Англичанам, наверное, обидно: их первая и долгие годы единственная балетная знаменитость прославилась под русским псевдонимом и носила его до самой смерти. На вопрос: "Кто такой Патрик Хили Кэй?" сходу ответят лишь немногие знатоки. Но каждый не чуждый культуре англичанин знает, кто такой Антон Долин.
Патрик родился 27 июля 1904 года в деревушке в Сассексе. По материнской линии он был наполовину ирландцем, и, вероятно, этим объяснялся присущий ему бунтарский дух, крайняя самоуверенность и взрывной темперамент. Со стороны отца эти качества уравновешивались британской сдержанностью и здравым смыслом, не позволившими Патрику стать настоящей сорвиголовой, но задатки имелись.
Семья была далека от театра, зато отец был известным спортсменом - профессиональным игроком в крикет. Правда, однажды мистера Кэя каким-то чудом занесло на балетный вечер в Лондоне. Танцевали дягилевские звезды Михаил Мордкин и Вацлав Нижинский. Вернувшись, мистер Кэй сказал Патрику: "Если тебя угораздит стать танцовщиком, будь таким, как Мордкин, а не таким, как этот второй парень, Нижинский".
Родители не имели ничего против того, чтобы их сын посвятил себя сцене. Когда семья перебралась в Лондон, миловидный, музыкальный и артистичный Патрик был замечен театральными антрепренерами и стал участвовать в профессиональных спектаклях - в детских ролях, разумеется. За выход мальчик получал 2 фунта - достойный заработок для 1910-х годов, тем более, для ребенка.
Одновременно Патрик учился классическому танцу у Серафимы Астафьевой - бывшей солистки императорских театров и труппы Дягилева, недавно открывшей свою балетную школу в Лондоне. Между ней и Патриком сложилась глубокая духовная связь, даже впоследствии, когда он уедет из Англии, они будут переписываться. Астафьева заразила Патрика любовью к балету. Выходы в мюзик-холлах и ревю перестали его удовлетворять, ему хотелось большего, хотелось стать настоящим артистом, как раз таким, как этот парень Нижинский, и он работал в балетном классе, не жалея сил.
В 1921 году в Лондон прибыл "Русский балет". Именно для Лондона Сергей Дягилев запланировал грандиозную премьеру - балет "Спящая красавица". Постановка была столь масштабная (она, к слову, разорила труппу - никакие кассовые сборы не смогли окупить постановочных затрат), что собственных артистов Дягилеву не хватило, и он обратился к Астафьевой, чтобы она рекомендовала ему кого-нибудь в кордебалет. Астафьева предложила своего любимого ученика - Патрика Кэя. Поскольку труппа называлась "Русский балет", английская фамилия в программках выглядела бы инородно, и так Патрик получил свой первый русский псевдоним - Патрикеев.
Его участие в "Спящей красавице" было, по большому счету, случайным эпизодом. 17-летний Патрик был еще слишком незрелым как танцовщик, чтобы присоединиться к профессиональной труппе на постоянной основе. Но Дягилев уже тогда его заметил и увидел в нем потенциал. Когда Патрик стоял за кулисами и наблюдал за исполнителями па де де Голубой птицы и принцессы Флорины, великий Дягилев приблизился к нему и спросил: "А вы, молодой человек, когда собираетесь танцевать Голубую птицу?" Патрик не растерялся и ответил: "Когда вы пожелаете, сэр!"
Но ему надо было продолжать учиться, и он учился, одновременно зарабатывая на жизнь в различных антрепризах. Благодаря Дягилеву весь мир помешался на русском балете, и Патрик взял новый сценический псевдоним - Антон Долин. Антон, потому что в то время он читал Чехова, а Долин - просто потому, что хорошо звучало.
С этого момента мы тоже будем называть Патрика новым именем.
Театральный мир того времени был не самой подходящей и безопасной средой для подростка, в нем творилось много "грязного" и "аморального" - разгульные вечеринки, алкоголь и кокаин, беспорядочные связи, богатые покровители почти у всех девушек (да и у некоторых юношей тоже), но Долин чувствовал себя в этом мире как рыба в воде. Он с юных лет отличался умением брать от жизни все. В автобиографии, изданной в 80-е годы, он без стеснения описывал свои юношеские любовные связи - не только с женщинами, но и с мужчинами. Его очень огорчало, что последнее родители почему-то не одобряют.
Этот специфический опыт и искушенность пригодились Долину в 1923 году, когда он решил еще раз попробовать устроиться в труппу Дягилева. Ему было очевидно, что если он и сможет исполнить свою мечту и стать настоящим, великим артистом, то только в "Русском балете" - самой прославленной, самой прогрессивной труппе, для которой творили лучшие композиторы, лучшие хореографы, лучшие художники. Царем и богом в этой волшебной стране был он - Сергей Павлович Дягилев.
По-видимому, Долин приехал на просмотр в Париж, уже зная, какова цена благосклонности повелителя. Он не был смущен, когда во время поездки в такси Дягилев взял его за руку. Дальнейшее его тоже не смутило, хоть он и пишет в воспоминаниях, что в свои первые дни в дягилевской труппе был готов сбежать назад в Англию и сбежал бы, если бы у него были деньги на билет, но объясняет свой душевный кризис лишь одиночеством, изоляцией и волнением перед неясным будущим, а вовсе не сексуальными домогательствами со стороны немолодого и едва ли очень привлекательного мужчины.
В наше время для поведения Сергея Павловича по отношению к некоторым особо любимым артистам очень трудно найти приличные слова или какие-либо оправдания. Это классический, как из учебника харрасмент - как раз такой, за который в конце концов получил Харви Вайнштейн и прочие ему подобные. Но, справедливости ради мы должны признать, что Антон Долин не считал себя пострадавшим. В своих мемуарах он пишет о Дягилеве с большой теплотой и уважением и даже сожалеет, что не отвечал на его любовь и не ценил ее.
Как бы то ни было, он вел себя умно, и награда не заставила себя ждать. Дягилев уговорил своего балетмейстера Брониславу Нижинскую, сестру Вацлава, давать новичку индивидуальные уроки. Она была сначала настроена скептически по отношению к Долину, но скоро оттаяла, и он под ее руководством стал делать невероятные успехи. Скоро Дягилев уже принял решение возобновить для Долина балет "Дафнис и Хлоя", премьеру которого танцевал Нижинский и который после его ухода от Дягилева не исполнялся. Новой премьерой дирижировал сам композитор - Морис Равель. Был большой успех, превративший Антона Долина в признанную звезду.
После этого главные партии следовали одна за другой. Сам Долин важной вехой в своей карьере считал балет "Голубой экспресс". Похоже, что это произведение не пережило своего времени, но в 1924 году стало сенсацией. Музыку написал Дариюс Мийо, либретто - Жан Кокто, хореографию сочинила Бронислава Нижинская, костюмы - Коко Шанель. Конечно, Долину было невероятно лестно, что все эти гранды творят, получается, специально для него, ведь это он был главным героем. Его партия была насыщена сложнейшими акробатическими трюками, которые ни один танцовщик не мог повторить за ним.
Кто-то скажет, что ради таких невероятных карьерных возможностей можно потерпеть любой харрасмент. В любом случае, Долину недолго оставалось его терпеть. Дягилев уже увлекся своим следующим протеже - Сергеем Лифарем. Вначале плохо обученный новичок, лишь недавно сбежавший за границу из советской России, не представлял никакой опасности для премьера Долина. Но Дягилев отправил Лифаря в Италию учиться у прославленного педагога Энрико Чекетти, и юноша претерпел такое же волшебное преображение, как сам Долин после занятий с Нижинской. В балете Леонида Мясина "Зефир и Флора" (1925) Долин и Лифарь уже делили сцену - один танцевал Зефира, формально главную партию, зато второй покорил публику в небольшой, но виртуозной партии Борея. Скоро двум молодым людям пришлось всерьез конкурировать за главные партии - и за место в сердце патрона.
Долин в мемуарах утверждает, что сам сознательно сошел с дистанции. К тому времени он уже начал тяготиться привязанностью Дягилева, которая была поистине удушающей. Сергей Павлович был маниакально ревнив, старался не выпускать любимчика из виду, контролировал его дружеские связи, его занятия в часы досуга. Вообще-то общение с Дягилевым, человеком энциклопедически образованным и весьма утонченным, было полезно для всестороннего развития артиста. Дягилев заставлял своих протеже читать серьезные книги, водил по музеям, вводил в высший свет. Но Долин был от природы непокорным, самостоятельным и хотел жить своим умом. К тому же, в этот период он страстно влюбился в комедийную актрису Беатрис Лилли.
Поэтому Долин, если верить мемуарам, ушел из "Русского балета" добровольно, когда истек срок его контракта, несмотря на то, что Дягилев умолял его остаться (эта деталь уже вызывает большие сомнения), а с Лифарем они расстались в наилучших отношениях. Лифарь подтверждает, что они с Долиным были не соперниками, а друзьями. В своих мемуарах он описывает трогательную сцену: перед самым прощанием с труппой Долин зашел в его, Лифаря, артистическую уборную и поправил у него на голове венок. Правда, он пишет, что при этом Долин проливал слезы и как будто вовсе не хотел уходить.
Вместе с его уходом из репертуара "Русского балета" исчез "Голубой экспресс". Серж Лифарь так и не смог освоить акробатическую партию, которую танцевал его предшественник.
Зато сам Долин не пропал без Дягилева. Теперь он был знаменитостью, его имя не нуждалось в рекламе, он сначала получил серию ангажементов в лондонском Колизеуме и на других площадках, а затем основал свою собственную маленькую балетную труппу, в которой, между прочим, танцевал юный Фредерик Аштон, еще не ставший хореографом. И, конечно, Долин не забывал о развлечениях и светской жизни - теперь-то все двери были открыты для знаменитого танцовщика. И, как он пишет в мемуарах: "Я был счастлив и беззаботен и почти постоянно влюблен".
В 1928 году Дягилев снова пригласил Долина в "Русский балет". На этот раз импресарио был заинтересован в нем только как в танцовщике, никаких негласных "добавочных условий" новый контракт не подразумевал, и это было победой Долина - теперь он был ценен как профессионал.
Но воссоединение Долина с "Русским балетом" было недолгим. Уже в 1929 году Дягилев умер, и с его смертью компания почти сразу перестала существовать. Антон Долин вновь отправился в свободное плавание, и оно было долгим и славным.
О нем мы еще напишем. Продолжение следует.
