Главное событие этих выходных — фестиваль ленд-арта «Архстояние» в деревне Никола-Ленивец в Калужской области. «МП» пообщалась с управляющим партнером арт-парка Иваном Полисским на тему предстоящего мероприятия, о том, что такое независимое искусство и как оно может развиваться в нашей стране
В этом году на «Архстоянии» можно будет в живую посмотреть на строительство основателем парка и художником Николаем Полисским объекта «Угруана». Кроме того, состоятся премьеры пяти современных опер, поставленных в лаборатории молодых режиссеров и композиторов «КоОПЕРАция». Их покажут на знаковых арт-объектах «Архстояния» («Ротонда», «Павильон шишек», «Маяк», «Ленивый зиккурат», «Вселенский Разум»). Всего же свои работы на фестивале покажут более 300 художников.
- Почему в центре нынешнего фестиваля оказалось оперное искусство?
- По многим причинам. Мой отец сделал в Никола-Ленивце в начале нулевых арт-пространство с ландшафтными объектами, но, по сути, оно мультидисциплинарное, и во время фестивалей может представлять разные виды искусства. Опера, на мой взгляд, одно из наиболее сложных зрелищных, у нее богатая связь с традицией. Для нас самое интересное — соединение искусства с жизнью, материальной средой, которая существует в Никола-Ленивце, да и просто – с жизнью.
В прошлом году мы проводили экспериментальный световой музыкальный перформанс, в котором было использовано произведение минималиста Стивена Райха «Музыка для 18 музыкантов». Это оказался очень успешный опыт, неоакадемическая музыкальная тема сейчас актуальна.
Это партнерский проект, наше участие в нем не кураторское, а совещательное — мы подсказывали некоторые решения, исходя из опыта работы с большими открытыми пространствами. Представить оперное искусство на «Архстоянии» — значит учесть погоду, свет, сезонный фактор, и это разговор о сомасштабности, концептуализации места, смены позиции зрителя — у нас нет сцены, зритель становится участником. Дождь, туман, насекомые вносят коррективы в происходящее. Когда в том году делали «18 музыкантов», световую инсталляцию дополняли насекомые, которые на свету превращались в улетающие в небо звезды.
- Как сейчас складываются отношения с архитекторами, которые делали знаковые объекты для «Архстояния»? С Бродским, Бернаскони, Ваухаусом и так далее…
- С Бродским у нас достаточно хорошо налажено сотрудничество, ему это все очень интересно, другим чуть меньше. Именитые архитекторы обычно не так уж рвутся в Никола-Ленивец, но порой энтузиазм возникает. Мы делаем им предложения, они соглашаются или нет — работа строится таким образом. В этом году в центре фестиваля - процесс создания «Угруана» Николаем Полисским. В последнее время мы стали делать акцент на больших знаковых объектах, которые смогут оставаться в парке надолго — на каждом фестивале в центре - один объект.
- В чем концепция «Угруана» Полисского?
Для начала, это игра слов — соединение реки Угры и города Руан. Тут есть отсылка к серии картин Клода Монэ «Руанский собор». Это цветной объект, который определенным образом отсылает к живописи импрессионистов. У нас реализуется концепция живописи в натуральную величину архитектурного объекта.
— Смысл фестивалей сегодня — как он менялся, к чему все пришло?
— Фестиваль развивает территорию парка, это импульс, который позволяет создавать новые точки притяжения и маршруты. «Угруан» мы рассматриваем именно в этом контексте. Главный объект прошлого года — «Вилла ПО-2» Бродского, которую построили из типовых бетонных блоков, найденных вокруг — работала на новое направление деятельности арт-парка — создание арт-жилищ.
Ключевая для Никола-Ленивца функция - арт-парк, который работает ежедневно. К нам приезжают люди, интересующиеся культурным туризмом — здесь проводятся экскурсии, то есть мы - музей под открытым небом. Музейное направление мы намерены сейчас активно развивать — появляются научная, просветительская, образовательная функции. Накопился большой массив документации по объектам и акциям, нужна архивация этого материала. Мы запустили образовательную программу — студенты приезжают со всего мира, исследуют Никола-Ленивец и его практики, реализуют коллективные работы. В этом году также мы запустили арт-резиденцию, к нам пришло около 200 заявок, надеемся, это позволит накопить ресурс художественных идей для будущих проектов. Их будут реализовывать сами арт-резиденты, которые поживут здесь и пропитаются этим местом.
— Какова экономика арт-парка?
— Мы зарабатываем 80 млн рублей в год, тратим из них на хозяйственные и организационные нужды порядка 60 млн. Мировая практика показывает, что дельта между расходами и доходами должна быть большей - культурный и креативный бизнес высокорентабельные, но качество нашей инфраструктуры оставляет пока желать лучшего. Прошлый собственник нашей территории – основатель сети «Связной» Максим Ноготков, собрал команду, которая предлагала массу идей, но реально сделано оказалось очень мало. В частности, необходимого жилья для гостей парка построено так и не было. С хозяйственной точки зрения у нас пока подвешенная ситуация — банкротство Ноготкова, переход имущества в структуры Олега Малиса (сейчас основное направление его работы - УК «Москвы-сити») пока не создает понятных перспектив для парка. Олег и его менеджеры дают понять, что собираются развивать проект с нами, но бизнес есть бизнес — может, продадут нас как непрофильный актив. В идеале, мы начнем вместе с ними строить гостиничную инфраструктуру. Мы ориентируемся на 200 - 300 гостиничных номеров, сейчас у нас на такое количество гостей рассчитаны летние домики, а нам надо всесезонные (или несколько гостиничных корпусов, пока не ясно). Инвестор сейчас не может ответить, когда займется развитием — у холдинга много других текущих инвестпроектов.
— На кого сегодня ориентирован парк, как менялась его целевая аудитория?
— Сегодня уже очень сложно сегментировать наших гостей. Раньше мы оперировали небольшими группами — студенты архитекторы, арт-сообщество… Сейчас аудитория размылась. Могу сказать, что появился ощутимый процент иностранцев, весьма существенный для места, куда невозможно добраться — ближайшая ж/д станция от нас в 80 км, из них 30 км — разбитая дорога, при этом нет англоязычных таксистов. Но иностранцы - 5 — 10 процентов посетителей, причем очень широка их география — тут и Европа, и Азия, и Северная Америка. Даже из Бирмы были туристы. Довольно много через нас проезжает мотоциклистов, которые совершают трансконтинентальные путешествия и нацелены на сложные места.
Вообще иностранцы к нам едут смотреть другую Россию, не парадную и официально-туристическую, но и не индустриальный трэш. Это люди, которые хотят понять, есть ли перспективы у страны, куда она может двигаться, что с ней происходит.
— Арт-парк расположен в Калужской области. Много ли среди гостей именно калужан?
— 70% гостей – москвичи. Остальное — другие регионы. С Калугой мы целенаправленно не работаем —мы дороговаты для них — зарплаты не позволяют им ездить к нам на «Архстояние» с билетом за 4 тысячи — калужане приезжают на денек, когда нет фестиваля. В принципе, Калуга — небольшой город, 340 тыс. жителей – капля в сравнении с Москвой.
— В одном из выступлений вы сказали, что искусство должно быть самоокупаемым и употребили выражение «грантоежки». Вообще насколько в российских условиях искусство может быть коммерчески успешным?
— Культурные институции должно быть независимыми, но почти всегда за музеями и художниками — либо дяденьки из «Форбса», либо государство. Мы себя обеспечиваем сами, но мы в этом одиноки – даже обменяться мыслями не с кем. Есть только зарубежный опыт. К примеру, Маргарит Тэтчер в Великобритании прикрыла все культурные кормушки, всех заставила работать на себя, создала систему грантов. И тут же культура английская стала живой, яркой, разнообразной. Никто этого у нас не понимает, но, когда у культуры есть начальник, она становится просто заводом с плановыми показателями, между тем как выхлоп в культурной индустрии может быть просто фантастическим. Пример – работа дирижера Теодора Курензиса в Пермском театре оперы и балета. Появление Курензиса изменило пермский культурный ландшафт. На его концерты в город прилетали бизнес-джеты, люди желали услышать маэстро. Такой результат возможен лишь когда проект управляется без начальственных KPI, будь то генерирование коллекции или культивирование собственного имиджа мецената. При этом, как правило, частные проекты и инициативы на голову энергичнее и живее государственных. Государству следует отпустить культуру на самоокупаемость и создать систему грантов, но убрать их из системы жесткого регулирования. Тогда и бюджет вздохнет, и все в культурной сфере зашевелятся сразу.
Мы побывали в ситуации, когда инвестор жестко определял проект – это нас сковывало. Сейчас денег мы зарабатываем не так много, но мы независимы, и получаем удовольствие от возможности делать то, что считаем нужным. После ухода Ноготкова проект стал расти как на дрожжах, мы наблюдаем и прирост аудитории, которого не было при гигантских командах, когда инвестор хотел сделать город-сад. Три года назад Ноготков пропал с радаров, улетел в Америку. С 2016 года мы сами принимаем решения, - жизнеспособность и независимость проекта выросли. До того у нас был убыточный или нулевой баланс, была свернута программа поддержки коллекции, объекты разрушались. Они и сейчас продолжают разрушаться, только в следующем году мы сможем перейти в режим только планового ремонта, а не экстренного форсмажорного.
— Объекты в парке разрушаются? Это обратимо?
— Да, мы стараемся не допустить их утраты. Часть скульптур строились, когда еще не было понятно, как строить и содержать такие объекты, сейчас мы лучше понимаем технологии. Например, переплетаем объект «Бабур» — раньше оплетка была березовой, но оказалось, что береза быстро начинает гнить, и надо на самом деле использовать ивовую лозу — она устойчивая. Что касается любых пропиток, то лишь опытным путем можно понять, что и как работает – указанные свойства нередко не соответствуют тому, что происходит с материалом на самом деле с течением времени. Этому нигде не учат, помогает накопленный опыт. Зато сегодня мы можем консультировать, какие есть слабые места у дерева, бетона, железа в природных условиях.
— Почему России нужен лэнд-арт?
— Россия состоит из неиспользуемых пространств, для нас это актуально. У земель есть собственники, рано или поздно они захотят маркировать территорию как свою, в символическом смысле. Мы пытаемся разработать локальную идентичность того места, где располагается парк – берега реки Угра, того самого, где когда-то случилось знаменитое стояние русского и монгольского войск.
— Как складываются взаимоотношения Никола-Ленивца с областными властями?
— Отношения очень хорошие. Власти радуются, что мы есть. Надеюсь, когда-то они начнут и что-то делать, хотя бы дорогу починят, пока эта мысль им в голову не приходит. Чтобы появилась нормальная дорога, должно случиться политическое чудо, губернатору нужно ударить кулаком об стол. Но пока он занимается чем-то другим. Хотя мы уникальное туристическое предприятие с огромным трафиком и высоким PR-value, все что мы получаем от чиновников - опросники в рамках общефедеральной концепции развития туризма, мы их заполняем, потом эти эксель-файлы сливаются в базу данных, и все вопросы закрываются. Область не делает до середины июля даже ямочный ремонт на дороге.
— Топ-10 объектов на «Архстоянии», которые необходимо увидеть?
— Надо ехать не ради десяти, а за приключением, откровением, внутренним состоянием. Стояние на Угре — это со-стояние. Дело не в объектах, а в понимании, что есть чувство гармонии и единения с миром, которое наполняет, лечит после города. Красивые объекты есть, но не в них дело.
