В четыре года Вика знала наизусть всего Есенина. В пять лет она начала записывать свои стихи. В 8 лет онкология после Чернобыля.
После всего будет зима..
Непоправимая печаль в листве опавшей. Стареет в мире всё, как жаль! Я стала старше.
А осень с радужным хвостом взлетит Жар-птицей. И что-то важное потом не повторится.
Забот безжалостная плеть стегает будни. Я вовсе не хочу взрослеть! Быть взрослой - трудно...
Декабрь раскроет мой секрет, шепнув на ухо: "Тебе ведь скоро девять лет!" Почти старуха.
Молитва
Я об одном Всевышнего молю: храни людей, которых я люблю!
Не обездоль и не состарь их лица! Пусть я уеду в дальнюю столицу,
Забуду зло, запомню доброту, осуществлю прекрасную мечту,
Но ведь никто из них не повторится! Как возвращу я им добро сторицей?
Храни Господь, людей, которых чту!
У именинной свечи
Стекает воск, сплетая кружева,
В них застывают годы и мгновенья.
Мой Ангел жив
И я ещё жива.
У нас сегодня общий день рожденья
Он неотступно следует за мной,
храня меня - невидимый, немой.
Мне тихо голову кладет на плечи,
благословляя сон мой пишет стих..
Несчастный!
Вдруг его я замечаю,
как отражение в глазах друзей моих
за чашкой чаю.
Реквием
В сердце рана не обезболена.
Украина моя обездолена.
Первомайские демонстрации -
годовщины радиации.
Не дорогой идем - оврагами.
Не в столице живем - в концлагере.
Между Пасхой и майскими праздником
умирают мои одноклассники.
Шаловливые, непослушные,
только любящим мамам нужные.
Плачут горестно стены больничные.
Разве эти трагедии - личные?
... Хиросимской надежды голуби
не взлетят в обреченном городе.
Предательство
Дай лапу, Крокки!
Будем плакать. Прочту в глазах твоих мольбу. Я продаю свою собаку. Я предаю свою судьбу.
Овчарка - черная лошадка, моя печаль на поводке. Прилипнут влажные десятки к моей в слезах щеке.
После обсужденья, писала строчками цементными, не сердцем мысля - головой. Меня казнили алиментами. Тебя - недоброю молвой.
Но слово, будто камень, брошено - И рикошетом, с мостовой... Тебя обидела, хорошего, родимый мой, любимый мой.
Мы все идем дорогой снежною и часто падаем, скользя. Но я люблю тебя по-прежнему, и заменить тебя нельзя.
Ты не кляни себя, пожалуйста, все предначертано в судьбе... Ты мне на боль свою пожалуйся, а я пожалуюсь тебе.
Воскресенье
Играет осень праздничное скрецо.
Звон колокольный стынет на ветру.
Вновь мамино истерзанное сердце
я в церковь на Мостицкую несу.
Не помогают импортные средства,
не опускает скорая грехи.
Когда-нибудь о триумфальном детстве
я напишу печальные стихи.
В театре
Кружилась девушек метель
под вздохи зала.
На сцене плакала Жизель
и... умирала.
Я в третьем ярусе сижу,
под самой крышей.
Я на Жизель в бинокль гляжу:
лежит и... дышит!
А! Значит, мама не права,
грустит напрасно.
Я видела: Жизель жива...
И все прекрасно!
