Когда я три года назад впервые после длительного перерыва посетил Таллин — столицу ныне независимой Эстонии — мои вновь обретённые знакомые настоятельно советовали приехать в их город зимою. Мол, Таллин в это время года имеет особое очарование. Почему же не внять хорошей рекомендации? Как только появилась возможность, я вновь отправился "по прежню следу".
…Середина января. Рождественские и Новогодние праздники благополучно прошли, соответственно, схлынул поток туристов. Старинный балтийский город тих, укрыт снегом. В морозном воздухе памятники прошлого обрели почти графическую чёткость линий. И если, скажем, в историческом центре Петербурга всё же чувствуется присутствие современной жизни, то здесь, в Таллине сохранившиеся фрагменты средневековой крепостной стены начисто отсекают от тебя нынешние реалии. Некоторые улочки Нижнего города совершенно безлюдны, и тогда ты словно по мановению волшебной палочки переносишься на несколько столетий назад.
Долго ли, коротко ли, а маршрут прогулки выводит нас улицу Рюйтли (Рыцарскую). Тяжёлой громадой нависает над ней здание лютеранской церкви Святого Николая, или, как её зовут в обиходе, Нигулисте. Письменные источники впервые упоминают о ней в 1315 году, однако первоначальное храмовое здание было заложено гораздо раньше. Это случилось приблизительно летом 1230-го, когда вслед за рыцарями-меченосцами, изгнавшими датчан, прибыли в Ревель немецкие купцы и ремесленники с острова Готланд. Отслужив благодарственный молебен своему покровителю святому Николаю, они заложили у холма Домберг небольшое поселение с церковью.
Конечно же, этот первый храм был не столь грандиозным — алтарь и однонефное помещение примерно такой же ширины. Отметим особо, что ранняя Нигулисте исполняла и другие функции, прежде всего, оборонительные: в верхних частях стен находились бойницы. Кроме того, помещение над сводами служило складом товаров. Всё это говорит о том, что данное сооружение принадлежало к типу так называемых купеческих церквей, распространенному в регионе Балтийского моря.
Шло время. К середине XIV столетия Ревель обзавёлся мощным кольцом крепостных стен с башнями, и оборонное значение Нигулисте сошло на нет. И вот с сего момента началось возведение капелл и тонких стен церкви. Ещё более значительные изменения ожидали храм в XV веке. Ганзейский Ревель переживал тогда небывалый экономический подъём, а это в свою очередь вызвало настоящий строительный бум в городе. В 1420-х годах Нигулисте получила пятнадцатиметровую башню-колокольню со шпилем, витраж в самом большом окне и часы на одной из стен — словом, классическая поздняя готика.
А ещё спустя сотню лет в Ливонию из соседней Пруссии начала активно проникать Реформация — учение, требующее церковных преобразований, устранения злоупотреблений католического духовенства. Очень быстро новые идеи, которые возбуждали в малоимущих слоях надежду на лучшие времена, распространились на Ревель и остров Эзель. И в сентябре 1524-го город захлестнула волна иконоборчества. В церкви доминиканского монастыря, в церквях Святого Духа и Святого Олафа были изуродованы все священные предметы и украшения. "Церковь святителя Николая удалось спасти церковному старосте Бушу, который убрал все драгоценности и, кроме того, залил все замки свинцом, так что фанатизированная толпа не смогла проникнуть внутрь церкви". Благодаря этому удалось сохранить в неприкосновенности главный храмовый алтарь-складень, исполненный в 1481 году немецким мастером Германом Роде.
Страсти потихоньку улеглись. Протестантство в Ливонии было уравнено в правах с католицизмом, и церковь Святого Николая вполне спокойно превратилась в лютеранскую. К 1680-м годам её колокольня приходит в аварийное состояние, и по поручению ревельского магистрата за восстановительные работы берётся архитектор Г. Винклер. Он надстраивает башню ещё одним этажом и венчает её новым шпилем в стиле барокко с флюгером. В 1939 году церковный приход закрывается, так как все местные прихожане по каким-то причинам уезжают в Германию. А потом… Потом начинается война и вслед за ней немецкая оккупация Таллина.
Утром 9 марта 1944-го город был подвергнут сильной бомбардировке советской авиацией. В ходе налёта многие архитектурные памятники получили громадные повреждения, в том числе, храм Нигулисте. Здесь погиб ряд произведений средневекового искусства, хотя наиболее ценное удалось спасти. К реставрации сооружения приступили лишь в середине 50-х годов, и, надо отметить, она затянулась более чем на три десятка лет. Я, школьник, побывав в Таллине с родителями, хорошо запомнил, что церковь стояла тогда без шпиля башни.
Наконец, в 1984 году Нигулисте вновь распахнула свои двери, но на сей раз как художественный музей и концертный зал. Посетители могут увидеть алтари, картины, скульптуры, гербы-эпитафии, исповедальни, что украшали некогда эстонские церкви и монастыри. Совершенно уникальный экспонат — часть картины любекского художника XV века Бернта Нотке "Пляска смерти". На полотне показана цепочка людей разных сословий, начиная с папы Римского и кончая кардиналом, а рядом с ними фигурки скелетов, завлекающие всех в свой танец. Внизу — стихотворные строки на средненижненемецком языке: диалоги Смерти с каждым из смертных.
Первоначально Нотке написал две практически одинаковые картины, одна из них погибла в Любеке во время Второй мировой войны, в Таллине смогли сохранить лишь 7-метровый фрагмент. Стоимость этой очень впечатляющей живописи оценена ныне в 100 миллионов долларов.
У придела Святого Антония растёт самое старое в Таллине дерево - Липа Кельха. Ей почти 350 лет, а поименована она так в память здешнего пастора и историка Христиана Кельха, похороненного в 1710 году у её корней.
Дерево обнесено кованой оградой и охраняется как памятник живой природы. Именно благодаря этой липе Таллин в 2015-м был удостоен звания "Европейской столицы деревьев".
…На исходе XVII столетия ревельский ландрат (советник) Клодт приобрёл у церкви Нигулисте место под капеллой Святого Георгия для устройства семейной усыпальницы. Но по прихоти судьбы здесь около двухсот лет покоился совсем другой человек, и история эта приобрела мрачноватый оттенок.
В мае 1698 года, в бытность Петра I в Амстердаме, к нему с рекомендательным письмом австрийского императора Леопольда I явился герцог Шарль Эжен де Круа. Потомок венгерских королей, он служил последовательно в ряде европейских армий, одержал несколько побед над шведами и турками, и своей личной храбростью заслужил себе чин фельдмаршала. Де Круа чрезвычайно понравился Петру, и он велел ему немедленно ехать в Россию. Однако герцог появился лишь через два года, и надо сказать, весьма вовремя — началась Великая Северная война, и войско наше уже более полутора месяцев осаждало Нарву. Вскоре царь счёл нужным покинуть лагерь, дабы ускорить прибытие ожидавшегося из Новгорода примерно двадцатитысячного подкрепления, а также подвезти съестные и боеприпасы, и, как писал в неоконченной Истории Петра Великого один из его сподвижников, военный инженер, генерал-лейтенант барон Людвиг Николаус фон Алларт, "над всеми войсками команду поручили Герцогу Фон Круа, яко Генерал-Фельдмаршалу, и хотя оный Герцог в приятии сей команды крепко опрошался, однако же Его Величество те его резоны апробовать не соизволил, и что уже и прежде сего намерение было оному Герцогу ту команду поручить, но для некоторых приключившихся обстоятельств удержалося".
Задача у де Круа оказалась нелёгкой: ему предстояло оборонять чрезмерно растянутую линию окопов с полками малонадёжными. Большинство из них было сформировано совсем недавно, терпело нужду в одежде и пище и с недоверием относилось к своим командирам-иноземцам. Утром 19 ноября 1700 года девятитысячная шведская армия короля Карла XII смело атаковала наши позиции, и в скором времени русские на левом фланге в панике бросились бежать. Тщетно главнокомандующий пытался остановить их, он принуждён был сдаться в плен вместе с несколькими другими военачальниками. Рассказывают, что при этом герцог сломал свою шпагу и воскликнул: "Пусть сам чёрт воюет с этой сволочью!" (Имелись в виду русские солдаты.)
Шведы препроводили де Круа в Ревель, и там он поначалу "содержан был... в жестоком аресте…" Но затем его освободили под честное слово. Герцог жил на широкую ногу, а 20 января 1702 года неожиданно скончался, причём, в крайней бедности и обременённый долгами. Взволнованные заимодавцы долго обсуждали, что же теперь будет с их денежками. В конце-концов решили: городским властям тела де Круа для погребения не отдавать, пока наследники не погасят все его долги. Любекское право, действовавшее для ганзейского Ревеля, дозволяло подобное. Магистрат же на сие отреагировал на удивление спокойно… Тело в простом гробу отнесли в подвал церкви Святого Николая, и о злополучном герцоге вскоре все благополучно забыли. Такое вот предание. И оно, кстати, свидетельствует в пользу де Круа. Судите сами. Долгое время русская общественность совершенно определённо толковала об измене фельдмаршала Петру Великому. Но разве во враждебной Швеции не отдали бы последних почестей полководцу, предавшему неприятельскую армию, чтобы допустить его умереть в нищете? Да и Пётр, узнав о смерти герцога, печально заметил: "Сердечно жаль мне доброго старика: он был поистине умный и опытный полководец. Вверив ему команду четырнадцатью днями прежде, я бы не потерпел поражения".
Долги долгами, а вот про самого незадачливого нарвского главнокомандующего, повторим, забыли более чем на сто лет. "Возвращение" его произошло совершенно случайно, когда Ревель и вся Эстляндия уже прочно вошли в состав Российской империи.
Однажды в городе оказался некий голландский матрос, слышавший, что де Круа родился в южных Нидерландах и вообразивший по своей наивности, что человек, в чьих жилах текла королевская кровь, захоронен с золотой короной на голове.
Днём матрос приметил, что церковная усыпальница заперта изнутри на задвижку, и поздним вечером, отодвинув её ножом, проник в помещение. Свеча в фонаре осветила стоявший на постаменте гроб. Моряк приподнял крышку, откинул покрывало и... увидел усатое лицо де Круа с застывшей иронической улыбкой.
Случайные прохожие, заслышав душераздирающий вопль из усыпальницы, кинулись туда и нашли молодого человека, буквально поседевшим от страха.
Слухи о том, что давным-давно почивший герцог превратился в мумию, быстро разлетелись по городу. Первым поглядеть на чудо явился ревельский бургомистр, а далее потянулись нескончаемые толпы любопытствующих: купцы и ремесленники, священники и лекари, солдаты и пожарные… Вскоре за тем по распоряжению Прибалтийского генерал-губернатора маркиза Ф.О. Паулуччи останки де Круа перенесли в капеллу Святого Георгия и накрыли стеклянным колпаком. На боковой стороне катафалка появилась пространная латинская надпись: "Карл Евгений Герцог де Круа, происходил от Королевской крови, родился в 1650 году в Бельгии, сделался знаменит как славою громких дел, так и их разнородностью. Взят в плен во время Нарвской битвы и умер в Ревеле в 1702 году. Труп его сохранялся 118 лет и вынут из могилы в 1819 году».
Образованное российское общество о мумии де Круа впервые широко узнало в начале 1820-х, после опубликования книги путевых заметок писателя-декабриста А.А. Бестужева-Марлинского "Поездка в Ревель". Узнало и буквально "заболело" средневековой экзотикой. Все отдыхавшие на модном тогда курорте "ревельские воды", либо просто посещавшие город полагали обязательным мероприятием зайти в знаменитый храм и отдать "визит" герцогу. И всякий раз при желании визитёров (и за небольшую плату) вышеупомянутый колпак снимался местным сторожем.
Скажем, баронесса София Дельвиг, супруга одного из ближайших друзей Александра Пушкина, в письме подруге сообщает: "Мы посетили, между прочим, церковь св. Николая, построенную в 1317 году. Там мы видели тело одного герцога де Кроа, выставленное уже 150 лет взорам всех, — за долги он не был погребён. Представь себе, что оно совсем не испортилось, но окаменело. Я его трогала, я снимала его большой парик, и мне показывали его собственные волосы. Он совсем не противен. Это человек лет пятидесяти, который должен был быть красив, — это видно, — и очень изящен до сих пор, он покрыт кружевами, и его чёрный бархатный плащ великолепно сохранился, равно как и его белые шёлковые чулки и белые перчатки, хотя и разорванные, что происходит от того, что постоянно приходят его смотреть и снимают перчатки, чтобы рассмотреть его руки: они у него очень красивые и длинные аристократические ногти…"
А вот что читаем у известного историка Д.Н. Бантыш-Каменского (в двухтомнике "Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов"): "…черты лица явственны; тело высохло, отвердело; на голове сохранился большой парик с длинными волосами; на теле часть рубахи; на руках перчатки; на ногах шёлковые чулки несколько уцелевшие. Чёрный бархатный плащ, испортившийся от времени, накрыт другим одинакого достоинства... Причиною сохранения тела Герцога Круа полагают свойства цемента, связывающего камни церкви Св. Николая, равно, что оно было поставлено туда во время сильного январского мороза".
Другой пушкинский друг, князь П.А. Вяземский, и вовсе написал в 1843-м стихотворение "Ночь в Ревеле", в котором есть строфы, посвящённые знаменитой мумии:
Что ж ты, море, так бушуешь?
Словно шабаш ведьм ночных!
Про кого ты там колдуешь
Ночью, в чане волн седых?
Про того ли про Кащея,
Что, не принятый землёй,
Ждёт могилы, сиротея,
Не мертвец и не живой.
Дней Петровых современник,
Взяли в плен его враги,
И по смерти всё он пленник
За грехи и за долги.
Ты поведай, скоро ль сбросит
Он курчавый свой парик
И земную цепь износит,
Успокоенный старик?
Мы видели, что церковный сторож превратил тело герцога в неплохой источник дохода, но в то же время он трогательно заботился о его сохранности. Ведь со временем стеклянный колпак куда-то затерялся. Мумию стали одолевать мыши — сторож завёл при храме кошку. Однажды в дождливый осенний вечер молодая органистка репетировала хоралы на здешнем великолепном инструменте. Вдруг ей послышались чьи-то шаркающие шаги. Девушка посмотрела с балкона вниз и обомлела. В тусклом свете фонаря по пустынной церкви лёжа "плыл" де Круа. Дико вскрикнув, органистка потеряла сознание, а, очнувшись, увидела хлопотавших возле неё сторожа и его жену. Потом выяснилось — в капелле Святого Георгия прохудилась кровля, дождик накапал на мумию, и сторож решил отнести герцога для просушки к печке.
После этого случая решено было, наконец, де Круа похоронить. (Тем более что и император Николай II прислал эстляндскому губернатору категорическое распоряжение об этом.) На отпевании собралось не более десятка человек. Стоял ноябрь 1897 года. Кстати к тому моменту сумма долга покойного, достигшая вместе с процентами астрономических размеров, была неожиданно выплачена. Кем? Почему? Это навсегда останется загадкой старого Таллина.
Теперь, надеемся, герцог де Круа обрел-таки упокоение.
Подписывайтесь на канал. Ставьте лайк
