Откровенный разговор об этой группе с незнакомым читателем напоминает трактирную беседу героев Достоевского сочетанием фантастики с хрестоматийными фактами. Потому что правда в оригинале всегда неправдоподобна. Тем она, собственно, и ценна.
Ресторан «Россия», открытый к пятидесятилетию СССР, был расположен именно так – на одинаковом расстоянии от филармонии и цирка. Точнее, не ресторан, а целый развлекательный комплекс – «эмпориум», как сказали бы теперь.
В «Россию» входили три бара, в том числе «пивной» и «березовый», и два просторных зала на разных этажах.
В том, что наверху, перед новым – олимпийским – годом обосновалось мутное ревю «По морям и океанам». К февралю разразился финансовый скандал, и пока музыканты ансамбля «Диско» выясняли отношения с хозяином проекта, на сцене хозяйничали новые лабухи, расставляя свою аппаратуру.
А между столиков кипели страсти, раздавались угрозы с антисемитским душком, прозвучало даже слово «диссиденты», а за ним «сионизм», хотя дело касалось зарплаты из Аджарии, которую, естественно, никто так и не получил.
Я в этой авантюре подвизался на птичьих правах приходящего исполнителя фирменных вещей, поэтому мне было просто интересно, чем всё закончится.
Как только затихал очередной шквал взаимных обвинений, знакомый басист, подмигивая мне, начинал тихо напевать Go Down Gambling – мою любимую вещь у Blood, Sweat & Tears.
Февраль восьмидесятого был одинаково далек от того, что было со всеми этими людьми, и от того, что с ними станет, как сама музыка BST и Chicago.
Того басиста, как и многих других, давно нет в живых. В руинах некогда грандиозного кабака, где случались массовые драки и убийства, по идее должны обитать привидения, но мне, при взгляде на его выбитые окна, всегда слышится Go Down Gambling, то есть – «умри, рискуя».
Пронзительная кода этой композиции, где фальцет Клейтон-Томаса образует унисон с высокой нотой трубача, стала апофеозом позывных моего радиошоу «Трансильвания бэспокоит».
О, память сердца, ты сильней рассудка памяти печальной…
Мистика и варьете соседствуют и перемежаются в музыке BST, как в сновидении.
You Made Me So Very Happy в их интерпретации могла бы сопровождать номер иллюзиониста, а Mama Gets High идеально вписывается в хореографию кордебалета.
Фокусы и раздевание – оба аттракциона функционируют безотказно, меняется только мода и фонограмма, да и то, как правило, чисто формально – для глаз того, кто не в курсе, что всё это уже показывали его прадеду.
И недаром известнейшую вещь BST завершает закольцованный вальс, под который вращается карусель.
В финале Go Down Gamblin’ возникает образ акробата, летящего с трапеции вниз. Рождается, чтобы тут же погибнуть, уникальный эпизод, из тех, что притягивают обывателя подсознательно.
За ним следует академическое исполнение God Bless The Child Билли Холлидей. Так старательно у нас пели «фирму» провинциальные «рэй чарльзы» в надежде, что их услышат, заметят и позовут.
Куда именно? – Куда угодно, только бы из этого мира.
В отличие от The Doors, красочная фантастика брасс-рока не бросала перепуганного слушателя в тупике, а подсказывала иллюзию выхода. Даже Sympathy For The Devil звучит у BST как фрагмент новогоднего «Огонька» или кульминация мюзикла с хеппи-эндом.
Одну из лучших песен о погоде, точнее зиме, можно легко представить за кадром черно-белой советской картины о поздней любви. Для меня эта, едва заметная среди других, композиция, стоит в одном ряду с «Осенью в Нью-Йорке» Синатры и «Зимней лирикой» Челентано.
Её поет Стив Катц – теневой архитектор целой серии красивейших музыкальных сооружений. В частности, скромное, но устойчивое обаяние Sally Can't Dance – во многом заслуга этого человека, хотя Лу Рид остался недоволен результатом сотрудничества.
Аналогия звучания BST с буржуазным биг-бэндом и даже струнным оркестром подчас столь сильна, что мы отчетливо видим спину динамичного дирижера в смокинге с отливом.
Основателем группы выступил Эл Купер, для которого оттенки звучания были важнее бойких мелодий. Хиты приедаются, саунд – неисчерпаем. Его формула остается загадкой, ради которой адепт тратит часы на White Light, White Heat или Blonde On Blonde, там, где профану хватило бы двух минут ностальгического экстаза.
Тем не менее, Купер умел создавать экстатичные шлягеры, сознавая их коммерческую необходимость.
Им написан один из подлинных шедевров эпохи – This Diamond Ring.
Яркие песни, чужие и собственные, должны компенсировать то, что непонятно с первого раза.
Чужих вещей в репертуаре BST встречается не меньше, чем у их коллег Three Dog Night, но были и авторские удачи.
Первый альбом группы открывает настоящая сенсация – душераздирающий блюз, пародирующий одновременно и Джеймса Брауна и, как сказал бы специалист, «сфабрикованную истерию» Джона Леннона в духе Dizzy Miss Lizzy и Yer Blues.
По идее, такая вещь должна стоять в конце диска, как вознаграждение за прослушанную гениальную невнятицу. Но она поставлена в начале, как монумент напускной серьезности, которому нет равных и по сей день.
Вещь эта настолько сильна, что четыре года спустя, совсем уже в ином мире, Миа Мартини полностью заимствует структуру I Love You More для своей интерпретации Lacrime Di Marzo Клаудио Бальони. И это также сработает безотказно.
На дебютном диске BST есть еще одна пьеса Эла Купера, впечатляющая с первых тактов вступления – I Can’t Quit Her.
Ни у одной рок-группы того периода рояль не звучит так безапелляционно и громко, словно удары по клавишам разбивают ледяную поверхность водоема. В этой композиции Instant Karma сливается с эхом культовой сюиты Свиридова «Время, вперед!». Неимоверная дерзость, с которой эти оголенные звуки вламываются туда, где только что царила мертвая тишина, ошеломляет и поныне.
В этих рубленых аккордах мне слышится брутальная попытка осовременить интро пьесы Дюка Эллингтона Take The «A» Train, которая открывала джазовую программу Уиллиса Коновера – мое окно в свободный мир.
С одной стороны, «Кровь, пот и слезы» опережали современность лет на десять. С другой – они ставили крест на дальнейшем развитии в любом из направлений, наметившихся в конце шестидесятых.
Новаторство надоедает быстрее консерватизма. Оно стареет вместе с аудиторией, которую, в силу возраста, начинает утомлять обязанность восхищаться смелостью эксперимента.
Мы не случайно вспомнили Three Dog Night. В репертуаре этой жизнерадостной группы была очень страшная песня, похожая на «поганый пляс кощеева царства». Услышав такое по радио, было трудно поверить, что её придумала совсем юная девушка из Нью-Йорка. Впрочем, в ту пору мало кто был готов копать столь глубоко. Признаюсь честно, фотоснимки Лоры Ниро внушали мне необъяснимую тоску задолго до знакомства с её музыкой.
В припеве звучало «илайс комин», а читалось не «илай», а как более привычное «эли». Благодаря Утесову, многим был хорошо знаком «добрый дядя Эля». Но в песне Лоры Ниро меня преследовал его злой бруклинский брат Илай.
Наваждение развеялось, когда я узнал, что веселую песенку с безнадежным цветаевским названием «Когда я умру» тоже придумала семнадцатилетняя Лора. Эти слова с акцентом очень смешно произносили дикторы «Голоса». Вскоре её выпустила фирма «Мелодия».
And When I Die и Hi-De-Ho Кэрол Кинг, обе в исполнении BST, заменяли мне посещение молитвенных домов, которые по слухам, находились где-то рядом. По крайней мере, гораздо ближе, чем можно было предположить.
Шизоидный тандем доброй и злой леди запечатлен в двух авторских композициях BST на самом высоком художественном уровне.
Свирепая Lucretia Macevil и снисходительная «Лиза» из Lisa, Listen to Me занимают достойное место в музыкальной галерее дамских портретов рядом с «Моной Лизой» Нэта Коула и «Леди Самантой» Сэра Элтона.
Затем наступил момент пресыщения.
Крови, пота и слёз стало панически много. «Снова эти жмуровики. Опять эти пневматы» – реплики такого рода все чаще вертелись на языке вчерашних поклонников.
Приемами «Чикаго» и BST оказалась пропитана музыка любого коллектива, которому удалось оторваться от танцплощадки, вырваться из прокуренной каморки в кабаке.
Круг замкнулся – на фоне Боуи и Ферри усы и бакенбарды смотрелись как живое доказательство теории Дарвина. Ехидный вальсок Spinning Wheel заглушил неземное.
Оркестровый саунд проливался в уши как жидкий яд, требуя компетентной экспертизы, к которой простые дети были не готовы. Личинки шевелились в голове, а «гагарины» и «терешковы» сходили с ума, амортизируя помешательство вином и матом под бездуховные британские квартеты, желательно без духовых.
Но демон импровизации, в союзе с продуманной партитурой, распирал черепные коробки, и они лопались в ночных кошмарах, не покидая шею молодого рабочего и студента.
Это был сугубо онейрический цирк, где абсурд сновидения намертво смонтирован с железной дисциплиной музроты.
Вуди Херман, Мейнард Фергюсон и Стэн Кентон, наставники трех великих составов американского брасс-рока – Chicago, Chase и BST, – казались стариками будущим старикам и старухам на недорогих платформах.
Лучший диск BST – самый банальный «бест оф», в том смысле, что его вполне достаточно для понимания и наслаждения. Остальное – целая вселенная, бесконечная карусель параллельных миров.
Но эти, действительно лучшие вещи, разбросаны по альбомам, где и кроме них найдется немало интересного.
👉 Бесполезные Ископаемые Графа Хортицы
Telegram I Дзен I «Бесполезные ископаемые» VК
Далее:
* Cerrone: Евангелие от месье Марка
* В поисках сочной Люси
* Подъемный кран на эшафот