За длинным столом сидели плотно, и Викторас втиснул гостя слева от себя.
— Начальник... Начальник цеха пришел! Товарищ Райжис... Ляонас! — восклицал Викторас, радовался от души, знакомил с родителями, с многочисленной родней, потом вспомнил, что по правую руку сидит жена: — Женушка, Дейманте. — И рассмеялся: — Будущая солдатка. — Будто обидев ее этими словами, чмокнул в щеку: — Видишь, какой у меня начальник, Дейманте. Говорил, что придет, а ты не верила. У нас на заводе все мужики такие. Дейманте, угощай начальника.
Ляонас не ожидал, что будет так просто и славно среди этих людей, уже успевших чуть-чуть захмелеть. И хорошо было, что напротив него сидел старый Симанас, родной дядя отца Виктораса и его, Ляонаса, учитель, слесарь — золотые руки.
— Хорошего рабочего отпускаем, Ляонас, да ненадолго! Отслужит и вернется к нам. Вернется, говорю! — Симанас постучал кулаком по краю стола. — Правда, вернешься, Викторюкас?
— А куда денусь, дядя?
— Вот видишь, Ляонас!
— Первая работа, как первая любовь.
— Слышишь, Ляонас! Правду говорит.
Викторас казался счастливым, беззаботным, и было странно, что это —проводы, что завтра утром он сядет в поезд, оставив дом, молодую жену и годовалую дочурку...
— Викторас все о нас знает, да? — резко спрашивает Ляонас, не спуская глаз с Дейманте, будто пытаясь этим вопросом вывести ее из странного оцепенения. Но взгляд Дейманте прикован к трепетному пламени камина.
— Свекор не зря туда ездил. — Ее голос кажется спокойным.
— Оно и лучше...
— Что — лучше?
— Что знает... Раньше или позже — все равно бы
— Да. Но сам факт. Зачем ему ездить?
— В письме свекор давно мог доложить.
— Одно дело письмо, а другое — если сам.
— Конечно. Но мы же должны были этого ждать...
Глаза Дейманте огнем обжигают Ляонаса:
— Хочешь сказать, что уже тогда, когда впервые увидели друг друга, должны были этого ждать?
— Дейманте! — Он крепко сжимает ее руку и видит, что Дейманте страдальчески закусывает губу, задерживает дыхание, но молчит, словно эта боль ей приятна.
Дейманте положила на его тарелку кусок жареного карпа, Ляонас поблагодарил и только теперь внимательно посмотрел на молодую женщину. «Хороша, — подумал. — И не это главное, — попробовал он разобраться в секрете ее очарования, — мягко очерченный овал лица, прямой нос, легкие дуги бровей излучали добро и благородство. Счастливчик Викторас, тяжело ему оставлять… Женщина-драгоценность, но в сейф ее не запрешь», — усмехнулся он, вспомнив сентенцию, вычитанную в старом романе.
Кто-то включил магнитофон. Зазвучала запись довоенного певца Дольскиса.
Викторас пригласил Дейманте на танец. Они и в самом деле на редкость красивая пара, подумал Ляонас.
Старый Симанас между тем вспомнил былое, те годы, когда начинал свой рабочий путь, и ему нужен был слушатель. Внимательный слушатель; едва только Ляонас косился на танцующие пары — нет, тогда он действительно не искал взгляда Дейманте, — старикан через стол тянулся к его локтю.
— Ляонас... Слышишь, Ляонас, с чего я начинал? С ничего! Только руки у меня были и здоровье лошадиное. И вся недолга...
Ляонас знал эти рассказы старика наизусть, так что слушал лишь вполуха. Увидел, как Викторас шепнул что-то жене, и Дейманте тут же пригласила его. Магнитофон теперь крутил оглушительный, задорный танец.
— Неважный из меня партнер, вы уж простите... — Первый шаг дался с трудом, но Дейманте ободряюще улыбнулась ему, и все пошло как-то само собой, хотя со стороны, возможно, эти его кривлянья и подскоки выглядели смешно.
Но об этом он подумал позднее, гораздо позднее, а тогда его закрутило общее веселье, и он только улыбался, видя Дейманте в каком-то тумане; не нужны были слова, да что скажешь — было чудесно, с плеч слетело десять, нет, двадцать лет, слегка кружилась голова от танца, от близости молодой женщины.
Все кружилось, летело куда-то, а когда замолкла музыка и они застыли, все еще в обнимку, комната продолжала лететь и колыхаться. Ляонас неожиданно вздрогнул, под ложечкой отозвалась острая боль, он испугался и даже не поблагодарил партнершу — повернулся резко и шмякнулся на свое место за столом.
Долго говорил старый Симанас, деревня ожила в рассказах отца Виктораса — Антанаса Петрушониса. Они говорили наперебой, Ляонас слушал обоих и никого не слышал, — ему по-прежнему казалось, что все вертится крутится, мчится, и он тоже, и сидящий рядом Викторас, крепко обнявший Дейманте и целующий ее пунцовые щеки.
Рано утром, еще в потемках, они провожали Виктораса через весь город, а у ворот военкомата Ляонас подал ему руку:
— Будь здоров, Викторас. Держись!
— Спасибо, начальник, ты всегда мне был... Эх, дай ус, Ляонас!..
Ляонас прошел десяток шагов, обернулся. Дейманте стояла, уткнувшись головой в грудь Виктораса. Ее плечи вздрагивали — Ляонас увидел это, — и что-то надломилось глубоко у него внутри.
Официант застывает у столика, расплывается в улыбке:
— Желаете чего-нибудь?
— Кофе, только покрепче. Может, тебе пирожное, Дейманте?
— Нет, нет. Ах да, поставьте пластинку Шапкаускайте, — просит Дейманте. — «Осеннее цветенье вишни».
Атлетическая спина кельнера враскачку движется к стойке.
Гудит небольшой, круглый, похожий на бочку ресторан с антресолями, за спиной раздается металлический женский смех.
— Редко мы с тобой выезжаем, я давно жду этого вечера, но чтоб все так... — Ляонас чувствует, что его голос срывается, и замолкает, вздыхает глубоко. — Мы даже не можем поговорить откровенно.
— Ужас как все запуталось, Ляонас.
— Ты отлично знаешь, на что я готов. С женой ничто не связывает. Встречаемся под одной крышей двое знакомых, расстаемся.
— Она тебя любит?
— Не думаю. Хватило времени и причин, чтоб чувства остыли.
Дейманте тонкими пальцами сжимает виски. «Никогда ночи не казались такими длинными: стою на вышке один и не знаю, что и думать», — всплывает строчка письма, издали долетает голос Виктораса. Смутный, незнакомый даже, — ведь Дейманте не слышала, как Викторас произносит эти тяжелые слова; она может только представить себе, переложив на тот его голос, которым он говорил: «Устал я как собака, Дейманте, поваляюсь немножко, а ты посиди рядом». Или: «Обними меня, скажи одними губами, и я угадаю, что говоришь». Но ведь так давно, так нечеловечески давно все это было, и в ушах Дейманте теперь звучит другой голос — заботливый и близкий: «Дейма, мне кажется, я всю жизнь тебя искал, и вот — нашел».
— Почему рядом со счастьем стоит несчастье?
— Мы будем счастливы, Дейма.
— А твоя жена? А Викторас?
— Не лучше ли двое счастливых, чем четверо несчастных?
Дейманте молчит и слушает песню. Кажется, слушает...
