Фильм «Волга-Волга» (1938) постоянно крутят по ТВ, считая эту комедию Григория Александрова — классикой синематографа. Как произведение искусства, этот сюжет хорош — динамичен, музыкален, отлично снят. Вместе с тем, это ужасающе хамская вещь. Высмеивающая то, что высмеивать не надо бы.
Совсем не надо. И делается это исподволь. Так, чтобы все это слопали, но не осознали. Итак, с чего начинается история, если не считать затяжного поцелуя глав-героев и телеграммы-молнии насчёт музыкальной олимпиады в Москве?
С того, что счетовод Алёша Трубышкин, играющий классику, изображает своей невесте партию тубы из вагнеровской «Смерти Изольды», причём дует он так, что зрителям становится смешно. Мы уже смеёмся над раскатами патетической музыки. «Очень уж долго помирает», - иронично изрекает героиня Орловой.
«Классически», - поправляет её счетовод. Потом следует перепалка, но прежде - письмоносица Стрелка поёт сочинённую ею песню, а жених злобно отвергает «самодеятельность» в композиторском деле. Но мы-то уже поняли, что Алёша - напыщенный кретин, а Стрелка - умница.
Далее, на протяжении всего повествования нам транслируют: классическая музыка — это вроде бы неплохо и даже красиво звучит, но есть нечто такое, что намного лучше - народно-самодеятельные пляски. Поэтому отрицательный герой — бюрократ Бывалов курирует оркестр Трубышкина, «везущий Шуберта».
Он тупо, косно отторгает свежие и подлинно-народные ритмы коллектива, собранного Стрелкой. Классику репетируют на полуразваливающемся пароходе «Севрюга»; их догоняет весёлая ватага на «Лесорубе», поющая «Дорожную-молодёжную».
Аналогии напрашиваются сами собой: классическая музыка - это что-то, вроде той «Севрюги». Великолепные посылы и нюансы для подсознания — классика = развалюха и тлен, да ещё и чуждое явление (напомню, что там поётся насчёт плав-средства: «Америка России подарила пароход... И ужасно тихий ход»).
А самодеятельная орда под предводительством Стрелки не просто нагоняет, но и — побеждает. Диалоги, снижающие пафос: «— То — чей-то дядя, а то — Бетховен! — Подумаешь! Может, Бетховен тоже чей-нибудь дядя был!» Весь фильм нам демонстрируют, что песенка бравой почтальонши — гораздо мощнее Вагнера и Шуберта.
В финале оба муз-коллектива сливаются в едином порыве, и классические музыканты разучивают песню о Волге. Это всё замечательно, однако, выглядит - по-хамски. Виднейших композиторов низводят до «чьего-нибудь дяди». Нивелирование величия. Музыку вполне может писать любой дядя Вася, а подпевать ему — тётя Дуня.
Яростное отшвыривание наследия под маской шутки, веселья, радости — оно смотрится гнусно, если честно. Хотя, я где-то читала, что это была завуалированная насмешка над культурной политикой нацистской Германии, где из всех утюгов звучали именно Шуберт, Бетховен и Вагнер, но легче от этого всё равно не становится.
Zina Korzina (c)
