Друг пишет из Парижа:
- У тебя в Оренбурге – зима?
- Зима, - пишу, - снег по самые уши.
- А у нас тут вечная осень. И в Москве тоже. Ну, нет зимы!
Решил я ему настроение поднять.
- А помнишь, - пишу, - как мы с тобой, когда в Ярославле учились, всему курсу лыжи поломали? Ещё препод по физкультуре тогда был в шоке…
Дело было зимой 1987-го. Учились мы в Ярославском театральном. Курс – 25 человек. Все из разных городов Союза. Правда, москвичей было пятеро. Конкурс тяжелейший. Нагрузки громадные. Все держимся друг за друга. И понимаем, что всё равно кого-то отчислят.
В общем, каждый старался показать всё, на что был способен. Кто-то пел и играл на гитаре. Кто-то шикарно танцевал. Кто-то потрясал воображение физподготовкой, а кто-то наоборот, - удивительной эрудицией.
В этом смысле мы со Славой, может, и не были особо яркими. Зато умели выживать. Даже, когда на первом курсе не получили места в общежитии, то устроились в бесхозном подвале. Хорошем, тёплом. С электричеством, водой и унитазом на постаменте под потолком (на уровне канализационных подземных труб).
И, как оказалось, оба умели бегать на лыжах.
Беговые лыжи тогда входили в обязательную учебную вузовскую программу. Но умеющих на них бегать оказалось не так уж и много. Кто-то приехал с юга. Кто-то просто никогда не занимался. Москвичи и питерцы поголовно были конькобежцами. И то сказать, где в столице лыжные трассы? Тут снега-то зимой не достать…
А вот у меня на Урале и у Славы в Карелии зимы были, как правило, снежные. И лыжи были нашим всем. Зимой.
Мы это поняли, когда встали на лыжню в небольшом лесочке на реке Которосль, рядом с ярославским кремлём. Это место сейчас немного просматривается на тысячной купюре, где стрелка Волги с Которослью изображена. А тогда что, - лес да крепостная стена. Ну, и река подо льдом.
В общем, пока наши однокурсники с великим трудом подбирали себе крепления и тащились цепочкой черепашьим шагом, пытаясь опереться на палки в мягком снегу, мы уже второй круг пробежали.
И остановился я перед пологим берегом Которосли. Горка-тягун. Выход прямо на лёд. Для катания место идеальное, только что под снегом.
Наш преподаватель физкультуры и сцендвижения по фамилии Редькин категорически запретил съезжать с трассы. Ни в коем случае не скатываться с горок! Понятное дело, лыжи-то казённые. Хоть и старые, деревянные. Иногда подобранные из разных оставшихся, но всё-таки лыжи! Их ещё достать надо было тогда, во времена всеобщего дефицита.
Но сам он оставался далеко, на старте. А трасса пару километров петляла по лесу. И уследить, кто где случайно скатился с горки, было просто невозможно.
Стою я на пригорке над Которослью. Соображаю, какую выбрать траекторию, чтоб без помех на середину реки съехать. Ну, так, разочек, для разрядки. Как я обычно у себя в Зауральной роще с лыжни съезжаю.
Оглядываюсь, - сзади Слава. Взгляд хитрый, шкодный. Ну, значит, вдвоём прокатимся.
Оттолкнулся я, пошёл вниз, взял чуть правее. Снег был пушистый, мягкий. С трудом вывернул, чуть не зарылся. Только развернулся, гляжу, и он за мной съезжает. Тоже хорошо. Удержался на ногах. Помахал мне лыжной палкой, типа, «привет из Петрозаводска!»
- Ещё разок? – спрашиваю.
Он улыбается во всю ширь:
- Давай!
Начинаем взбираться обратно. И только тут понимаем, что натворили.
На горке нас встречают восхищённые однокурсники. Почему-то в тот день на лыжах бегали одни парни. Девчонки сдавали какие-то другие нормы в спортзале. А среди наших парней – ну, ещё пара из снежной провинции. А остальные – Москва, Питер, да Тбилиси.
Первый раз на лыжи встали. И увидели, как кто-то с горки съехал!
Надо ж немедленно повторить!
Я кричу им:
- Погодите. Мы хоть притопчем…
Да куда там! Вслед за нами так с горки и посыпались горохом. И каждый – носом в снег. Благо хоть снег мягкий был, недавно выпал.
Спускаемся со Славой, не огладываясь. Только слушаем счастливые визги и вопли сзади. И треск. Всё. Прощайте редькинские лыжи…
Переглянулись мы с ним молча. Не сговариваясь, ушли влево, выкарабкались наверх, встали на лыжню. И вперёд. К финишу. К рекордам!
Редькин нас даже похвалил. Не знал, бедняга, какую ему подлянку сделали двое провокаторов.
Побежали мы на новый круг.
Догнали сначала одного из наших. Он со счастливой улыбкой шёл пешком, проваливаясь в снегу, со сломанной лыжей на плече.
- Что Редькину-то скажешь?
- А что ему ещё говорить? Ямка на трассе. Лыжа старая, истёрлась…
Бежим дальше. Ещё один топает. Тоже со сломанной лыжей, задумчивый.
- Как объяснишь-то?
- Ну, как… Первый раз в жизни на лыжи встал. Только разогнался. А тут ямка…
Дальше побежали. Навстречу ещё трое наших. Один, правда, с целыми лыжами. Так, чуть-чуть хвостик треснул. У другого одна лыжа напополам. У третьего – обе. Тащат вдвоём весь неликвид на плечах, как носилки. Хохочут, анекдоты травят. Рады боевому лыжному крещению.
- Вы как объясните эту катастрофу?!
- Да так и скажем. Один упал. А другие уже в него. Разогнались на трассе. А тут ямка…
Лыжня заканчивалась на месте старта. Лесок от этой позиции отделяло поле. Или болотце. В общем, какая-то заснеженная проплешина. Поэтому Редькину было видно издалека, как его студенты-лыжники заскакивали в лесок и как оттуда выезжали с другой стороны.
На тот момент, когда мы завершали очередной круг, наш препод уже распекал второго студента за сломанную лыжу. Возмущения не было предела:
- Что это такое! Уже два года никто мне лыжи не ломал. А тут - на тебе. Сразу две пары!
- Да ну из них ещё можно одну пару сложить… - гундосил провинившийся.
- Понятно, сложим. Куда ж теперь деваться! Но как вас обоих угораздило?
- Да там ямка была под мостиком…
- Не надо мне про эту ямку. Нет там ямок. Я сам вчера всю лыжню проходил. Всё было нормально.
Редькин повернулся лицом к лыжне и увидел выходящую из лесочка скорбную пешую процессию, несущую на плечах целую вязанку лыж. Бывших лыж.
У него опустилась челюсть. Как-то странно, смешно и беспомощно поехали на нос очки в тяжёлой оправе. И чтоб поймать их, не выпуская из рук сломанных лыж, преподаватель физкультуры стал запрокидывать голову, мелко потряхивая своей длинной лыжной шапочкой, как колпачком.
- Кондрашка хватила, - тихо, чтоб он не расслышал, произнёс кто-то из наших.
Смотреть на тихое горе преподавателя было больно. Он то ли всхлипнул, то ли проглотил ком в горле и громко прошептал:
- Неужели все?...
И в эту минуту на кремлёвской колокольне громко зазвонил большой колокол.
Бил он, понятно, к обедне. Но всем, кто наблюдал эту эпическую сцену, было совершенно ясно, по ком звонит колокол…
Больше Редькин даже не выяснял, что случилось. Единственный вопрос, который он задал ребятам, печально донёсшим ему свои лыжи, был:
- Ямка?
- Она, - развели руками студенты. - А уж потом мы друг в друга…
Наш физкультурник приказал складываться, собирать всех оставшихся и возвращаться в институт. Он шёл впереди всех, упрямо стиснув зубы, неся на плече оставшиеся неполоманными лыжи. И тихо приговаривал:
- Завтра лично утрамбую. Всё!...
И по ярости произнесённого бормотания было понятно, что снегу на трассе теперь несдобровать.
А со Славой мы встретились недавно, в Москве, когда он в очередной раз курсировал из Парижа, где живёт и работает, в свой родной Петрозаводск.
Вспоминали разные случаи из своей студенческой жизни 30-летней давности.
- И заметь, - напомнил я ему, - ни один из наших так и не сказал, что это мы с тобой спровоцировали всех «чайников» вместо лыжного бега кататься с горки. А Редькин, кажется, всё понял, когда осознал количество сломанных лыж. Ведь он тогда никакого скандала не раздул. Зато после этого случая институт полностью обновил зимний спортивный инвентарь. И наши последователи, наверно, были благодарны тому, кто выдавал им новые лыжи вместо старой фанеры.
