На следующий день после завтрака нашего главного перебросили воздухом на аэродром подскока. Пока он перегонял самолёт в Тегеран, мы томились в гостинице. Иранцы в город не выпускали и с нами не общались. Мы собрались в номере у старшого и снова послушали рассказ о его злоключениях. Делились попутно своими впечатлениями о перелёте. Обсуждали странное поведение иранцев, их отказ признать наличие ещё одного самолёта, отказ от поисков пилота. Вопросов и непоняток было много.
Старшой прихватил с собой всё, что вывалилось вместе с ним из катапультного кресла и долетело до земли. Мы с интересом рассматривали содержимое НАЗа. До этого момента никому прежде не удавалось поковыряться в аварийном запасе. Даже старшому, хотя он уже катапультировался года три назад. Всё реквизировалось начальством и где-то оседало.
Мы, словно папуасы, теребили парашютную ткань, дёргали стропы, перебирали мелочи, рассматривали сигнальные ракеты. Потом старшой предложил нам взять на память по вещичке из НАЗа. Мне и ещё одному пилоту приглянулось мачете. Разыграли его на пальцах и новенькое средство выживания досталось мне.
Наконец появился главный и объявил, что после обеда группа вылетает обратно. Иранцы нас покормили и с вещами автобусом доставили на аэродром к Ил — 76. По пути проехали мимо большой стоянки F – 105. Видимо, иранцы летали на них до закупки МиГ — 29. Было бы интересно посидеть в кабине этого американского самолёта, но иранцы не собирались нас развлекать. Автобус высадил нас у транспортника и уехал.
Ил - 76 одиноко стоял на огромной площадке. Рядом с ним болтался боец с винтовкой, больше похожий на анархиста, чем на часового. Экипажа ещё не было и мы, сгрудившись, осматривали аэродром и окрестности. За бетонкой на площадке стоял F – 15. Он оказался очень внушительного размера по сравнению с нашим «мигарём». Мы живо обсуждали увиденное. Часовой вскоре подошёл к нашей группе и с непосредственностью аборигена рассматривал нас и слушал. Он даже «стрельнул» у переводчика сигарету и закурил. Я с трудом удержался от просьбы подержать в руках его оружие. Мне казалось, что он с готовностью отдаст мне винтовку.
Привезли экипаж. Иранец передал нашему главному картонный ящик с едой. Мы поднялись в самолёт и главный раздал нам содержимое ящика. Это оказались упаковки с НАТОвским пайком. Мы тут же стали изучать состав пайка. У нас в руках было очередное свидетельство «загнивания» империализма. Кто-то сразу решил довести упаковку домой в целости, кто-то отложил для детей только сладости. Меня в пайке больше всего сразило наличие влажной салфетки и зубочистки.
В полёте с интересом понаблюдал за работой экипажа и его размещением. Спустился к штурману, постоял за спиной, осмотрел приборы и оборудование. Моё внимание привлекли две компьютерные клавиатуры, на которых по очереди барабанил штурман. Потом он развернул карту и я обнаружил на ней по обе стороны маршрута длинные красные зоны. На мой вопрос штурман пожал плечами и ответил:
- Запретные зоны. Входить нельзя ни в коем случае. А что там — не знаю.
Работы у него было много, общаться ему было некогда и я поднялся наверх к пилотам. Командир воздушного корабля, отодвинув кресло от «рогов», пил кофе и болтал с нашим главным. Правак сканировал приборы и воздушное пространство. Вид у него был беззаботный, не то что у штурмана.
Вечером мы оказались на аэродроме Вазиани. Здесь нам предстояло заночевать в казарме, чтобы с утра предстать перед комиссией, которая должна расследовать случай потери новенького самолёта на перегоне.
