5 августа 1941 года началась героическая оборона Одессы. И это — не просто пышные, скучные слова. Чтобы убедить вас в этом, хотим показать два отрывка из прозы писателя Валерия Смирнова — одного из самых издаваемых русскоязычных авторов на Украине, между прочим.
«Местечкововый вопрос»
«Все усиленно гордятся Одессой из года в год. Едва успеваешь читать стотысячные по счету статьи-книги о Катаеве-Ильфе-Утесове, об Ойстрахе-Костанди-Гамове куда реже, но все-таки…
Мир давно знает о том, что Одесса — родина множества гениев во всех сферах человеческой деятельности, отчаянных хохмачей, умопомрачительных красавиц, благородных бандитов…А вот о том, что Одесса является городом-воином еще со времен Крымской войны мало кому ведомо.
Город-воин Одесса прозябает в тени несравненных япончиков и блистательных жуликов. На бабеле-беневскую тему за последние двадцать лет написано куда больше, чем обо всех участниках обороны Города, вместе взятых.
Одесса – город Герой. Но после того, как в брежневские времена звание «Город-Герой» стали раздавать пачками, любые комментарии становятся излишними.
А ведь Одесса стала первым в СССР городом-Героем еще в 1945 году. И еще не одно десятилетие количество городов-Героев самой огромной в мире державы легко пересчитывалось по пальцам одной руки.
Число изданных мизерными тиражами книг и публикаций в периодике о воинском подвиге Одессы ничтожно. Не брать же в расчет дежурные, поверхностные статьи, впопыхах написанные к нескольким календарным датам.
Но вот в России вышла книга А.С. Юновидова в серии «Военные тайны ХХ века» «Оборона Одессы. 1941.» В аннотации к ней сказано: «Одним из самых заметных и самых удачных оборонительных сражений начала войны стала оборона Одессы. Это был не только коллективный подвиг многих тысяч людей, но и уникальная оборонительная операция. Она не имеет аналогов в мировой истории, в том числе и в обороне военно-морских баз».
Пересказывать содержимое книги не собираюсь, тем более что она есть в Интернете. От себя лишь добавлю, что в 1980 году мне выпала честь встречаться в течение года с теми, кто защищал Одессу в 1941 году. Анализируя их воспоминания, я понял, почему именно оборона Одессы, в самые тяжелые месяцы войны, стала для всей страны наглядным примером воинской доблести.
В 1981 году, когда торжественно отмечалось 40-летие обороны Одессы, был опубликован цикл очерков об обороне Города. О главной причине еще не имевшего аналога в первые месяцы войны сопротивления советского города вражескому нашествию там не было ни слова. В те годы по отношению к Одессе существовал сочиненный Киевом термин «местничество». О том, что Одесса – город-Герой пиши хоть через строчку, а вот хоть раз упомянуть, что Одесса стала первым городом-Героем в СССР – это уже местничество.
В общем, пришло время поведать легенду успешной обороны Города, за которую вы не найдете сведений даже в вышеупомянутой книге». (Далее предлагаем вам отрывок из роскошной одесской байки, которую Валерий Смирнов рассказал от имени некоего Ленчика Кошелева, как бы обращаясь к молодому поколению одесситов — РЕД.).
Легенда про «полосатых дьяволов» и немного про Федю Трапочку
«Мне все равно, зачем тебе это надо. Если бы ты был другой, я б в твою сторону даже не плюнул. Но ты бакланишь на нашем языке, хотя запинаешься на понятии «лягавый» — и я говорю с тобой, как равный с равным. Мне скоро на тот свет, но я видел настоящую Одессу, а не суррогат, который вам кажется нашим городом. И поэтому я все-таки счастливее тебя. Тебя ж вообще скоро в клетке показывать будут или по телевизору. Как коренного одессита в родном городе, который вдобавок не живет в коммуне. Потому слушай…
Так тебе говорю я – и можешь мне поверить. Хотя это трудно.
…Я вчера смотрел на себя в зеркало и не верил, что этот набор костей когда-то был Лёнчик Кошелев, парень оторви и выбрось. Лёнчика когда-то знал весь город. А теперь…. Одно утешает — еще недолго.
Я не знаю, какая кровь течет в твоих жилах, и на это всегда было глубоко начихать, но морда у тебя чисто наша. И слова ты произносишь с тем же акцентом, с каким говорила Одесса еще после войны. Только ты не знал биндюжника Федю Трапочку. Потому как слишком поздно родился, чтобы жить в собственном городе, таком, каким ты наверняка считаешь Одессу. А ее уже нет, верь мне, пацан. Она стала навсегда умирать в начале пятидесятых точно так же, как пыталась отбросить ноги в семнадцатом.
Об этом рассказывал мой папаша — и он понимал за наш город даже больше меня. Сегодня Одессы уже нет. Потому что одесситы покидают этот город и думают, что у них есть будущее. Будущее есть и у меня. На третьем кладбище рядом с папашей, мамой, дедом и сыном. Он был немного похож на тебя и с такой же придурью. На этом кладбище и лежит сегодня Федя Трапочка…
Я столкнулся с Федей в августе сорок первого, когда на фронт за Лузановкой бегал трамвай. Мы сидели прямо, позаду оставалась Одесса, сбоку море, а впереди румыны, которые могли попасть в город только по нашим костям.
Мне тогда было семнадцать. Я не давал присягу и чихал на приказы шпаков, заставивших моряков одеть поверх рябчиков (тельняшек. — РЕД) этих идиотских гимнастерок. Они превратили красу и гордость Одессы в полевую мышь. Но мы тогда росли в рябчиках, как сейчас вы росли в джинсах. Моряки косились на Устав и расстегивали пуговицы гимнастерок, так что тельник было видно без бинокля…
А в тот день румыны столько раз бегали до нас и потом обратно, что мы уже успели проголодаться… И тут прямо в позицию выехал Федя Трапочка на своих биндюгах (лошадях. — РЕД) и заорал «Пэхтура! Пора делать себе обеденный перерыв».
Но эти румыны были вообще без понятия. Даже не потому, что они пробовали взять Одессу… Они были до того сволочными, что не умели по-людски ни воевать, ни дать тем, кто это может, немного перекусить от их нудностей. И стоило Феде Трапочке развернуть свою кухню, как опять эти антонески побежали в нашу сторону, на запах борща.
И тогда мы переглянулись, потому что всякому терпению бывает край. Гриня Хаджи-Баронов первым снял гимнастерку с каской. И все ребята стали снимать солдатскую робу, чтобы румыны увидели, у кого здесь морская душа. Только я ничего не снимал, потому что был самым молодым и всегда ходил в рябчике. И мы надели бески (бескозырки — РЕД.) вместо этих касок и вылезли из окопов на свет Божий…
Мы не слишком спешили навстречу румынам, которые начали сразу тормозить. Эти вояки никогда не выдерживали рукопашной с пехтурой. Что тогда говорить за «полосатых дьяволов»? Так они кричали за нас, когда резко разворачивали взад. Но мы схлестнулись с ними, а позади с половником в левой руке хромал Федя Трапочка, потому что на правой у него не было трех пальцев. Он их оставил в пивной еще до войны.
Мы дали этим гаврикам такого чесу, что они спокойно разрешили нам обедать в тот день и завтракать на следующий. Румыны вообще не хотели идти на нас, потому что теперь знали, кто их ждет…
Тебе не смешно, сынок? Ты смотришь на меня, и в твоих глазах вопрос: неужели это трухлявое полено могло кого-то испугать своим видом? Но ты бы видел наших ребят тогда!
И я, самый молодой, чтоб мне так умиралось легко, как это правда, как-то надел на штык двух фрицев зараз и не чувствовал особой тяжести. Потому что за мной была Одесса. Слышишь, сынок, Одесса, а не родина, как тогда орали по радио. Для меня сугроб Сибири не роднее австралийского фикуса, скажу тебе прямо. И назад я шел только к Одессе, пусть даже через город Вена. И уже на второй день после того, как вылез с собственной койки, встретил Федю Трапочку и его биндюгов… Но это уже будет другая история».
