотеки, но не исключено, что они переедут в корпус напротив (бывший каретный сарай; там сейчас функционирует арт-пространство «Новое Крыло», в котором выставляются работы разных жанров искусства), и тогда здесь будет развёрнут полноценный выставочный зал, рассказывающий об истории усадьбы, о супругах Толстых и о «странствованиях» по Москве первого памятника великому классику литературы.
