Стены города были выложены из дубовых и сосновых стволов на высоких земляных валах. Башни с острыми крышами красовались, словно девицы на гулянке — свежий снег нарядил их в роскошные кружева. Хотя морозы ещё не стукнули толком, стражники на воротах кутались в толстые медвежьи шубы. «Из важности, — шепнул Юрасю староста, — чтобы все гости видели, Полоцк город богатый». Разбираться с возами долго не стали — поворошили рыбу, пожурили, что подмороженные щуки уже припахивают. Взяли с каждого по ногате за вход и торг, выдали старосте деревянную бирку.
Толстый, словно квашня стражник углядел в тючке рысью шкуру и отозвав Юрася в сторонку долго уговаривал поменяться — то на мёд, то на соль, то на серебряное обручье. Юрась наотрез отказался — шкура грела не хуже медвежьей, но была при этом легка, нежна на ощупь и без скверного медвежьего духа. Обозлённый мздоимец содрал с него лишнюю ногату — за торговлю мехами. Наконец, стражники расступились. Противно заскрипел отодвигаемый брус, вздохнули, распахиваясь, ворота и сани въехали в город.
Две вещи разом поразили Юрася — теснота и шум. Стены города словно бы ограничивали, запирали пространство. Повсюду толпились дома и домики — от двухэтажных громадин до крохотных землянок, в каких в Востраве жили последние бедняки. Отовсюду поднимались в небо струйки сизого дыма, белый снег был жестоко истоптан, покрыт навозом и человеческими отбросами, испещрён следами собачьих лап. Громко каркали, ссорясь, стаи серых ворон и пронырливых чёрных галок, ржали лошади, скрипели полозья саней, лаяли псы, плакали дети, бранились жёны, выкликивали немудрящий товар разносчики. Юрась увидел босого, всклокоченного детину, бредущего шаткой походкой прямо по снегу, и с удивлением понял — тот пьян, в будний день, почитай с утра.
— Поберегись! — раздался переливчатый звонкий крик. Мужики едва успели отвернуть сани к обочине — со стороны крепости-детинца к воротам промчался отряд всадников в алых плащах. Среди них выделялся гордой красой предводитель отряда. Юрась узнал его. В Полоцк, значится, ехать за вирой Олелькову отчиму… Прикрыв глаза Юрась представил синие бешеные глаза, резные ноздри длинного носа, гладко выбритый подбородок, властные жесты не по-мужски тонких рук. «Отомщу! Жив не буду, а отомщу!!!».
Объехав детинец, сани наконец прибыли на торжище. Лёгкие навесы для удобства торговли, длинные деревянные сараи-склады, кое-где и крытые лавочки у купцов побогаче. Шуму и грязи было не меньше, чем в других концах города, но выглядел рынок нарядно, и народу толпилось много — на первый взгляд больше, чем во всей Востраве. Обоз стал поодаль, разгружаться не торопились — староста хотел разузнать цены и разобраться — выгодней ли продать товар оптом или лучше задержаться и распродать щук и карасей в розницу. С Юрасем он попрощался не слишком сердечно, но дружелюбно и даже разрешил до вечера оставить вещи в санях и, пока обоз в городе, ночевать на соломе «заодно и воров отпугнёшь». Парнишка поблагодарил старосту и в свою очередь пообещал подбавить ногату за ночлег, если понадобится. От сердца отлегло — по крайней мере от холоду не умрёт и дурные люди не отберут последнее. Юрась спрыгнул с саней, потоптался по снегу, разминая затёкшие ноги, и отправился изучать город.
В Полоцке было на что поглазеть. Первым делом Юрась обменял ещё одну белку на два горячих, только что из печи пирога с зайчатиной и кружку медового сбитня. Взглянув на хитрую рожу торговца понял, что ошибся в цене, но махнул рукой — бог ему судья. Один пирог сжевал тотчас — он и вправду был вкусен необычайно, другой запихал за пазуху. Вдоль рядов Юрась прошёлся два раза — торговали в основном кузнечным товаром, утварью, тканями и мехами. Для съестного тянулся отдельный ряд, но лоточники с печевом, сбитнем, квасом и прочими немудрящими лакомствами сновали по всему рынку. Златокузнецов было три. Один, шустрый, смуглый и черноглазый выглядел явным чужаком в Полоцке, руки у него были нежные, чистые — вряд ли такой сам работает свои жуковинья. Другой, смазливый, улыбчивый русич не первой молодости, показался Юрасю каким-то приторным, словно перестоявшийся мёд. К тому же лавка у него была крытая и сам он одевался важнецки, в расшитое сукно и бобровый мех. А вот третий — одноглазый, небогато одетый мужик с шишковатыми, перепачканными въевшейся сажей пальцами — смотрелся вполне подходящим. Товар перед ним лежал немудрёный — серебряные обручья, плетёные перстеньки, колты, фибулы. Сделано было просто, зато добротно. Есть чему поучиться, к тому же такой мужик скорей возьмёт выученика, чем именитый мастер. Раза два, проходя мимо, Юрась хотел было заговорить, но робость одолевала его. Он решил прогуляться вдоль стен и собраться с духом.
Детинец выглядел старше городских укреплений, брёвна разбухли и потемнели от времени. На удивление вход в крепость оказался открыт, пеший и верховой народ сновал туда-сюда по опущенному мосту через реку. Юрась тоже пошёл. Ещё одним удивлением для него стала деревянная мостовая — он никогда не видел, чтобы вдоль улиц выкладывали гати. В детинце было чище, народ одевался богаче, ходил степеннее.
Юрась увидел пожилого священника в тёмной рясе, с разукрашенным крестом на груди. Он перекрестился, священник блеснул весёлыми глазами и тоже перекрестил его. В окружении вооружённой охраны верхом на белой кобылке проехала необыкновенно красивая девочка лет десяти в куньей шубке и соболиной шапочке. Юрась краем уха уловил в толпе имя «Рогнеда Рогволодовна» — выходит, княжна, сестра того изверга.
Прошествовал важный боярин, за ним — шесть вятших мужей с мечами. Пересмеиваясь на ходу, прошли две чересчур румяные разряженные девицы, обе простоволосые, в отделанных мехом и вышивкой душегрейках, красных юбках и красных же остроносых сапожках. Увидав, как загляделся на них парнишка, они засмеялись громче, одна прижала к щекам унизанные перстнями ручки, словно стеснялась. Юрась тоже смутился и прибавил шагу.
Он вышел аккурат к княжьим хоромам. Островерхие башенки по углам, столбики и воротца у входа, узенькие оконца с коваными решётками, огромные бронзовые ворота с чеканными львами и какими-то дивными чудищами. Трёхэтажное здание было каменным, точнее кирпичным, белёным в цвет снега. Юрась смотрел во все глаза, пока какой-то гридень не задел его локтем:
— Куда вылупился, деревенщина? Пшёл отсюда!
Юрась покорно посторонился и двинулся дальше. Перед хоромами расстилалась большая площадь, окружённая нарядными домиками и стройными берёзами. По другую сторону площади, над самым берегом Двины, возвышались леса, вовсю кипела работа. Люди как муравьи ползали вдоль брёвен, что-то поднимали, подтаскивали, пилили и приколачивали. Шум стоял ужасающий — кто-то командовал, кто-то бранился, кто-то вёз к зданию жутко скрипящие тачки с кирпичом и раствором. Юрась подошёл ближе.
— Что это строят? — спросил он у добродушного дядьки, натужно катящего тачку полную кирпича.
— Церковь! Иоанна! Предтечи! — в три приёма выдохнул трудник и спустя пару шагов добавил дурное слово — колесо тачки попало в выбоину, она накренилась, груз рассыпался по мостовой. Трудник глянул на Юрася:
— Подсобил бы, парнишка! Я тачку подержу, а ты кирпичи помоги собрать. Доброе дело сделаешь.
Отчего не помочь? Юрась споро перетаскал кирпичи с земли назад в тачку, уложил аккуратно и улыбнулся:
— Я крещёный, Христос бы порадовался, что я его слугам дом помогаю строить.
— С богом! — улыбнулся трудник и покатил тачку к лесам.
Довольный Юрась повернул назад к торжищу. Ему казалось, что теперь, после того, как вышло помочь в постройке церкви, бог будет благосклонней, к его, Юрасевым хлопотам. Он даже прошептал про себя коротенькую молитву. Солнце уже перевалило за полдень, голод напомни о себе. Не останавливаясь, Юрась достал второй пирог и торопливо его сжевал.
На минуту его задержала вода — остановился глянуть, как ворочается под мостом тёмная, сонная Двина — вот-вот скуёт её крепкий лёд. По счастью в широких улицах Полоцка мудрено было заплутать. На торжище народу слегка поуменьшилось, подле присмотренного кузнеца и вовсе никого не было. Одноглазый сидел на рогоже, скрестив ноги, как половец, и полировал кусочком замши какое-то изделие — то ли лунницу, то ли колт. Юрась остановился чуть поодаль, внимательно наблюдая за работой. Одноглазый обратился к нему первым:
— Что глаза протираешь? Покупать что собрался — так и скажи, поторгуемся, много не заломлю. Воровать надумал — не думай, я одним глазом вижу то, что другие двумя не разглядят. А если просто глазеешь — глазей подальше, нечего мне покупателей тут отпугивать.
— Как тебя звать, дяденька? — спросил Юрась.
— Зайцем добрые люди кличут.
