Исходя из антропологии как основы или ресурса поэзии, абсолютную модель дает полевая или этнографическая поэзия. В этом случае, в отличии от учеников Франца Боаса - Рут Бенедикт, Эдвард Сапир, Маргарет Мид, которые редко вспоминали объекты своих исследований в своих стихах, антропологические материалы и полевой опыт являются предметом поэтического выражения, часто в ущерб классическому этнографическому описанию.
Представители, наиболее преданные этому пути, были те самые люди, которые появились при возникновении диалектической антропологии: Денис Теддлок, Стэнли Даймонд, Дэвид Прайс, Гэри Снайдер. Они все принимали позицию Стэнли Даймонда: "Поэзия - это продолжение антропологии другими средствами". Их институциональное признание идет рука об руку с концептуализацией поэзии как этнографического метода. Они использовали поэзию как непосредственное средство для интуитивного и эмпатического восприятия антропологии, таким образом раскрывая бессознательные аспекты лучше, чем позволяла проза.
Следует отметить, что это чуждо например французской традиции, они рассматривают антропологию и ее теоретическое и социологическое наследие иначе. Во французской традиции поэзия основана на выразительности индивидуального опыта и держится на расстоянии от конкретных и повседневных реалий.
Тем не менее, у некоторых французских этнологов можно встретить стремление к поэзии. Именно здесь собраны воедино достаточно распространенные призывы к поэзии в антропологии. Так, например, Жорж Батай, прочитав заметки Тристеса, рассматривал их как дополнение к научной работе Клода Леви-Стросса, он увидел в них доказательство того, что, достигнув своих описательных и объяснительных возможностей, этнолог может обратиться к поэзии. Только "поэтическое открытие" позволяет достичь понимания "измерения человека" в той области, которая недоступна науке.
Но теоретически это также и самый опасный путь, потому что кто-то может быстро превратить поэзию в науку, причем в идеологически опасной форме. Хотя это еще не этнология в современном понимании, но это можем вызвать множество критических замечаний, направленных против дюркгейской социологии и ее этнографических материалов. Критики не хотят ужесточать отношения между ученым и поэтом, противопоставляя их как атеистов верующим. Порой они даже прославляют высшие умы, чья проницательность и гениальные черты превосходят трудоемкие достижения науки.
Марсель Мосс, прочитав "Миф и человек" Роджера Кайлуа увидел в его политической философии во имя поэзии всеобщее крушение, абсолютный иррационализм и влияние Хайдеггера, ярого бергсонца, поддерживающего фашизм. Есть и другие мнения. Например, Анри Массис (1886-1970), подписавший под псевдонимом Агатон в 1911 году яростную брошюру, нацеленную против Леви-Брюля и Дюркгейма от имени интеллигентов классической французской культуры. Тот самый Массис, который вскоре присоединится к французскому движению и напишет Манифест французских интеллектуалов в защиту Запада (1927), прежде чем станет петейнистом и коллаборационистом. Рамон Фернандес (1894-1944), поставивший лицом к лицу антрополога и поэта (1935 г.) , настаивая на превосходстве второго, постепенно скатиться от социализма к фашизму и, наконец, к сотрудничеству с фашистами. Жюль Моннеро (1909-1995), сначала марксист, затем автор пылкого антидюркгеймского манифеста (1945)... Есть и другие примеры.
Но очевидно, что вопрос не в том, чтобы сопоставить всю критику социальной науки с такими поляризационными мнениями. Однако сходства вызывают тревогу и указывают на то, что осуждение антропологических исследований, сопровождаемых идеализацией поэзии, иногда является частью более широкой идеологической мысли, коечной точкой которой возможно является фашизм.
Именно поэтому частные случаи не должны подвергаться анализу, если нет задачи сопоставить друг другу великие противоречия между интуицией и разумом, верой и знанием, поэзией и логикой, эмпатией и абстракцией и т. д.
Мы рассуждаем о связи между антропологией и поэзией, о духовности, на которой основываются отношения между антропологией и ее миссией, необычайно сложной и богатой, заслуживающей лучшего, чем непосредственное сравнение науки с наукой.
Например Роджер Бастида, на которого оказал огромное влияние протестант Линхардт, являясь автором прозаических стихов в юности, страстным читателем Барреса и духовной поэзии, стал известным ученым антропологом. Он предлагает рассматривать "поэзию как социологический метод", позволяющий получить лучшее понимание религиозных явлений и мистики. Поэзия здесь не практика письма, а возможность понимания мистических явлений. Это чувство недостаточности "сухого языка" часто встречается в более или менее сложных формах.
Поэтическое воображение порой необходимо для того, чтобы выходить за рамки языка науки. Пьер Клэстр, например, опубликовал свой научный труд в поэтическом журнале "L'Éphémère", а не в антропологическом научном сборнике.
Спасибо, что читаете мой канал! Задавайте вопросы в комментариях :))
