Говоря о Некрасове, Скабичевский пытается шутить: «Певец горя народного, конечно, должен быть, во-первых, Кузьмою-бессребреником, во-вторых, обладать кротким и нежным сердцем, не пить, не курить, сидеть на чердаке и бряцать на лире впроголодь или же ходить по деревенским хатам и, прислушиваясь к стонам народного горя, заливаться слезами. И вдруг этот самый певец народного горя является перед вами в образе не то игрока, не то браконьера. Это может хоть кого сбить с толку. Но в том-то и заключается источник всех вопиющих противоречий в личности и жизни Некрасова, что он был не ходячим идеалом, а живым человеком…».
А вот Ипполит Панаев: «Для публики важно знать: существовало ли противоречие между всем прекрасным и добрым, наполнявшим его произведения, и нравственными качествами того, кто так хорошо выражал это прекрасное и доброе? На это я твёрдо и, не колеблясь, отвечу: никакого разлада не было».
Так ли это? Действительно ли не было разлада между поэтом и дельцом? Мне кажется, ответ мы находим в одном замечании, весьма критическом, практически не цитируемом, но которое, на мой взгляд, действительно позволяет многое понять.
Это мнение Николая Страхова, высказанное в журнале «Эпоха». «Некрасов - поэт Александринского театра, Невского проспекта, петербургских чиновников и петербургских журналистов. Что касается народа, то поэт, конечно, глубоко сожалеет о нём, но так, как это свойственно петербургским просвещённым чиновникам. Народ для него - страждущая масса, которую не только следует облегчить от тягостей, но ещё просветить, освободить от диких понятий, облагородить, отчистить, преобразовать. Он всегда не прочь грустно подсмеяться или тоскливо поглумиться над народом. Почитатели г. Некрасова, твердя его стихи, могут вполне сохранять свой презрительный взгляд на народ, и самая любовь к народу у них не долг и не благоговейное подчинение его духу, а заслуга их гуманных понятий, просвещённое сожаление о диких и грубых людях. Они не хотят учиться у народа, а сами хотят его учить. Мы не видим, чтобы народные понятия и идеалы составляли предмет мыслей г. Некрасова. Толкуя беспрестанно о народе, он ни разу не воспел нам того, чем собственно живёт народ, - ни единого чувства, ни единой думы, в которых отразилось внутреннее развитие народа, сказалась бы его великая духовная сила. «В нас под кровлею отеческой не запало ни одно жизни чистой, человеческой плодотворное зерно…»
Можно спорить со Страховым в отношении некоторых суждений, но тут он, на мой взгляд, вполне прав. Отношение Некрасова к народу — барское и покровительственное, и, если разобраться, то мы поймём, что поэт... подлинно любил штос и ландскнехт, охотничьих собак, хорошие английские ружья, народ и карасей в сметане. Где тут зазор? Разве что в мозгах читающей публики, которая видела в барских руладах призывы к чему-то большему, чем эстетическое волнение в крови, да ещё один зазор обнаруживается в идеализме пылкой и наивной молодёжи.
Но вот ещё одни вопрос – откуда поэт, печальник и страдалец за народ, знал этот самый народ? Он вырос в барском доме, мог знать мальчишек из дворни, затем последовали «кутежи и картишки» и тут уж было не до народа. Потом Петербург, заработки на водевилях, стихи, издательское дело... Итак, откуда же? Откуда он находил темы стихов, откуда брал сюжеты?
Некоторые, вроде «Клуба гурманов», брались из собственного опыта, ладно. Ну а все остальные? И тут нам поможет любопытнейшее свидетельство сестры поэта Анны Буткевич о том, что «средством знакомиться с народом» была для поэта …охота. «В разных пунктах охоты у него были уже знакомцы - мужики-охотники; он до каждого доезжал и охотился в его местности. Брались почтовые лошади, ибо брат набирал своих провожатых и уже не отпускал их до известного пункта. По окончании утренней охоты, выбиралось удобное место, брат со всей компанией завтракал, говорил сам мало или дремал. Затем компания, которая получила немало водки и сколько угодно мяса, была разговорчива - брат слушал или нет, это его дело. Он говаривал, что самый талантливый процент из русского народа отделяется в охотники: редкий раз не привозил он из своего странствия какого-либо запаса для своих произведений…»
Итак, источником стихов о страданиях народа и ужасах крепостничества были... пьяные охотничьи байки…
Поэт остывал и черствел с каждым годом. Потому очень многие его стихи представляют собою лжестихи, фальсификацию поэзии, он сочинял не строфы, а куплеты, писал ненужные водевили и фельетоны о юбилярах, триумфаторах и дельцах, и святотатственно поднимал руку на истинные создания поэтов. Пользуясь лёгкой способностью слагать стихи, он нанизывает бесконечные строчки, «бичует», «негодует», «возмущается», но чем, собственно, и во имя чего, сам не знает… Мелкое оставалось у него мелким, не возрастало от его прикосновения, как это бывает у поэтов-чародеев…»
И заметим, хоть на некрасовских похоронах некие пылкие юнцы кричали, что он выше Пушкина и Лермонтова, непонятно, куда делось это юное восторженное поколение? Почему он стал им безразличен уже десять лет спустя? Ведь равного ему по таланту после не было, да и по глубине суждений - тоже. Никто ему на смену не пришёл. Это именно называется - кануть в Лету.
