Ему это удалось! Удалось то, что не удавалось ни женщинам, опахивавшим деревню под покровом ночи, ни мужикам, прогонявшим скот через дым очистительного живого огня. Как он это сделал, какой волшбой, было его тайной, но коровья смерть отступила. Бабы пытались тайком расспрашивать Дарью, однако она ничего не могла сказать, так как накануне волшбы Марко отвез ее с ребенком к отцу и затворился в старой избе Петра.
Ночью была сильная гроза, необычная для такой поздней осени. Молнии били в землю, казалось, сразу со всех сторон, в небе грохотало, как будто кто-то огромный, шутя, перекатывал там гигантские камни. Затем хлынул проливной дождь. Он хлестал по земле, словно хотел очистить ее от всей той грязи и болезней, что на ней скопились. Утром хозяйки бросились к своей скотине и обмерли от радости: все коровы и телята были живы. Даже заболевшие ранее пошли на поправку... С этого дня деревенский люд стал относиться к Марку с боязливым почтением.
Дарья была довольна успехом мужа и в то же время опасалась, что теперь высшие силы разгневаются на Марко. Он и сам был, похоже, неспокоен в душе. Дарья чутким сердцем чувствовала его тревогу. Как-то она застала мужа на коленях перед иконами. Он молился истово, так, что не заметил даже, как она вошла в горницу:
– Господи, прости мне этот грех! Не карай за меня мои любимых…
Она шевельнулась, он вздрогнул и обернулся:
– Это ты, Дарьюшка? Я не слышал, как ты вошла! Ступай, иди, милая. Я скоро приду…
Дарья ушла, а ночью, лаская мужа, шептала ему разные глупые, ласковые слова, пытаясь развеселить и утешить.
На заимке начали то и дело появляться разные посторонние люди, чаще бабы. Они вели тайные разговоры с Марко, но он редко снисходил до чьих-либо просьб, уж если только кому-то удавалось его по-настоящему разжалобить.
– Господь видит, что не хотел я этого! – жаловался он как-то Дарье. – Ведь тятенька Петр и дед загубили души своей ворожбой! Я был мальчишкой, перенимал их приемы и не думал о грехе. Мне было дивно, чудно смотреть на них... Когда тятенька, умирая, передал мне свои уменья, я надеялся, что отмолю грех, если не стану ими пользоваться. А теперь словно какая-то сила толкает меня изнутри! То - Серега, то - коровья эта хворь, то- бабы эти несчастные…
– То - Аннушка, то - волки в лунную ночь.., – печально подумала Дарья, но сказала только:
– Не горюй, Марко, Господь милостив! Молись. И я тоже буду за тебя молиться…
Наконец пришла зима - вьюжная, ветреная, снежная. Дороги замело. Гостей почти не стало, и Марко немного успокоился. Время шло. Как-то под вечер, уже в конце февраля, приехал на заимку Иван Никитич, привез кое-какие припасы и новости. Главной была весть о том, что Аннушка родила дочку. Иван Никитич был доволен, хотя и хотел внука, но по глазам тестя Марко понял, что у свояченицы опять что-то неладно.
– Что случилось у них, тятя? Неужто Сергей не рад? - спросил он.
– Рад? Какое там! Бушует, грозит выгнать и Анну, и ребенка!
– Что так? Дочку не надо? Но уж тут – что Господь дал! Здорова девчоночка-то?
– Здорова! Да такая хорошенькая! Только… чернявая! И глаза, и ресницы, и волосики! А Сергей, сам знаешь, белобрысый, да и Анна светленькая. Кричит Сергей, что не его это ребенок. Тетка ему наплела чего-то еще летом. Помнишь, Анна домой заявилась? Они тогда еще, оказывается, поссорились. Он на нее с кулаками полез, а она его подсвечником ударила, да ко мне прикатила… Говорят, сильно зашибла его тогда, еле водой отлили. Родня ему напевает, что не его это ребенок-от. На Анну, бог весть что, наговаривают. И что гулящая-то, и что ведьма, ведьмакова внучка... Аж страшно мне, не сделали бы чего с ней и ребенком!
Марко смутился, задумался… Дарья, сидящая у печи с годовалой дочкой на руках, глядя на мужа, нахмурилась, вскочила на ноги и быстро вышла, хлопнув дверью.
– Чего это она? Какая ее муха укусила? – спросил Никитич недоуменно. Но через некоторое время и он встал, беспокойно заходил по комнате… Марко молчал, по его лицу скользила улыбка, черные глаза светились радостью…
Через пару дней Анна действительно приехала к отцу.
– Не вернусь я к ним! И не проси! – заявила она.
– Да как же ты жить будешь? Ни вдова, ни мужняя жена? Стыд-то какой! – пробовал Иван Никитич усовестить дочь.
– А я с тобой, тятенька, поживу до лета, а там в город подамся. В артистки пойду!
– Не болтай ерунды! Там таких «артисток» пруд пруди! В гулящие девки ты пойдешь! Или в няньки!
– В кормилицы подамся! – осенило дочь. И то – молока у нее было – хоть залейся.
***
Продолжение истории - во вторник!
***
Изображение: https://cdn.pixabay.com/photo/2020/01/10/12/12/background-4755185_960_720.jpg