Екатерина Сушкова… Та, из-за которой чаще всего укоряют Лермонтова, и та, что отомстила ему своими «Записками»…
Что можно сказать о ней?
Происходила из семьи, многие члены которой (преимущественно женщины) оставили свой след в литературе. Её двоюродными сёстрами были известная поэтесса Е.П.Ростопчина и писательница Елена Ган (печаталась под псевдонимом Зенеида Р-ва, к слову - мать писательницы В.П.Желиховской и знаменитой Елены Блаватской).
Однако отец Катеньки Сушковой прославился совсем на ином поприще. Современники писали: «Всю жизнь свою он проводил в скандалах, буйствах и азартной игре… Нередко его привозили домой всего в крови, после какого-нибудь скандала или дуэли». В одной из статей я писала о его «рукопашной схватке» с одним из братьев Е.А.Арсеньевой.
Разъехавшись с женой, слабой здоровьем и не выдерживавшей его буйного нрава, Сушков передал двух дочерей своей сестре, в петербургском доме которой они воспитывались, а к любимой бабушке Катенька Сушкова приезжала в Москву. В 1830 году произошла её встреча с Лермонтовым. Вот как она описывает её: «У Сашеньки [это Александра Михайловна Верещагина, верный друг поэта (о ней я непременно ещё напишу подробнее)] встречала я в это время её двоюродного брата, неуклюжего, косолапого мальчика лет шестнадцати или семнадцати, с красными, но умными, выразительными глазами, со вздёрнутым носом и язвительно-насмешливой улыбкой. Он учился в Университетском пансионе, но учёные его занятия не мешали ему быть почти каждый вечер нашим кавалером на гулянье и на вечерах; все его называли просто Мишель, и я так же, как и все, не заботясь нимало о его фамилии. Я прозвала его своим чиновником по особым поручениям и отдавала ему на сбережение мою шляпу, мой зонтик, мои перчатки, но перчатки он часто затеривал, и я грозила отрешить его от вверенной ему должности». Весьма небрежное упоминание о влюблённом мальчике, даже фамилию которого она узнала совершенно случайно! Впрочем, удивляться этому не приходится: она была на два с половиной год старше Лермонтова (а девушки вообще взрослеют быстрее юношей), уже выезжала в свет (а он – ученик пансиона), была хороша собой. Вот как описывала её, по семейным воспоминаниям, племянница В.П.Желиховская: «Стройный стан, красивая, выразительная физиономия, чёрные глаза, сводившие многих с ума, великолепные, как смоль волосы, в буквальном смысле доходившие до пят, бойкость, находчивость и природная острота ума».
С описанием «Мишеля», данным ею, можно поспорить. Аким Шан-Гирей при первой публикации её «Записок» возражал: «Автор этих ‘’Воспоминаний’’, называвшийся Катенькой, как видно из его рассказа, у нас же и в то время известный под именем Miss Black-eyes [мисс Чёрные глаза] Сушкова, впоследствии Хвостова, вероятно, и не подозревает, что всем происшествиям был свидетель, на которого, как на ребёнка, никто не обращал внимания, но который много замечал, и понимал, и помнит, между прочим, и то, что никогда ни Alexandrine W., ни Catherine S. в нашем соседстве, в Москве, не жили; что у бабушки не было брата, служившего с Грибоедовым, и тот, о ком идет речь, был военным губернатором (Николай Алексеевич Столыпин) в Севастополе, где в 1830 году во время возмущения и убит; что, наконец, Мишель не был косолап и глаза его были вовсе не красные, а скорее прекрасные» (выделено мной – А.К.).
Но можно спорить с описанием, а не с влюблённостью. Она пышно расцвела летом 1830 года, когда Лермонтов с бабушкой жили у Столыпиных в подмосковном Середникове (эта усадьба, сейчас Лермонтовский центр, тоже заслуживает особого разговора), недалеко жила и Верещагина, а Сушкова - в расположенном по соседству Большакове. «По воскресеньям мы уезжали к обедне в Средниково и оставались на целый день у Столыпиной», - вспоминает Сушкова. Она рассказывает о постоянных насмешках над юным поэтом, подчас очень дурного тона (вроде подсунутых ему пирожков с опилками), а ещё больше – над его возрастом: «Мы обращались с Лермонтовым, как с мальчиком, хотя и отдавали полную справедливость его уму. Такое обращение бесило его до крайности, он домогался попасть в юноши в наших глазах, декламировал нам Пушкина, Ламартина и был неразлучен с огромным Байроном. Бродит, бывало, по тенистым аллеям и притворяется углублённым в размышления, хотя ни малейшее наше движение не ускользало от его зоркого взгляда. Как любил он под вечерок пускаться с нами в самые сентиментальные суждения, а мы, чтоб подразнить его, в ответ подадим ему волан или верёвочку, уверяя, что по его летам ему свойственнее прыгать и скакать, чем прикидываться непонятым и неоценённым снимком с первейших поэтов».
Думали ли весёлые девушки, как это всё отразится на самолюбии поэта? В своих «Записках» Сушкова приводит несколько стихотворений Лермонтова, часть из них известна только в её передаче… И везде боль от неразделённой любви!
У врат обители святой
Стоял просящий подаянья
Бедняк иссохший, чуть живой
От глада, жажды и страданья.
Куска лишь хлеба он просил,
И взор являл живую муку,
И кто-то камень положил
В его протянутую руку.
Так я молил твоей любви
С слезами горькими, с тоскою;
Так чувства лучшие мои
Обмануты навек тобою!
Она сама рассказала, как родились эти строки во время поездки на богомолье в Троице-Сергиеву лавру: «На паперти встретили мы слепого нищего. Он дряхлою дрожащею рукою поднёс нам свою деревянную чашечку, все мы надавали ему мелких денег; услыша звук монет, бедняк крестился, стал нас благодарить, приговаривая: ’’Пошли вам Бог счастие, добрые господа; а вот намедни приходили сюда тоже господа, тоже молодые, да шалуны, насмеялись надо мною: наложили полную чашечку камушков. Бог с ними!’’»
Мы сейчас восхищаемся этими стихами и сопереживаем юному поэту. Мы, но не Сушкова. Она приводит свой диалог с ним:
«— А вы будете ли гордиться тем, что вам первой я посвятил свои вдохновения?
— Может быть, более других, но только со временем, когда из вас выйдет настоящий поэт, и тогда я с наслаждением буду вспоминать, что ваши первые вдохновения были посвящены мне, а теперь, Monsieur Michel, пишите, но пока для себя одного; я знаю, как вы самолюбивы, и потому даю вам этот совет, за него вы со временем будете меня благодарить.
— А теперь ещё вы не гордитесь моими стихами?
— Конечно, нет, — сказала я, смеясь, — а то я была бы похожа на тех матерей, которые в первом лепете своих птенцов находят и ум, и сметливость, и характер, а согласитесь, что и вы, и стихи ваши ещё в совершенном младенчестве.
— Какое странное удовольствие вы находите так часто напоминать мне, что я для вас более ничего, как ребёнок…»
«После этого разговора я переменила тон с Лермонтовым, часто называла его Михаилом Юрьевичем, чему он очень радовался, слушала его рассказы, просила его читать мне вслух и лишь тогда только подсмеивалась над ним, когда он, бывало, увлекшись разговором, с жаром говорил, как сладостно любить в первый раз и что ничто в мире не может изгнать из сердца образ первой страсти, первых вдохновений. Тогда я очень серьёзно спрашивала у Лермонтова, есть ли этому предмету лет десять и умеет ли предмет его вздохов читать хотя по складам его стихи?»
А стихи рождались…
В начале статьи я поместила портрет Сушковой, нарисованный Лермонтовым на полях стихотворения «Стансы»:
Ответа на любовь мою
Напрасно жаждал я душою,
И если о любви пою -
- Она была моей мечтою…
…Мне скучно в день, мне скучно в ночь.
Надежды нету в утешенье;
Она навек умчалась прочь,
Как жизни каждое мгновенье.
Осенью 1830 года отец уводит Катеньку в Петербург, спасаясь от свирепствовавшей в Москве холеры.
«Когда я уже уселась в карету и дверцы захлопнулись, Сашенька бросила мне в окно вместе с цветами и конфектами исписанный клочок бумаги, — не помню я стихов вполне:
Итак, прощай! Впервые этот звук
Тревожит так жестоко грудь мою.
Прощай! Шесть букв приносят столько мук,
Уносят всё, что я теперь люблю!
Я встречу взор её прекрасных глаз,
И может быть... как знать... в последний раз!»
Их новая встреча произойдёт через четыре года, и будет новая история. Но в ней уже не найдётся места стихам.
Продолжение:
Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!
Карту всех публикаций о Лермонтове смотрите здесь
Навигатор по всему каналу здесь