Среди тех, кто находился рядом с М.Ю.Лермонтовым в последние мгновения его жизни, был человек, роль которого до сих пор не прояснена и который как будто стремился ещё больше запутать и так не до конца прослеживаемую историю дуэли.
Это Александр Илларионович Васильчиков, о котором написан экспромт Лермонтова:
Велик князь Ксандр, и тонок, гибок он,
Как колос молодой,
Луной сребристой ярко освещён,
Но без зерна — пустой.
Сразу оговорюсь; экспромты 1841 года, как свидетельствуют все, записаны со слов очевидцев и потому могут быть неточны, но, думаю, суть их схвачена верно. Красивая оболочка, а внутри – пустота. По некоторым другим рассказам, Лермонтов иронически называл Васильчикова «умником»…
У исследователей нет единой точки зрения на этого человека. П.А.Висковатов, общавшийся с ним, считал его другом Лермонтова. Другие, от П.К.Мартьянова до Э.Г.Герштейн, - врагом.
Васильчиков, единственный из участников роковой дуэли, оставил воспоминания о ней. Что мы можем прочитать в них?
Есть неточности (которые, впрочем, простительны, если учесть, что писался рассказ через тридцать лет после дуэли, а также то, что, вполне возможно, мы знаем биографию Лермонтова в целом лучше Васильчикова): «В июле месяце 1841 года Лермонтов, вместе с своим двоюродным братом А. А. Столыпиным и тяжело раненным М.П.Глебовым возвратились из экспедиции, описанной в стихотворении «Валерик», для отдыха и лечения в Пятигорск» (и родство со Столыпиным указано неверно, и Валерикское дело было за год до этого). Главное другое. Давайте прочитаем вместе: «Положа руку на сердце, всякий беспристрастный свидетель должен признаться, что Лермонтов сам, можно сказать, напросился на дуэль и поставил своего противника в такое положение, что он не мог его не вызвать». Васильчиков убрал из печатного текста сохранившийся в рукописи фрагмент: «Дело другое, я об этом не смею судить, нужно ли было непременно убить человека за такую пустую ссору и метить в его сердце для отомщения обиды непредумышленной. Это, повторяю, дело другое…» А вот дальше оставил: «Я, как свидетель дуэли и друг покойного поэта, не смею судить так утвердительно, как посторонние рассказчики и незнакомцы, и не считаю нужным ни для славы Лермонтова, ни для назидания потомства обвинять кого-либо в преждевременной его смерти. Этот печальный исход был почти неизбежен при строптивом, беспокойном его нраве и при том непомерном самолюбии или преувеличенном чувстве чести (point d'honneur), которое удерживало его от всякого шага к примирению».
Не кажется ли странным такой «друг покойного поэта»? Учтём ещё, что перед описанием ссоры Васильчиков упорно говорит о дурном нраве Лермонтова, делая вывод - «настроение его ума и чувств было невыносимо для людей, которых он избрал целью своих придирок и колкостей, без всякой видимой причины, а просто как предмет, над которым он изощрял свою наблюдательность».
Те, кто беседовал с Васильчиковым, упоминают ещё бо́льшую его неприязненность к поэту. Так, рассказывали: «Васильчиков позднее говорил своему сыну Борису, что в статье он опустил одну существенную деталь, “щадя память Лермонтова”. Дело в том, что когда Лермонтов подошел к барьеру, не только дуло его пистолета было направлено вверх, то он сказал своему секунданту громко, так, что Мартынов не мог не слышать: “Я в этого дурака стрелять не буду”». Создаётся впечатление, что основная цель «князя Ксандра» - оправдать убийцу поэта, который не мог сносить оскорблений.
Отметим ещё, что Васильчиков по-разному давал показания о ссоре, толком не отвечал на вопрос о секундантах (к этому мы ещё вернёмся). И, хотя он и закончил описание дуэли патетической фразой «Чёрная туча, медленно поднимавшаяся на горизонте, разразилась страшной грозой, и перекаты грома пели вечную память новопреставленному рабу Михаилу», - от его рассказа остаётся неприятный осадок.
И ещё одно: современники упоминали и про запои Мартынова, и про заказываемые им панихиды по «убиенному». А вот о нарушениях покоя «князя Ксандра» не говорил никто…
Сохранилось письмо Васильчикова к приятелю, написанное «по горячим следам», 30 июля 1841 года: «Признаться, смерть его [Лермонтова] меня сильно поразила, и долго мне как будто не верилось, что он действительно убит и мёртв… Жаль его! Отчего люди, которые бы могли жить с пользой, а может быть, и с славой, Пушкин и Лермонтов, умирают рано, между тем как на свете столько беспутных и негодных людей доживают до благополучной старости». Здесь, конечно, настроение иное – вероятно, гибелью поэта Васильчиков действительно был потрясён… Правда, после этих слов он, хоть и закончит письмо словами «Скучно! Грустно!», как ни в чём не бывало, сообщает новости о местном обществе.
…Как же относиться к князю? Были ли у него свои счёты к поэту? Он, конечно, не пишет о личных обидах, но давайте попробуем разобраться.
Род Васильчиковых достаточно древний (Васильчиковой была одна из жён Ивана Грозного). Однако по-настоящему возвысился он при Николае I.
И.В.Васильчиков, отец Александра, был ранен при Бородине, отличился в Заграничном походе, но особо отметился 14 декабря 1825 года: говорят, что именно он порекомендовал молодому императору пустить в ход артиллерию. Таких заслуг царь не забывал. В 1831 году Васильчиков стал графом, а 1 января 1839 года – князем, перед этим получив назначение председателем Государственного совета. Как-то это всё для меня соотносится с лермонтовской характеристикой об «отцах», прославленных «известной подлостью»…
Были ли насмешки Лермонтова над самим «князем Ксандром»? Несомненно! Кроме уже приведённой эпиграммы, сохранилась ещё одна, очень хлёсткая (говорят, что она была написана поэтом на карточном столе во время игры из-за «энергичного выражения» князя):
Наш князь Василь-
Чиков — по батюшке,
Шеф простофиль,
Глупцов — по дядюшке,
Идя в кадриль,
Шутов — по зятюшке,
В речь вводит стиль
Донцов — по матушке.
Многие литературоведы подвергают сомнению свидетельства квартирного хозяина Лермонтова и Васильчикова В.И.Чиляева, записанные П.К.Мартьяновым: «“Умник” вел себя в Пятигорске очень тонко. Он, по словам В.И.Чиляева, зная силу сарказма Лермонтова, первоначально ухаживал за ним, часто бывал у него и с ним на прогулках и в гостиных общих знакомых, выслушивал, не обижаясь, от него всевозможные шутки, остроты и замечания, отшучиваясь, в свою очередь, как Господь Бог положит на душу. Но с конца июня он вдруг перешел в тот лагерь, где враждебно смотрели на поэта. Внешние отношения оставались, конечно, те же, но близкая товарищеская связь была порвана. «Князь Ксандр» сделался молчалив, угрюмо-вежлив и сдержан, частые беседы прекратились, на верзилинские и другие вечера он стал приходить изредка и ненадолго, как будто для того, чтобы не было повода сказать, что светские отношения нарушены. Лермонтов всё это видел и бросал ему в глаза клички: «Дон Кихот иезуитизма», «князь пустельга», «дипломат не у дел», «мученик фавора» и др…».
П.К.Мартьянов даже считает Васильчикова организатором ссоры: «Недобрая роль выпала в этой интриге на долю князя: затаив в душе нерасположение к поэту за безобразное разоблачение его княжеских способностей, он, как истинный рыцарь иезуитизма, сохраняя к нему по наружности прежние дружеские чувства, взялся руководить интригою в центре кружка и, надо отдать справедливость, мастерски исполнял порученное ему дело. Он сумел подстрекнуть Мартынова обуздать человека, соперничавшего с ним за обладание красавицей, раздуть вспышку и, несмотря на старания прочих товарищей к примирению, довести соперников до дуэли, уничтожить “выскочку и задиру” и после его смерти прикинуться одним из его лучших друзей». Он приводит слова Чиляева об услышанном от князя: «Мишеля, что бы там ни говорили, а поставить в рамки следует».
Защитники Васильчикова оспаривают эти выводы, говорят о возможном предвзятом отношении квартирного хозяина к князю. Очень может быть! Но несомненно, по-моему, и другое: какая-то доля правды в этом есть. А вот о «иезуитизме» Васильчикова его воспоминания, думается, свидетельствуют в полной мере: я, дескать, конечно, друг поэта, но ведь он сам виноват…
О самой дуэли у нас будет речь впереди. А пока ещё два слова о Васильчикове. За участие в дуэли он по «Высочайшему повелению» от 4 августа 1841 года был подвергнут заключению, а затем император приказал: «Титулярного советника князя Васильчикова… простить…, во внимание к заслугам отца».
Вернувшись с Кавказа (там он служил в миссии барона Гана по введению нового административного устройства), он поступил на службу во II отделение собственной Е. И. В. Канцелярии (занимавшейся приведением в порядок действующих законов), был в Новгородской губернии предводителем дворянства, занимался земельными делами, оставив по себе, в общем-то, хорошую память: рассказывают, что гроб с его телом (скончался он в 1881 году, пережив всех участников лермонтовской дуэли) крестьяне до станции несли на руках…
И всё-таки у меня этот человек никаких симпатий не вызывает…
Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!
Карту всех публикаций о Лермонтове смотрите здесь
Навигатор по всему каналу здесь
