Олимпийский чемпион, четырехкратный чемпион мира, полковник полиции. Человек, который заставил мир замереть от восхищения на Олимпиаде в Атланте в 1996 году, потому что сделал, казалось, невозможное. Все это про легенду российской тяжелой атлетики Андрея Чемеркина. В его арсенале не только мировые рекорды, титулы и даже оружие, но и масса историй, о которых болельщики не знали.
Жванецкий сказал: «Что ты мент, я не знал»
— Сейчас какую-то связь с тяжелой атлетикой поддерживаете?
— Никакой. Я немножко подустал от спорта, сбросил вес до 130 кг и просто кайфую, занимаюсь тем, чем не мог заниматься во времена активной карьеры: катанием на сноуборде, роликах, велосипеде — из-за их повышенной опасности, виндсерфингом. Можно сказать, что я восполняю многое из того, что было запрещено.
— Ходили разговоры, что вы будете руководить школой тяжелой атлетики. Нет школы?
— Школа в Невинномысске есть, она успешно работает, выпускает новых и новых спортсменов. Но меня там нет и не было никогда.
— Ведете жизнь свободного человека?
— Именно. Я же обычный пенсионер, нигде не работаю.
— Обычный? А как же звание полковника полиции?
— Да, эта корочка у меня есть. А еще была очень приличная зарплата от МВД, особенно в последние четыре-пять лет моей активной карьеры, которую закончил в звании подполковника. Кстати, не так и много людей знали, что я в «Динамо» служил. Однажды Михаил Жванецкий мне сказал: «Я знал, что ты самый сильный человек в мире, но что ты мент, не знал». Скажу честно, если бы не спорт, вряд ли связал свою жизнь с милицией.
— На момент прихода в «Динамо» у вас же не было офицерского звания?
— Нет, конечно. Но в 1992-м настойчиво позвали в органы внутренних дел. Кажется, после армии у меня было звание то ли младшего сержанта, то ли сержанта, оформили в райотдел в патрульно-постовую службу. Но потом с ростом результатов и в звании стал продвигаться. Все главные победы в своей карьере я одержал в «Динамо». Хотя многие ребята, с которыми выступал, пошли в ЦСКА.
— Не хотелось хоть раз на реальное дежурство сходить, да еще в форме?
— Поверьте, нет. Пару раз приглашали на стрельбы, вот туда ездил. Над иностранными корреспондентами, особенно над самыми назойливыми, прикалывался: «Да я вот сразу после дежурства прямо с автоматом в зал иду на тренировки, потому такой сильный». Василий Иванович Алексеев тоже прикалывался, байки травил про то, что к Олимпиаде на кильке готовился. В зале он действительно банки с килькой открывал, содержимое выкидывал, а потом с ведром, полным пустых банок, шел к мусорке.
Каноэ, штанга и стипендия
— Я в разных источниках читал, что вы пришли в тяжелую атлетику из легкой. А чем именно в легкой атлетике занимались?
— Да не было такого никогда! Не знаю, откуда эти разговоры пошли. На самом деле я год в футболе отбегал, но потом перешел в греблю. Пару лет занимался серьезно, выполнял на каноэ разряд за разрядом. Я и сейчас иногда на каноэ хожу. Возможно, и не было бы никакой штанги и никаких достижений, если бы не случай. Наш тренер по гребле уехал на север страны на заработки. Секция осталась бесхозной.
— Каноисты — люди сильные, но чтобы в тяжелую атлетику?!
— Я вообще спорт забросил, слонялся, ничего не делал. Но однажды друзья-одноклассники уговорили в зал к ним прийти, сказали, что там баня есть, попариться можно после тренировки. Конечно, это был просто любительский зал, обычная качалка. Но баня была. Сходил, понравилось, стал понемногу заниматься.
— С тренером Владимиром Никитичем Книгой?
— Тогда он еще в моем родном Солнечнодольске не работал. Занимались сами по себе, нас старшие ребята тренировали.
— Получается, уговоры друзей стали переломным моментом в карьере?
— Вообще про это не думал. Смотрел Олимпиаду в Сеуле, восхищался тем, что творили Юрий Захаревич и Александр Курлович, но даже и мечтать не мог, что однажды с ними не просто познакомлюсь, а буду даже соперничать. Когда в городе стал работать Владимир Книга, все любительство закончилось. Он первым делом сказал, что пахать нужно будет изо всех сил, а кто к этому не готов, может сразу уходить. Мне его слова как-то сразу в душу запали, за 20 лет тренировок я не пропустил ни одной без уважительной причины, только по состоянию здоровья.
— После слов Книги многие ушли?
— Сразу не ушел никто, но потом многие просто не выдержали режима и нагрузок. Мы все стали числиться в обществе «Трудовые резервы». Это была замануха — нам же выдавали талоны на питание. Да еще стипендию. Кажется, 28 или 29 рублей в месяц. Звучит смешно вроде, но я в 15 лет получал треть отцовской зарплаты.
— У всех спортсменов в секции была стипендия?
— Нет, в нашей секции поначалу была одна ставка. Тренер сказал, что деньги будет получать более перспективный парень, чем я. Он выступал в другой весовой категории. Во мне Владимир Никитич никакого таланта не разглядел. Обидно стало — не передать словами. Закусил губу и давай пахать, чтобы доказать, что тренер не прав. Хотя Книга был прав: тот парень был намного талантливее, но быстро сдался, бросил тяжелую атлетику, никакой пользы ему те деньги не принесли. Понятно, что сейчас все иначе, спортсменам хорошо платят. В Ставропольском крае примерно 60 талантливых ребят до 18 лет получают губернаторскую стипендию 18 тысяч рублей. Не у всех родители такие деньги зарабатывают. Да и не в каждом регионе такая поддержка у юных спортсменов есть.
— Помните, на что первую стипендию потратили?
— Нет, совсем из головы вылетело. Все деньги уходили на продукты, одежду. Питаться нужно было хорошо, иначе прогресса в результатах добиться бы не удалось. Что зарабатывал, то и тратил.
Бабушка Поля и больная спина
— Жизнь наладилась, стипендию стали получать, результаты пошли. Атланта на горизонте маячила?
— Маячила, конечно. Я шел по нарастающей, был первым номером сборной — не только в своем весе, а вообще. Выиграл чемпионат мира в Гуаньчжоу за год до Атланты, правда, там Курловича не было, который мог конкуренцию составить. Но поездка именно на Олимпиаду оказалась под большим вопросом. У меня стали возникать сильные боли в спине из-за смещения межпозвоночных дисков. Тут не до каких-то высоких результатов, а смысл ехать на главный старт в жизни, если понимаешь, что о медали речь не идет? В общем, ставки на меня не делались. На тренировках я форму не набирал, только поддерживал.
— Как же вышли из этой ситуации? Так с больной спиной и на Игры полетели?
— Врачи ничем помочь не могли, разве только операция. Мази всякие тоже не помогали, хотя перепробовали все, что можно. Спасибо бабушке Поле из города Шпаковское, который сейчас называется Михайловск. Это пригород Ставрополя. Мне знакомые посоветовали к ней обратиться, говорили, что она вправляет любые повреждения. Я с разрешения тренера прямо со сборов к ней полетел. А что оставалось делать? В такой ситуации будешь за любую возможность хвататься. Прилетел, она буквально несколькими касаниями диск вправила.
— Как она с вашей спиной справилась? Она у вас огромная же!
— Даже не напрягалась. Поводила руками по спине, пощупала, потом — чпок! — все на место встало. У бабы Поли это от бога, она безболезненно даже суставы вправляла. Благодарили ее, кто как мог. Я ей денег заплатил, а после Олимпиады магарыч поставил. Баба Поля, кстати, рассказала, что смотрела за моим выступлением по телевизору, болела за меня. «Молодец, не зря мы с тобой спину лечили. Но теперь поберегись», — сказала она. Не знаю, от чего баба Поля меня предупреждала поберечься, но теперь уже и не узнаю никогда. Царствие ей небесное, в живых ее больше нет. А после Атланты я ей такую рекламу в нашей сборной сделал, что многие ребята обращались. Она всем помогла.
— Спина больше не болела?
— Никогда. Вот так бабушка своими чудесными руками меня для Олимпиады спасла. Я же после визита к ней понял, что можно начинать тренироваться уже серьезно, набирать форму. Так потихонечку и готовились с тренером.
Тараканы, машина с колбасой и золото
— По организации Игр в Атланте было много нареканий. Вы на себе какие-то неудобства почувствовали?
— Меня абсолютно все устроило. Мы жили в студенческом городке. Все было нормально, питание отличное, город хороший. Да и чем меня можно было напугать после сборов в Подольске? В наших комнатах тараканы по стенам лазили. Мясом кормили, которое, наверное, с 1945 года в морозильниках лежало. Нормальных продуктов даже на сборах не было. О чем можно говорить, когда глава нашего Изобильненского района присылал из Ставропольского края машину с продуктами — мясо нормальное, колбасу, икру, масло и многое другое. Просил предприятия района поделиться со спортсменами-олимпийцами, подкармливал нас.
— А как же Минспорт, федерация? Неужели не могли обеспечить нормальные условия?
— Время такое было. Тогдашний глава Федерации тяжелой атлетики Исраил Арсамаков время от времени лично привозил окорочка, еще какие-то продукты, помогал чем мог.
— Сейчас такое представить просто невозможно.
— Безусловно. Те условия в наше время кажутся дикостью. Я был на современных базах, где готовятся спортсмены, — это как пятизвездочные отели, все условия для восстановления, шведский стол. Рай настоящий, только тренируйся.
— Вас, прошедших через тараканов, такие условия расслабили бы?
— Возможно. Но кто от этого в здравом уме и трезвой памяти откажется?
— Соревнования в супертяжелом весе среди штангистов в Атланте до сих пор вспоминают с придыханием. А вам что больше всего запомнилось непосредственно в зале?
— Да сложно вот так что-то одно выделить. Я же не смотрел за тем, что происходило, пока соревнования шли. Следил наш тренерский штаб, выстраивал тактику. Я исполнял и ждал, когда будет последняя попытка в толчке. Слышал, как зал кричал, когда Ронни Веллер свою последнюю попытку сделал. Подумал: «Ну ни фига себе, что произошло там?» Но сидел и ждал, даже не представляя, какой вес закажут для меня. Тренеры говорят: «Иди и толкай, это твоя последняя попытка в жизни. Сделаешь — у тебя все будет».
— И вы просто пошли и сделали? Даже не спрашивали, какой вес на штанге?
— Спросил, конечно. Уже непосредственно перед тем, как мне выйти на помост, тренеры сказали, толкать надо на мировой рекорд — 260 кг. В тот момент немного «очканул», что скрывать. Хотя за два года до этого, на чемпионате мира в Стамбуле, в борьбе с Курловичем, я пробовал толкнуть этот вес, но тогда даже штангу на грудь взять не смог. Какие-то мысли мелькнули, но быстро ушли. Молодой был, все по фигу, нужно было просто лезть под штангу и толкать. Вот на следующей Олимпиаде в Сиднее мысли всякие посещали: что горишь, осталась одна попытка, надо мировой рекорд бить. А в Атланте к штанге подошел только с одной целью — взять на грудь. Для меня это самое важное: я, если взял штангу на грудь, дальше точно вытолкну любой вес.
— Вышли. Взяли на грудь. Толкнули. Осознали, что олимпийским чемпионом стали? Зал слышали?
— Всплеск эмоций был, я даже прыгал и тренера на руках носил. А чувство радости, удовлетворения, осознания того, что сделал, приходит потом. Тогда я не столько слышал, сколько видел зал. Знал, что где-то там мои болельщики из Ставрополья, которые особенно переживали. Все стояли, что-то кричали, аплодировали. У меня вся жизнь перед глазами пронеслась, начиная с того момента, как пацаны позвали попробовать штангу потягать.
Наградили нас нормально. По 100 тысяч дали
— В супертяжах в штанге всегда были великие противостояния, про которые потом ходили легенды. После того как вы завершили карьеру, было что-то подобное?
— Честно? Нет. Потому что не существовало такого уровня конкуренции. Всегда был кто-то один, кто явно превосходил других, был на голову сильнее. Какое тут противостояние, когда фаворит всех просто разрывает, а ему никто даже малейших проблем создать не может. В Атланте нам с Ронни Веллером, кажется, удалось вписать страницу в историю красивой борьбы супертяжей. Признаюсь, если бы не он, Игры в Атланте со спортивной точки зрения вряд ли бы мне запомнились. Выиграл и выиграл, ничего особенного. Но немец — немец! — загнал меня на мировой рекорд, штангетки в зал бросил.
— Так вы же не видели.
— Я потом пересмотрел запись. Он прыгал, болельщики бесновались, думая, что все закончено. А потом эти же болельщики кричали Веллеру, чтобы штангетки забирал, они, мол, ему пригодятся еще.
— Слова Книги о том, что толкнешь, и все будет, сбылись?
— Тогда нас нормально наградили. По 100 тысяч долларов дали, но только десятерым чемпионам, кто особо отличился на Олимпиаде. Кажется, в их числе был великий борец Александр Карелин, гимнасты Алексей Немов и Светлана Хоркина. Мы из США уже с деньгами летели. Нас собрали всех вместе и повезли в офис Bank of America. Там вручили по 50 тысяч, а еще 50 тысяч дали по возвращении в Россию. Кошелек из Атланты, в котором деньги были, у меня до сих пор дома лежит. А спустя полгода еще орденом Мужества наградили.
— Олимпиада в Атланте изменила вашу жизнь?
— Очень круто изменила. Помимо призовых от государства нам с тренером еще и коттеджи дали в Солнечнодольске. Это был подарок от губернатора Ставропольского края. Так что мы с Владимиром Книгой по соседству с тех пор живем. Строить тогда умели. Мы прилетели из Атланты, а дома уже стояли.
— Но вы же знали, что в городе для вас коттеджи строят?
— Да, знали. Так что и дополнительный стимул был.
— А если бы не удалось победить? Или без медали бы остались?
— Интересный вопрос. Честно говоря, никогда об этом не задумывался. Вот правда, а что было бы в случае поражения? Наверное, тогда лучше вообще было бы не возвращаться.
Меня просто продали. Требовали стать шестым
— После золота Атланты были три победных чемпионата мира. В 1999-м в Афинах ходили разговоры о том, что Чемеркин уже не тот, он сильно поправился, выиграть не сможет.
— Тот чемпионат мира стал для меня самым тяжелым в карьере со всех точек зрения. Вы думаете, почему я достаточно резко говорил после Афин в интервью? Приходилось бороться не только со штангой и соперниками, но и с чиновниками из нашей и международной федераций.
— В каком смысле?
— В прямом. Меня же просто продали. Ребята заплатили, чтобы я в Афинах шестым остался.
— Какие ребята, кому?
— Мои соперники. Из Катара, Ирана, другие. Заплатили представителям нашей федерации и международной. Всем заплатили, а про меня забыли. Да с меня начинать нужно было, а парни даже не подумали об этом.
— Но это же не художественная гимнастика или фигурное катание, где субъективные судейские факторы. В тяжелой атлетике есть штанга и есть результат на табло.
— Накануне соревнований у меня состоялся сложный разговор с президентом нашей федерации (тогда главой ФТАР был Вячеслав Клоков, но Андрей Чемеркин имя чиновника произносить не стал). Не могу уже дословно вспомнить, но смысл диалога был таким:
«— Ты завтра шестым будешь.
— С какого перепугу? Я сюда побеждать приехал.
— Андрей, я повторяю, ты шестым будешь, так надо.
— И я повторяю: с какой стати? Сюда из Ставропольского края полторы сотни болельщиков прилетели. Как я им в глаза буду смотреть? Сказали бы раньше, что нужно стать шестым, я бы просто в Афины не поехал, не стал бы участвовать в этом фарсе.
— Ты должен стать шестым, иначе все узнают о твоих проблемах с допингом.
— О каких проблемах? Я сколько раз пробы сдавал, все чисто. Я завтра выиграю, а потом еще полечу в независимую лабораторию и еще раз все сдам. Ничего вы мне не сделаете.
— Ты не имеешь права так поступать.
— Я именно так и сделаю. Пробуйте, ищите. Я сдал все допинг-пробы, прошел все выездные допинг-контроли. Надо будет, еще пройду».
В общем, струхнул наш президент, отстал от меня. Я выиграл тот чемпионат, а вот Алексею Петрову в категории до 94 кг пришлось пятым стать. Хотя он перед Афинами по мировым рекордам легко проходился на тренировках. Мы были великолепно готовы. А про вес — да, я набрал очень много, в районе 180 кг, кажется. Но на результатах тогда не сказывалось.
— После того разговора завелись не на шутку?
— Еще бы! Мы с Никитичем ночью водку пили, чтобы успокоиться. По два полных стакана хлестанули, стресс снимали. Процесс горения остановить удалось, но заснуть так и не получилось. Только после победы.
Медаль, которая есть и которой нет
— Три победных чемпионата мира, а затем Олимпиада в Сиднее…
— Где были те же самые люди, что и в Афинах, плюс Веллер, который в Греции не выступал. Только каким-то образом катарцу, корейцу, иранцу за год удалось прибавить по 20 с лишним килограммов к результатам. Оказывается, в спорте и так бывает. И даже так, что опять тебя загоняют на мировой рекорд в последней попытке. Жаль, конечно, что не получилось толкнуть эти 272,5 кг. Я потом несколько раз пересматривал ту попытку — был близок, но… Да и собственный вес в районе 185 кг, рука не до конца выгибалась, как требовалось.
— В итоге четвертое место. А когда узнали о дисквалификации Ашота Даниэляна и бронзе?
— Я уже дома был. Мне сообщили, что армянский штангист уличен в применении допинга, а я стал бронзовым призером Олимпийских игр. Потом пришла бандероль с наградой. Интересно, что медаль была бронзовой, а в грамоте написано, что я награжден за второе место.
— Какое место эта бронза занимает в вашей богатой коллекции?
— Лучше бы ее вообще не было. Я и считаю, что у меня ее словно нет. Награды хочется получать сразу, когда заканчиваются соревнования, когда ты поднимаешься на пьедестал, когда на тебя смотрят болельщики. Иначе все это превращается в фарс. Кому нужны эти медали, когда все закончилось? А то, что сейчас происходит, вообще смешно — восемь лет вы баночку с мочой хранили, восемь лет в ней ничего не было, а потом — бах — нашли. До этого что делали? У меня однозначное отношение к таким вещам — либо сразу находите и наказывайте по полной программе, либо оставьте людей в покое. Давайте с Сеула пробы еще проверим. Некоторых спортсменов уже и в живых нет, а грязь наружу лезет.
— От Сиднея только негативные эмоции были?
— Вообще эмоций не было. Только воспоминания о том, как меня бесконечно дергали на допинг-контроль. Прямо с самолета, которым мы прилетели в Австралию, на сдачу пробы увели. И потом еще раз пять. Что я мог сделать? Только посмеяться. Ребята, я никогда никакую запрещенку не употреблял, иначе все рекорды побил бы. Мельдоний к допингу приравняли. Да мы этот мельдоний ящиками жрали, ни о чем лекарство! Мелочь какая-то. Даже в его названии есть «мель». Витаминка для сердца, которая кому-то не понравилась.
— А про своих соперников что-то знали?
— Конечно. Разговоры всегда ходили, спортсмены все знали. Но ворошить это я не хочу. Каждый отвечает за себя сам. Печально то, что происходит с тяжелой атлетикой сейчас. Отстранения, дисквалификации… Репутация вида спорта серьезно пострадала. Для олимпийского движения это очень плохо. Всегда тяжелая атлетика дарила настоящие спектакли, мужскую борьбу, а сейчас… Вот я смотрю на это со стороны и прекрасно вижу, что кому-то разрешают абсолютно все. В такой ситуации равной борьбы ждать не стоит. Некрасиво это, когда политика в спорт вмешивается настолько откровенно.
Пистолет? Зачем? Я и ружья в сейф сложил
— Если бросить взгляд назад на спортивную карьеру, о чем-то жалеете?
— Нисколько. Я сделал намного больше того, чем мог себе представить. Да я и не представлял того, что стану олимпийским чемпионом и чемпионом мира, а тем более полковником полиции, хоть и в запасе. Ни о чем я не жалел и не собираюсь.
— У полковника полиции есть наградной пистолет?
— Нет. А зачем он мне? У меня есть охотничьи ружья и карабин, лежат в сейфе.
— Вы охотник?
— Раньше был, даже на дикого кабана ходил в горы. Но со временем мое мировоззрение поменялось, животных очень жалко. Сейчас у меня другой статус. Я стал дедушкой, младший сын нам с супругой внука подарил. Вот это — счастье.
Интервью было взято для журнала «Динамо» (http://www.dynamo.su/press/journal/). Публикуется с разрешения редакции.
